Валентин Костылев - Жрецы (Человек и боги - 2)

• Название: Жрецы (Человек и боги - 2)
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: История

---

Елизавета побледнела. Опустилась в кресло.

- А поручик что?!

- Он вскочил со скамьи, стукнул кулаком по столу и крикнул: "Подлые речи слушать не желаю! Про царицу клеветать не дозволю! Достоит ли офицеру позорить клеветою какую ни на есть женщину, а не токмо матушку-императрицу?!" И, хлопнув дверью, поручик ушел. Его пытались задержать, но не смогли. После его ухода граф Лесток сказал: "Теперь он опасен. Надо его застрелить!"

Слепец заупрямился: "Не могу, не могу больше!.. Не губи, красавица-государыня! Не заставляй хулу на тебя устами моими повторять?.."

Елизавета вынула из шкатулки пригоршню золота и отдала слепцу.

- Говори! Я должна все знать, а после ты сыграешь мне пиесу... Будешь награжден мною за свою музыку и за свою правду.

Жалобным голосом продолжал слепец:

- И сказал Шетарди, якобы женщины такие, да еще коронованные, имея власть великую над мужчинами, не могут удовольствоваться единым мужем, хотя бы и законным, тому-де свидетельством являются истории многих дворов. И называл он Елизавету Великобританскую, и поминал Марию Стюарт и всяких иных заморских цариц, у всех-де были любовники, и все-де тем промышляли, ища себе поддержку среди войск и царедворцев. И спорили они о том, чья фигура лучше и лицо также, царицы или жены морского генерал-комиссара Лопухиной. Лилиенфельд и Грюнштейн сказали, что, по их мнению, всеконечно, Лопухина много прекраснее вашего императорского величества и много лучше танцует менуэты, чем ты, царица.

Заметив, что Елизавета почувствовала себя нехорошо, Василиса засуетилась, подала ей кувшин с водой, к которому та и прильнула с жадностью.

- Довольно, - пошептала она, - благодарствую. Иди.

Василиса толкнула слепого в плечо, и тот исчез.

- Однако же, слава богу, что я про то узнала. Я сама опасалась того шетардиева предательства и не оставлю его втуне, - сказала Елизавета. Могу ли я после того быть союзницею Франции? А Лопухина? Гадкая баба! Фу!

Василиса назвала ее в угоду царице коротко, по-солдатски. Елизавета снова крепко обняла и облобызала свою мамку.

- Теперь я знаю, что всего оного причиною, - сказала она, - все те офицеры, солдаты и прихлебатели моего двора времен, когда я была принцессою. Возведши меня в степень государыни, они хотят, чтобы я была таковою же и на престоле и не спрашивала бы с них строгостию своею повиновения... Бывая временами мне равными, они хотят, чтобы я оставалась в оном положении и с державою и скипетром в руках и не считала их холопами своими! Не бывать сему! Царица я!..

Елизавета крупно, по-мужски, зашагала из угла в угол. Она погрозила в окно кулаком.

- Постойте! Увидите, какая я. Все увидите! Меня судят, а я хочу по-своему жить. Чрезмерная воздержанность означает слабость и хилость, иногда осмеяния достойную, как в мужчине, так и в женщине. Притворная стыдливость - украшение трусов. Повинен ли человек, имеющий голову, в том, что мыслит? За что винят меня, имеющую первостепенную красоту?..

Сказав это, она снова остановилась перед зеркалом. Затем голосом командира произнесла:

- Советоваться будем. Вечером, после всенощной, собери у меня моих советниц: Мавру Егоровну Шувалову, Воронцову Анну, Елизавету Ивановну и нового духовника моего отца Дубянского, а теперь, дорогая Василисушка, собирайся к вечерне... Пойдем наши прегрешения замаливать. Думается велики они есть, коли так много о них говорят во всех заграницах даже... Собирайся.

Василиса втайне торжествовала. Наставление Бестужева она выполнила в точности. Значит, теперь будет награда от него.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После богомолья Елизавета в скорбном молитвенном настроении хотела расположиться на отдых, но ординарец доложил, что в приемной просит разрешения войти Александр Иванович Шувалов, один из помощников начальника тайной канцелярии Ушакова.

- Опять?!. - недовольно вздохнула она, раскрыв Псалтырь. - Ну, пускай идет!..

Шувалов, как всегда касаясь пальцами правой руки пола, низко поклонился царице.

- Что, Иваныч! Иль неотложность? - спросила она.

Шувалов, согнувшись, мягко ступая по ковру, подошел к ней и поцеловал ее руку.

- Прости, государыня!.. Бью челом тебе, матушка! Охрани люди твоя от беса полуденного!..

Елизавета озадаченно вздернула тонкими бровями.

- Слушаю тебя.

- Позорно мне, пресветлая наша владычица, и говорить-то тебе о сем блудодеянии врагов царей и церкви... Ни геройства, ни добродетелей, ни самоотвержения не жди, государыня, от оных людей... Вот взгляни своими святыми очами.

И Шувалов подал Елизавете небольшую железную табакерку, покрытую лаком, с рисунками на крышке.

- Видите, ваше величество, се табакерка, а на крышке у нее намалеван пасквиль - пять персон мужских и одна женская... Женская бесстыдно нагая, без одежды, лицо полное и волосы такого же цвета, как и у тебя, матушка, а на голове у нее царская корона... И тут же, как изволишь видеть, государыня, намалеваны тех персон разговоры, зело неприличные, на английском языке...

- Где ты взял?! - побагровела от волнения Елизавета, бросив в угол табакерку.

- На Гостином дворе... Жиды привезли... Купцы ихние... И такую же именно табакерку видели мои сыщики у известного вам лейб-компанца Грюнштейна... еврея...

- Грюнштейн? Ах он, блудник! Прелюбодей! Осквернитель царствия божия!.. - вся затряслась от негодования Елизавета. - Взять его и, наказав кнутом, выслать вон из нашей столицы! Об изъятии сих табакерок объяви генерал-прокурору князю Трубецкому издать приказ...

- Слушаю, ваше величество!

Шувалов поклонился и хотел выйти, но царица его остановила:

- Оставайся. У нас совет будет. Готовьтесь. Дело есть.

Некоторое время Елизавета сидела в тяжелом раздумье, слезы выступили у нее из глаз...

На следующий день вышел указ:

"О неупотреблении в продажу табакерок и прочих вещей с пасквильными фигурами", и, кстати, выпущен в свет изготовленный еще 2 декабря именной указ Сената "О высылке как из великороссийских, так из малороссийских городов, сел и деревень всех жидов, какого бы кто достоинства и звания ни был со всем их имением за границу и о невпускании оных на будущее время в Россию, кроме желающих принять христианскую веру греческого исповедания".

Грюнштейна наказали кнутом и выслали в подаренную ему царицей вотчину в Пензенском уезде, оставив в его собственность 3591 четверть земли и 927 крепостных крестьян.

Придворные недоброжелатели нашептывали царице, что этого наказания мало и что "еврею не гоже иметь вотчины и толикое множество православных душ у себя в крепости". Но царица своего решения не изменила, приведя этим в великое удивление своих вельмож...

Указ об изгнании евреев из России Сенат разослал немедленно же губернаторам и воеводам по всей стране.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По дворцовым коридорам поползли шепоты:

- Слыхали?

- Что?

- Фаворит Рыхловский-то уже!..

- Когда?

- Вчера приказ издан не допускать в караул к покоям...

- За что?

- Никто не знает...

- Бедный!..

- После сего отдаления будет иное чье-нибудь приближение.

- Ох, ох, ох! Каким источником новых горестей для России явится сей новый неизвестный?..

- Ш-ш-ш!

- А Алексей Григорьевич что?

- Пьет в Царском Селе... Генералы, царские гонцы, привезли к нему мать... Он устраивает пиры в честь своих родственников...

- А царица?

- Я вижу ее среди изобилия... Наскучив всякими великолепиями, вместо забав, она начинает получать одну тоску... Окруженная многими обожателями, привлекая их любезностию сердца своего, она часто плачет...

- Она и должна плакать!

- О чем?

- О том, что Лопухина красивее ее... Я видела Рыхловского. Он танцовал с Лопухиной в присутствии царицы... Сам Разумовский посматривает в сторону супруги вице-адмирала... Она поражает своею красотою многих...

- Вчера на балу она при всех поставила на колени Лопухину и ударила ее по щеке.

- Быть беде!.. Вчера же царица так разгневалась, что не пожелала принять калмыцкое посольство. Уже две недели калмыки, привезя царице подарки, обивают пороги в иностранной коллегии...

IV

Тихо дремлет в снежных горах Поволжья Нижний Новгород. Горят свечи в доме Гринберга. Залман молится. Что же ему, старому человеку, гонимому властями, оставленному сыном, - что же ему теперь делать, как не молиться? Превыше всего бог! Талмуд учит: "Всею душою твоею люби бога и тогда, когда он отнимает у тебя душу твою, когда для прославления имени его тебе приходится жертвовать жизнью твоею". По впалым морщинистым щекам Залмана текут слезы и тонут в курчавой седой бороде, обрамляющей лицо. Близость страданий предчувствует он. Вчера один русский мелкий торговец потихоньку передавал Залману, что в Нижний пришел какой-то приказ против евреев. На губернаторском дворе пристава болтали о нем, о Гринберге. Что именно, торговец того не слышал.

Рахиль сидит у окна. Она видит большую яркую звезду. И мысли ее растут.