Олег Борушко - Продаются щенки

• Название: Продаются щенки
• Автор: Олег Борушко
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-235-01297-6

Памфлет раскрывает одну из запретных страниц жизни советской молодежной суперэлиты — студентов Института международных отношений. Герой памфлета проходит путь от невинного лукавства — через ловушки институтской политической жандармерии — до полной потери моральных критериев… Автор рисует теневые стороны жизни советских дипломатов, посольских колоний, спекуляцию, склоки, интриги, доносы. Развенчивает миф о социальной справедливости в СССР и равенстве перед законом. Разоблачает лицемерие, коррупцию и двойную мораль в высших эшелонах партгосаппарата. Автор не ставит точку: может быть, через десять лет выпускники МГИМО придут к власти…

---

Нет, скажу: удивительное это дело в России — такой похмельный общественный договор, какой не снился французу Руссо.

Благоразумный человек по расторопности ищет стороной узнать, как бы это поточнее выведать, что именно запрещено выяснять, чтоб уж наверняка затвердить, о чем определенно не спрашивать. Но нет ответа. Только ветер гудит в проводах, да тучи ходят хмуро. Край суровый тишиной объят. Да, совершеннейшая русская загадка, морок и наваждение, и дознаться ничего решительно невозможно.

С десятого класса мама, приехав на месяц, энергично перевела дочь из обычной спецшколы в ШРМ — школу рабочей молодежи № 14, что на улице Горького, за испуганной гостиницей «Минск». Она прослышала, что из хороших семей теперь приводят в «шэрээм», поразилась, разведала — и точно.

Занятия в школе рабочей молодежи происходили три дня в неделю вместо обычных шести, и то — по три урока после обеда. Для учебы в ШРМ требовалось, чтобы до обеда молодежь либо трудилась на производстве, либо мучилась состоянием здоровья, о чем в дирекции хотели справку. Состояние здоровья учеников было неважное, дирекция купалась в диковатых заключениях ортопедов по плоскостопию, отоларингологов, стоматологов и логопедов. Поневоле держали и здоровую молодежь. Она жалась по углам и изо всей силы подражала основной болезненной публике. Недужная публика одевалась изысканно, выражалась цинично, развлекалась весело и богато, директрису посадили уже после того, как Таня получила аттестат. («Держи!» — сказала мама.) Аттестат состоял с ног до головы из пятерок.

Самые дородные ученики из обычных спецшкол, девять лет оттрубившие на задворках страны знаний, перебравшись в ШРМ, зацветали вдруг неожиданным интеллектуальным цветом и принимались, как сумасшедшие, успевать. И даже не сразу как-то умели сообразить и свыкнуться, что уже отличники. На растроганных учителей, как из сломанного рога изобилия, дуплетом сыпались снизу — подарки родителей, сверху — грамоты роно за «дело воспитания подрастающего поколения».

Тут-то, среди рабочей молодежи, Таня уже как следует поняла, — как в жизни делаются дела.

После Ирака мама элегически рассказала подруге:

— …Ужас один, представляешь, я дала им неправильный адрес. А как жалко Селима! А, Танюш? Жалко тебе Селим-мелима?

— Мне жалко, — серьезно ответила шестилетняя Таня.

— Ах, ты не поверишь, киса, вот садовник был у нас — Селим этот, они ж ведь привязчивые к белым, одежду старую у нас берут — семеро детей, ну так плакал, так плакал, а что делать? Несанкционированный контакт! — мама расширила глаза — она всегда расширяла глаза, когда дело касалось иностранцев.

Таинственный этот контакт представлялся Тане в виде ржавого пушечного дула, приставленного к груди Селим-мелима. Селим-мелим, всей душой прикипевший к семье и их далекой фотографической дочке, пах финиками, какие прямо на ветках выбирал под Новый год в посылку специально для «Танихья».

20

Наступивший день и весь следующий — Георгий живо наблюдал, как невольно Татьяна ищет глазами Саши ка, откровенно морщась, когда заслоняют. Сашулька же, совсем обалдев от прошедшей смелости, позабыл, кажется, к чему все это было. Он только принимал дурацкие позы и в беседах нес совершеннейшую дичь — мысль борзо скакала в невероятных пространствах.

На третий день, решив так, что дозрела, Георгий приступил к основной, подводной части плана.

— Алло, здравствуйте, — деловито сказал он. — Это Георгий Середа.

— Кто-кто? — в голосе Татьяны послышалось: «Наконец-то!»

— Мне необходимо с вами встретиться и поговорить об одном молодом человеке, — выдохнул Георгий. — Это очень серьезно.

Через полчаса сидел на скамейке перед фонтаном в начале Тверского. Фонтан доживал осенние дни, журчал отрывисто и грустно, по воде взволнованно кружили листы, иногда попадая под капли — и тогда, вздрогнув, ускоряли ход, торопясь выбраться из-под холодной бомбежки. Зачарованный, загляделся на беспокойную, осеннюю их игру.

— Георгий. — сказал он. едва успев вскочить, и наклонил голову навстречу Татьяне. Она любопытно стрельнула глазами, селя на скамью.

— Я вас а-ха-слушаю, — сказала она.

— Э… — Георгия вдруг охватило волнение. — Да я хотел… — начал он. — Вы, конечно, п-понимаете, о ком речь? — Он зачем-то поскреб пальцем невидимую заусеницу на брюках.

Татьяна пожала плечами.

— Да, о нем, — сказал Георгин, не в силах поднять глаз. — Оп мой друг, и ему… ему сейчас так плохо, вы пе представляете, — голос сбивался, было не совсем ясно, кому плохо, — словом, ну… вчера я вынул его из петли.

— Откуу-уда? — Татьяна повернулась всем телом.

— Я хм… То есть… Не хочу вас пугать и э-э… бить на жалость, но… — Георгий напряг морщину на лбу. — У него, понимаете… Ну, немного внимания — это же нетрудно? — он поднял наконец карие глаза. — В терапевтических, так сказать, целях?

Георгий внезапно почуял, что Татьяна не слышит слов, а попала в ритм его волнения, и теперь ои — ведет ее.

— У него, понимаете. — Георгий осмелел, — было тяжелое детство, и… словом, возможны психические отклонения.

Татьяна кивала, как под гипнозом.

— Да что вы? — сказала она, опоздав.

— Да, — скорбно подтвердил Георгий, увлекаясь. — Понимаете, он такой нервный… ну, в смысле… Два-три слова, — что вам стоит? Его мама в детстве била… м-мэ… кажется, полотенцем… — Георгий снова колупнул заусеницу на брюках. — И привычки такие, знаете, странные… Нет, так-то он хороший, общественную работу ведет… Он долго лечился, знаете ли… — Георгий посмотрел в небо. — И, знаете, почти вылечился… Очень тяжело… — он протер указательным пальцем глаз. — И, что удивительно, успеваемость — ни богу свечка, ни черту кочерга… Да и, если разобраться… — Георгий внезапно посмотрел ей прямо в лицо, — у вас сумка сползает.

— Что? Да как хоть его зовут?! — в сердцах сказала Татьяна, не сводя с него глаз и на ощупь ловя на плече сумочку.

— Кого? — удивился Георгий.

Они немного поглядели друг на друга.

— Ах, да! — спохватился Георгий, — конечно, зовут!

Его зовут! Да-да! — Георгий потерял пить. — А он не идет… Странно, — шепотом закончил он.

Татьяна, попав наконец на сумочку, встряхнула головой, словно отгоняя наваждение, отвернулась, завозилась, достала платок. Георгия осенило.

— Сашульку! — выдал он.

Татьяна повернула голову, мгновение смотрела на него, наморщив нос, потом дрогнула, уронила руку с платком и, откинувшись на спинку скамьи, рассмеялась. Вволю, откровенно и легко, как бывает, когда рухнули планы и получилась свобода.

Институт совершенно расцвел на следующий день. Институт по-прежнему волчонком возился и колобродил вокруг Татьяны, но сегодня Татьяна была у него в кармане вместе с детской улыбкой и ямкой пониже губ.

Держа за руку на прощание, уговорился: на людях сухо кивать друг другу «раз-два, давай попробуем». Татьяна было от условия опешила, но Георгий сурово разъяснил: не в его правилах афишировать отношения, особенно если… «Если что?»… Если такая девушка, как Татьяна… Тут мельтешила двусмысленность, но Таня — ребенок еще в институте — кажись, не заметила.

— Ага, так? Ладно! — сказала она.

С утра мгновенно прорезался привкус дегтя: что-то уж чересчур холодно кивнула. Зашел еще на круг — снова кивок, и дальше себе балаболит с кем-то, с каким-то ублюдком, кивок без тени тайного смысла, дьявол…

Свидание Георгий назначил через три дня.

— Есть срочная работа, — сказал он.

Георгий, и точно, был занят три дня. Взяв напрокат машинку «Москва» с визгливой кареткой, он впервые печатал на мансарде сомнительный этюд, где главный герой шлет любимой торт, потом тридцать телеграмм, потом девочку без мальчика с цветами. Этюд вышел немного натянутым, торопливым, как проза «Юности», да неважно. Важна была дата под ним — два года назад. Ее он от бил с особенным усердием, сильно вдавив палец в клавишу верхнего регистра.

21

На Спасской башне часы, молитвенно сложив руки, как в деисусном чине, показали десять минут третьего. Георгий редко захаживал сюда посреди дня, но сегодня, сдав машинку в прокат на улице 25 Октября, решил прогуляться по брусчатке.

Кого только не встретишь на Красной площади в разгаре дня! Здесь и финн, до которого дошел слух, и друг степей калмык — вместе любуются сердцем Родины моей. Здесь люди Невского проспекта, с немного смущенной душой, ждут смены почетного караула, которую прозевали в четырнадцать часов; их ленинградскому сердцу мила строгая стать часовых, но еще больше хочется поглядеть, как придет эта стать в движение. Здесь дети очарованно и громко допытываются у пап, как называется автомат у часового — ружье или пулемет, и папа шепотом отвечает — винтовка, хотя понятно, что карабин. Здесь все возрасты, все профессии, а также люди без определенных профессий и возрастов. Там и сям стройными кучками мелькают запоздавшие зеленые стройотрядовские куртки по 12 рублей со скидкой, и на рукаве каждой гордо светится название института: НГУ — Новосибирский государственный, ОИИВТ — Одесский инженеров водного транспорта, ДВИИЯ — Дальневосточный иностранных языков, ВИИЛиВХ — не каждый и расшифрует. А вот еще институт — МИМО — тут другой случай. Этого — где только не знают, в каких медвежьих углах Отечества! И кто только не возьмется с ходу набросать лицо таинственного вуза, и не только что лицо, а и другие места — до самых укромных спустятся. Впрочем, тут все — интим. Такого наговорят, так расставят «все точки на дыбы», по выражению Арсланбека, что только плюнешь да покрутишь пальцем, где следует. Но самое ценное, — что находится институт как раз под территорией Кремля, в бункере, как доказывал моему приятелю в поезде дорвавшийся буровик-исследователь газонефтяных скважин Средней Оби, как он отрекомендовался.