Фрыц Айзенштайн - АТЫН

• Название: АТЫН
• Автор: Фрыц Айзенштайн
• Жанр: Альтернативная история

---

Дед готовит еду, чиста по-степняцки. Плотный завтрак, хиленький обед и плотный ужин. Так и живут, очень хорошо при перекочевках, днем не надо останавливаться. Перекусили. Напрягаю дедушку рассказом про вчерашние встречи, объясняю, что мы под колпаком у Мюллера, сиречь, нас могут в запарке повязать. Так что на рынок иди ему. Дед не против, ему у нас нравится, почему бы не сходить и не купить. Начинаю диктовать ему список, но дедушка у нас учёный, оказывается. Полез в свои закрома, вытащил связку дощечек и стило. Пояснил, что когда ходил с караванами, то надо было учитывать товар, а для это существует вот такая шняга. Чёрт, надо деду повысить зарплату.

Итак написали, харч разный, мука там, крупы, масло, соль и всё такое. Промтовары: полотно, одна штука, цемент четыре мешка, лопаты и, если есть, пилы, бурдюков побольше, нитки, пару отрезов шелка девкам и прочее, по мелочи. Таламату и Мичилу даю указание сидеть, ждать деда, потом, когда все будет куплено и упаковано – двигаться на Ыныыр Хая. В город не соваться, баб не водить. Оставил им денег с наказом на скачках не играть, взял воды и жратвы на два дня и отбыл с утра по холодку.

Я двинул в сторону своего кочевья, мне ж податься больше некуда. А сироту всяк норовит обидеть. Так я и ехал, напевая что-то унылое, и совсем не заметил, что еду куда-то не туда. Уже полдень, должны были начаться каменистые холмы. Чёрт, как в этих бесконечных равнинах и одинаковых кочках аборигены ориентируются. Я остановился и еще раз мысленно проиграл свой путь. Дорога поворачивает на запад, а я еду прямо, на юг, всё верно. А дальше? Я, кажется, забрался гораздо западнее, чем надо, шайтан тут разберет, все холмы одного покроя. Впрочем, неважно, как бы я не ехал, я должен упереться в плоскогорье Ыныыр Хая, а там и дом недалеко. Я повертел головой, передо мной на землю сел ворон и мерзко каркнул Я тронул коня, но он даже не двинулся. Ворон отлетел метров на тридцать на запад и снова сел на землю. Я почувствовал в организме некоторое беспокойство. На груди явственно трепыхнулась ворона. Это уже не глюки, это просто явственно чувствуется. Как это понимать? Я повернул коня на запад. Ворон взлетел и теперь показывал мне дорогу..

— Ты так считаешь? — обратился я к своей вороне. Раньше за ней такого не замечалось. Ну, если так, то пусть. Эта дорога ничуть не хуже другой. И я почему-то уже не удивляюсь, что всякая мистика имеет место быть в этом непростом мире. Примерно через час, через три лощины и два распадка, я подъехал к месту последней битвы налоговой инспекции.

В глубокой лощине я увидел мытаря. Сам он полулежит, откинувшись на чересседельную сумку и, судя по всему, готовится помирать. Нога его замотана какой-то тряпкой, пропитанной засохшей кровью. На губах тоже кровь. Вокруг, в живописном беспорядке, валяются трупы его сподвижников, мертвые лошади и убитые волки. Ощутимо пованивает. Я спешился и подошел к деду.

— Пить, — едва слышно прошептал он.

Я достал фляжку и дал умирающему напиться. У меня уже не было к нему ненависти, всё перегорело. Моя мама всегда говорила, бог не фраер, он всё видит. И пинать умирающего – тоже не дело. Дед начал говорить:

— Я - Нуолан, ты убил моего сына, — он не спрашивал, а констатировал, — это, наверное, правильно, хоть и болит моё сердце. Я плохо воспитал своих сыновей. Я пошёл не по тому пути, и Великое Небо не простило мне этого. Я сейчас умру, уже не чувствую ног. Я виноват перед тобой.

Дед передохнул, похоже он уже реально одной ногой в могиле, а перед смертью решил покаяться.

— Меня заставлял нарушать закон Кадыркул, казначей Улахан Тойона. Я не мог противится, я не мог смотреть на страдания своих сыновей. Мне надо было убить их своей рукой. Это всё золотая пыль. Сначала казначей стал погружаться в грёзы, а те люди были добрые, давали ему порошок всегда, сколько не попросит. Они вот такой знак показывают, когда пыль привозят, — дед вытащил из-за пазухи серебряный жетон со звездой, — а потом стали требовать деньги. Много денег. Кадыркул начал приказывать мне, чтобы я нарушал закон и собирал больше налог, я противился. Но мои сыновья уже попробовали эту отрыжку абаасы. Если не было золотой пыли, они катались по земле и кричали от боли. Моё сердце не выдержало. Денег нужно было всё больше и больше. Прости меня. Сумасшедшие нахыты говорили, что придет сын Отца-основателя, да пребудет с ним слава, глупые дехкане били их камнями. Теперь я верю, что ты пришел.

Старик уже хрипел из последних сил.

— Это люди совсем наглые стали. Заставили и меня и Кадыркула делать всё, что скажут. Кадыркул отдал им дом второй жены. Они хранят деньги в летней веранде, под полом, а порошок – в кладовой. Я подсмотрел. Езжай в Тагархай, в моём доме, в летней веранде в полу… третья дощечка… там… Убей их, убей Кадыркула. Прости и пусть меня простят остальные.

— Хорошо, дед, я всё сделаю, — сказал я, и мне показалось, что земля дрогнула? А ворона у меня на груди трепыхнулась.

Походу, мне сейчас сдали кассу наркоторговцев, вместе с базой и тайником. Дед закрыл глаза и затих. Всё, отмучался, бедолага, ушел в страну вечной охоты. Я забрал у него с шеи целую связку всяких медальонов, в том числе и серебряную бляху с серпом и молотом. Это значит, что у коммунаров есть определённая иерархия. Но мне до них как-то фиолетово. Путь Тыгын сам разбирается со своими врагами. Короче, труп я обобрал и его личную тамгу тоже. Старик в натуре был без денег. В кошельке пара серебряных монет, а всё его богатство висело на нем, не полпуда, но килограмма три золота есть и всякие стекляшки. Мне мама с детства говорила, что наркотики до добра не доводят. Я её всегда слушался в таких важных вопросах. А слепая отцовская любовь и погубила их всех.

Теперь надо выполнить последнюю волю умирающего. Похоронить я их не смогу, каменистая почва, плотная, как бетон, а лопаты у меня нет. Труп деда уволок в лощину и закидал ветками. И что делать? В город возвращаться или доехать до своего кочевья? Жажда лёгкой наживы пересилила все возможные неприятности. Это ж какие там должны быть деньжищи? Хотя как посмотреть, будет ли они лёгкими. В город! Как Д'Артаньян, такой же безголовый.

Я отъехал назад километров пять, в лощинке передохнул, перекусил. Как всё заворачивается. Такой клубок, что сходу и не разберёшься. Похоже, что с таким налогообложением у комиссаров может быть реальная поддержка среди степняков, если не принять срочных мер. А всё из-за одного наркомана, облеченного властью. И как всё вывернуто хитро, коммунары одним ударом двух зайцев убивают, и народ возмущают, и при этом и денежки гребут. Не средние умы, однако, этим заправляют. Интересно, а почему за мной Тойон погоню на послал? Неужто народ митинг устроил? Странно всё это. Но я его хорошо отбрил. Сидят, таён вашу мать, в своём мирке и думают, что кругом сытость, благорастворение в воздусях и всеобщее удовольствие. Надо коня – возьми, без проблем. Надо гонца отправить – раз и отправили. А то что людям иной раз пожрать нечего, этого вроде как и нет. Проследить за своими ворами и то не может, начальничек. Внучку обидели – всех, нахрен, под нож. И главное, народ про это ни слова не сказал, а как про женщину беременную заговорили, так все и возмутились. Я что-то в местных менталитетах плохо разбираюсь.

Я дальше не стал долго думать, от думанья сыт не будешь. Я сел на своего Росинанта и двинул дальше. До своих юрт, возле города, я добрался поздно ночью. Таламат встрепенулся, узнал меня и успокоился.

— Ну что тут было? — спросил я его.

— Ничего особенного. Дед съездил на базар, кое-что купил. Завтра ещё пойдёт.

— Ну ладно, я спать лягу.

— Хорошо, господин. Я постерегу.

Я проспал до обеда, утром дед с самого утра опять упылил на базар, взял с собой пару лошадей, чтобы груз возить. А Мичил, глазастенький, сказал, что пятеро тыгыновских бойцов рано утром вернулись в город. Я спросил, не было с ними девушки? Нет, говорит, что не было. Странно. Да мало ли всяких бойцов по дорогам скачут? Я медитировал на костёр с пиалкой кофе и сигаретой. Мои ребята от дыма изо рта уже не шугались, как по-первости. У человеков гибкая психика, ага. Мысли как-то незаметно сползли в сторону женщин. А Сайнара-то какова! Глаза – закачаешься, а талия! А бёдра! Характерец, конечно, тот ещё, небось вся в деда пошла. Чем-то этот Тыгын мне моего прадедушку напоминает. Такой же немногословный, сосредоточенный и твёрдый, как корень саксаула. Я, чувствую, с ним придется пободаться, если встретимся.

Не поминай, как говорится, лихо… К нам направлялся отряд всадников. Тыгыновские, шайтан их забери, мало-мало я стал разбираться в тряпочках и ленточках, что тут бунчуками именуют. Кажется, рановато я вернулся. Всадники спешились, не доезжая нас метров десяти и пешочком двинулись в мою сторону. Это вовсе неслыханный жест уважения, чтобы степняк пешком к костру подходил. Это Талгат. С трех метров поклонился мне и говорит, громко и торжественно: