Александр Розов - Чужая в чужом море

• Название: Чужая в чужом море
• Автор: Александр Розов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Вторая по хронологии событий книга о выдуманном островном государстве Меганезия фактически является завуалированным анархическим манифестом, причём написан этот манифест очень хорошим, живым языком. Эротика, приключения, война, наркотии, геополитика... И "живые", и "картонные" персонажи перемешиваются с "роялями в кустах" и формируют утопичную сказку, но сказку, похожую на жизнь. Розов описал страну, в которой действительно хочется жить, но, даже немного подумав, понимаешь, что такая страна совершенно нереальна.

---

— И ваша, конечно, самая дешевая, — перебила Эстер, — а что это меняет? Вы устроили атомный взрыв, а это радиоактивное заражение, лучевая болезнь, мутации…

Шуанг в притворном ужасе схватился за голову.

— Ой! Ой! Неужели в глазах любимой женщины я похож на того дегенеративного типа, который допустит массовое рождение двуххоботных слонов и трехногих страусов?! Я думал, что мое трепетное отношение к живой природе… Ладно, короче смотри на этот экран. Здесь отображаются профили уровня радиации, а вот в этом окошке – динамика уровней в пяти контрольных точках. Напоминаю для маленьких сердитых девочек, что интенсивность радиации измеряют обычно в Рентгенах, сокращенно «Р». Естественный радиационный фон составляет в среднем 0,02 милли–Р в час, а кое–где – до 2 милли–Р в час. Это — нормальное состояние окружающией среды. Опасность возникает при гораздо больших уровнях: от 500 милли–Р в час, бояться нечего. Если этот уровень превышен, то местность считается зараженной, и там нельзя жить постоянно. Такое, кстати, бывает не только в районах атомных тестов, но и вблизи естественных выходов радона из горных пород или в районах свалки шлаков от тепловых электростанций и металлургических производств. Теперь переходим к собственно атомным тестам…

— Да, действительно, что мы ходим вокруг да около, — вставила Эстер.

— Так вот, — невозмутимо продолжал он, — после боевого применения U или UH–bomb на местности возникает, условно, 4 зоны заражения. Зона A — с уровнем радиации около 10 рентген в час. Эта зона выглядит, как эллипс, вытянутый по направлению ветра и может простираться на десятки миль. Здесь есть риск получить опасное облучение за 5 часов. Зона B примерно втрое меньше, но уровень там уже 100 Р. Полчаса — и готово. Зона C не более мили, но там уровни порядка 300 Р. Там все происходит за 10 минут. Зона D – это место рядом с эпицентром. Там уровень радиации такой, что человек умирает на месте.

— Очень познавательно, — заметила она, — и где у нас граница зоны «A»?

— Нигде, — ответил Шуанг, постучав ногтем по экрану, — радиус зоны с уровнем радиации выше 500 милли–Р через час после взрыва составил полуторы мили, при уровне около 5 Рентген в эпицентре. За 10 часов, как и положено, уровни упадаут в 8 раз, так что утром можно будет совершенно безопасно гулять сколько угодно везде, кроме 100 метровой окрестности эпицентра, а через пару дней там будет примерно такая же радиационная обстановка, как в центре обычного американского или европейского мегаполиса.

Эстер покрутила пальцев в воздухе и ткнула в красный кружок на экране.

— Интересно. Наллэ, что ты будешь делать утром, если Виллем со своим дозиметром захочет полезть прямо сюда? Скажешь: Эй! Там еще работают подземные человечки!

— Я ничего не скажу. Я просто покажу ему кое–что… Сейчас, если ты сваришь кофе..

…

Однажды Эстер позвонила Пуме, когда та занималась очередным наведением порядка в fare дяди Еу (так, по–соседски), и пообщалась с патриархом по видео (пока Пума что–то там ремонтировала). До этого Меганезия казалась ей чем–то вроде смеси масла с водой. Как эту смесь не взбалтывай, все равно между двумя жидкостями будет резкая граница. Целостность тут невозможна, слишком разные свойства. Дядя Еу, сам того не зная, дал Эстер ключик к пониманию меганезийского мировоззрения, предельно–либерального в одних аспектах жизни, и предельно–тоталитарного в других.

«… Сейчас Рон почти что взрослый, видишь, поставил fare и даже нашел себе faahine, правда, недокормленную… (Дядя Еу, сидящий в кресле–качалке, и похожий на древне–египетскую мумию, неожиданно — ловко шлепнул по попе Пуму, которая очередной раз проходила от пирса к дому с каким–то увесистым пакетом в руке и большой картонной коробкой на плече) … А тогда он был еще совсем мальчишка, только что поступил в колледж и поставил fare из двух контейнеров. Он их купил в рассрочку, на стипендию, чтобы где–то жить. Вообще, с деньгами тогда было напряженно — не то, что сейчас. Зато, мы меньше покупали мороженую еду в лавках, а больше кушали то, что ловили в море и то, что выросло на огороде. Огород тогда был только для витаминов. Много ли можно было там вырастить? Сейчас другое дело. Правда, овощи какие–то пришлые… (Дядя Еу махнул рукой в сторону миниатюрного — пять sentesimo — огорода, где торчали стволы триффидов, по бамбуковым каркасам вились лианы трансгенного самоанского винограда с лиловыми ягодами, размером с мандарин, а на грядках виднелись огромные оранжевые элаусестерские тыквы)… И рыбалка сейчас проще: Забросил сетку с мини–траулера — вытащил пол–центнера рыбы. Только молодежи теперь лень по–настоящему ходить в море, им бы только баловаться… (Патриарх протянул костлявый палец в направлении пирса Батчеров, рядом с которым стоял на берегу гибрид надувного проа с мото–дельтапланом)… Они теперь летают в Ореор, на рынок, а рыбу ловят через два дня на третий. Вот, когда Рон учился в колледже, мы каждый день ходили на старой лодке, втроем. Третий — Крэгг, который теперь коп. Тоже смешно. Какой из него коп, если он мальчишка? А в то время, с деньгами было не то, что сейчас. Тот янки приехал очень кстати. Он хорошо платил за то, что мы помогли ему с дайвингом. Его папа здесь воевал, в мировую войну, когда плутократы с самураями делили наше море. Вот, дураки: как его можно делить, если оно наше? Потом мы их всех выгнали, вместе с их дурацким «United Nation». Что они тут делят и делят? А папа того янки здесь пропал без вести. Много их парней пропало. Вон оттуда морпехи–янки плыли на своих десантных штуках, а с того берега в них стреляли японские пушки. Пушки до сих пор там, только очень ржавые. Кому все это было надо? В итоге — что: гора ржавого железа, и парни, которые не вернулись домой. Рон и Крэгг ныряли около того берега, искали утонувшие LVT, это такие бронетранспортеры–амфибии. Он знал номер транспортера, где был его папа, которого он никогда не видел. Его мама с тем парнем встретилась весной 1944, и все. Мы нашли 4 разбитых LVT примерно в том месте, но у них другие номера. Больше ста парней–янки, но других. Мы сообщили номера в штаб янки, на Оаху. Может быть, у этих парней тоже кто–то остался. По вечерам мы с этим янки спорили про политику, про демократию, про религию, и всякое такое. Ему не нравилось, что у нас нет партий, что вместо урн и бумажек для выборов — соц–заявка и соц–конкурс, и что вместо марьяжей – хаусхолды, а толерантности нет совсем, потому что Хартия и Tiki. Мы с ним здорово ругались! Он – мне: ваш режим — фашистский. Я — ему: у нас вообще нет режима, у нас бытовое обслуживание. А ваш режим – это надувательство. Сплошные дегенераты у власти. А он мне: что ты понимаешь, папуас? У вас вообще язычество и полигамия. А я ему: у нас, может быть, полигамия, а у вас тетки неудовлетворенные, у парней застой спермы, оттого у вас фаллоимитаторы и агрессия. А он мне: это у нас агрессия? Это мы, что ли, демонстрантов расстреливали? А я ему: не такие ли демонстранты вам сделали 9/11 в Нью–Йорке? Потом доктор ругался: мол, доспоритесь до инфаркта, ага. Но мы же потом нормально мирились. А если не спорить, то не интересно. Вот, с Пумой мы тоже спорим. Она нахваталась всякого, про космос. Как коммунистка. С коммунистами о чем не говори, все равно свернут на космос … (Дядя Еу замолчал, а потом окликнул Пуму, которая, вооружившись монтажным набором и мотком провода, что–то делала на крыше, рядом с консолью солнечной батареи)… Хэй, иди уже сюда, и захвати в доме спиннинг. Давай, развлекай свою подружку, она же тебе позвонила, а не мне. А я пойду, половлю с пирса. Сейчас как раз солнце под хорошим углом, чтоб ловить каменного окуня…».

Впоследствие, Эстер несколько раз вспоминала этот монолог дяди Еу, и у нее сложился образ. Маленькая страна, рассыпанная по великому океану, как семечки по огромному столу. Этот огромный стол, век за веком, делят различные великие державы, империи и геополитические альянсы. Островитяне, каждый раз оказываются в центре чудовищных военных катаклизмов. Авиация и артиллерия совершенно чужих им стран, соревнуясь в огневой мощи, походя стирает с лица земли маленькие домики, огороды, причалы – все, что составляет основу уютной жизни на этих островках. Здешних юношей забирают в чужие армии, а девушек – в солдатские бордели. Бессмысленная оргия разрушения и насилия, закономерными побочными жертвами которой становятся местные жители… Даже у камня лопнуло бы терпение. И островитяне начинают защищаться от любого государства, используя для этого все мыслимые средства… И побеждают. Но логика войны такова, что победитель – наступает. Война, начавшаяся в форме самозащиты, катится дальше уже в форме экспансии. В форме экспорта Алюминиевой революции…

…

Когда она принесла кофе, Наллэ молча повернул к ней один из ноутбуков..

На экране был кусочек каменистого ландшафта, в нескольких местах из–под камней били струйки пара, а посреди всего этого торчал металлический шток с красно–черно–белым щитком. На щитке имелась надпись: «DANGER! RADON GAS!»