Мохандас Ганди - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Мохандас Ганди
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

В 1869 году, когда Ганди родился, его страна еще была украшением Британской империи и одной из драгоценностей королевы Виктории. 30 января 1948 года, в день его убийства, Индия была свободной. Это стало плодом его трудов, трудов долгой титанической жизни. Этот худощавый человечек небольшого роста сперва поднял на борьбу индийцев, живших в Южной Африке, а затем всю Индию, сделав это голыми руками и простыми действиями. Ни святой, ни гуру, ни пророк, для своего народа он был Махатмой (Великой Душой) и Бапу (дедушкой). Сегодня его называют Отцом Нации. История человечества не знает другого освободителя своего народа, который смог бы, как это сделал он, завоевать свободу путем гражданского неповиновения, названного им «упорством в истине», и при этом, никогда не прибегая к какой-либо форме насилия!

Книга представляет собой полный перевод на русский язык автобиографии Ганди, составленной им в 1927 г. (The Story of My Experiments with Truth).

На русском языке книга издавалась трижды: в 1934 (сокращённый вариант), 1959 и 1969 годах.

---

Ответ был достаточно ясен и, возможно, заслужен. Но эгоизм слеп. Я продолжал говорить. Сахиб встал и сказал:

— Теперь идите.

— Но, пожалуйста, выслушайте меня, — сказал я.

Это его еще больше рассердило. Он позвал слугу и приказал меня вывести. Когда вошел слуга, я все еще медлил, тогда тот взял меня за плечи и вытолкал за дверь.

Сахиб и его слуга вернулись в дом. Я рвал и метал. Тотчас же я послал сахибу записку следующего содержания: «Вы оскорбили меня. Ваш слуга по вашему приказу учинил надо мной насилие. Если вы не извинитесь, мне придется обратиться в суд».

Слуга тотчас принес ответ: «Вы вели себя нагло. Я просил вас уйти, но вы не уходили. Мне ничего не оставалось, как приказать слуге вывести вас. Вы не ушли даже, когда он попросил вас выйти. Поэтому он должен был применить силу, чтобы выгнать вас. Можете обращаться в суд, если вам угодно».

С этим ответом в кармане, удрученный, я вернулся домой и рассказал брату о случившемся. Он был огорчен, растерян и не знал, как меня утешить. Он посоветовался со своими приятелями вакилами, так как я не знал, как возбудить дело против сахиба. В это время в Раджкоте случайно находился Фирузшах Мехта, приехавший из Бомбея по какому-то делу. Но разве мог такой молодой адвокат, как я, осмелиться пойти к нему? Поэтому все бумаги по этому делу я переслал ему через вакила, который пригласил его, и просил дать совет. «Передайте Ганди, — ответил он, — что подобные истории — удел многих вакилов и адвокатов. Он недавно приехал из Англии и горяч. Он не знает английских чиновников. Если он не хочет нажить себе неприятностей, пусть порвет письмо и примирится с оскорблением. Он ничего не выиграет от подачи в суд на сахиба, а, напротив, очень возможно, погубит себя. Скажите ему, что он еще не знает жизни».

Совет этот был для меня горек, как отрава, но я все же проглотил его. Я стерпел обиду, но извлек из всего этого и пользу. «Никогда больше не поставлю себя в такое ложное положение, никогда не буду пытаться использовать подобным образом свои знакомства», — решил я и с тех пор ни разу не отступал от этого правила. Этот удар оказал влияние на всю мою дальнейшую жизнь.

V Сборы в Южную Африку

Я был, конечно, неправ, что пошел к чиновнику. Но моя ошибка не шла ни в какое сравнение с его раздражительностью и необузданным гневом. Я не заслуживал того, чтобы меня выгоняли. Едва ли я отнял у него больше пяти минут. Ему просто не хватило терпения выслушать меня. Он мог бы вежливо попросить меня уйти, но власть слишком опьянила его. Позже я узнал, что терпение вообще не входит в число добродетелей этого чиновника. Оскорблять посетителей было его обыкновением. Малейшее недоразумение, как правило, выводило сахиба из себя.

В тот период я, естественно, работал большей частью в его суде. Но примириться с сахибом было свыше моих сил. Я не желал перед ним заискивать. Однажды пригрозив ему судом, я уже не мог молчать.

Тем временем я начал понемногу разбираться в местных политических делах. Катхиавар состоял из множества мелких государств, и для политиканов здесь было большое раздолье. Интриги между отдельными государствами, интрижки чиновников, боровшихся за власть, — все это было в порядке вещей.

Князья, всегда зависевшие от милости других, готовы были слушать доносчиков. Даже слуге сахиба надо было льстить, а ширастедар сахиба значил больше, чем его господин, так как был его глазами, ушами и переводчиком. Воля ширастедара была законом, а что касается его доходов, то говорили, что они больше, чем у сахиба. Может быть, это было преувеличением, но жил он, конечно, не только на жалованье.

Такая атмосфера казалась мне отравленной, и я непрестанно ломал себе голову, как остаться незапятнанным в такой обстановке.

Я был в подавленном состоянии, и брат видел это. Мы оба понимали, что если я получу какую-нибудь должность, то сумею держаться в стороне от этих интриг. Но о получении должности министра или судьи, не прибегая к интригам, не могло быть и речи. А ссора с сахибом мешала мне заниматься судебной практикой.

Княжеством Порбандар в то время управляла британская администрация, и мне поручили добиться расширения прав князя. Мне нужно было встретиться с администратором также по вопросу о снижении тяжелого поземельного налога — вигхоти, взимавшегося с мерсов. Этот чиновник был индийцем, однако по части высокомерия мог, на мой взгляд, поспорить с сахибом. Человек он был способный, но это не облегчало участи крестьян. Мне удалось добиться некоторого расширения прав для раджи, но для мерсов я не добился почти ничего. Меня поразило, что никто даже не захотел внимательно ознакомиться с их делом.

Таким образом, и здесь меня постигло разочарование. Я считал, что по отношению к моим клиентам поступили несправедливо, но вместе с тем помочь им ничем не мог. В лучшем случае я мог обратиться к политическому агенту или губернатору, которые, однако, отклонили бы мое ходатайство, заявив: «Мы не хотим вмешиваться». Если бы на этот счет существовали какие-либо законы или предписания, тогда такое обращение имело бы смысл, но здесь воля сахиба была законом.

Я был вне себя.

Между тем один меманский торговый дом в Порбандаре обратился к моему брату со следующим предложением: «У нас дела в Южной Африке. Наша фирма — солидное предприятие. Мы ведем там сейчас крупный процесс по иску в 40 тысяч фунтов стерлингов. Он тянется уже долгое время. Мы пользуемся услугами лучших вакилов и адвокатов. Если бы вы послали туда своего брата, это принесло бы пользу и нам и ему. Он смог бы проинструктировать нашего поверенного лучше нас самих, а кроме того, получил бы возможность увидеть новую часть света и завязать новые знакомства».

Мы с братом обсудили это предложение. Для меня было неясно, должен ли я буду просто инструктировать поверенного или выступать в суде. Но предложение было соблазнительным.

Брат представил меня ныне уже покойному шету Абдулле Кариму Джхавери, компаньону фирмы «Дада Абдулла и K°», о которой здесь идет речь.

— Работа не будет трудной, — убеждал меня шет, — Вы познакомитесь с нашими друзьями — влиятельными европейцами. Вы можете стать полезным человеком для нашего предприятия. Корреспонденция у нас в большинстве случаев ведется на английском языке, и вы сможете помочь нам и здесь. Разумеется, вы будете нашим гостем, и вам, таким образом, не придется нести никаких расходов.

— Как долго вам будут нужны мои услуги? — спросил я. — И сколько вы будете мне платить?

— Не больше года. Мы оплатим вам проезд туда и обратно первым классом и будем платить 105 фунтов стерлингов на всем готовом.

Меня приглашали скорее в качестве служащего фирмы, чем адвоката. Но мне почему-то хотелось уехать из Индии. Кроме того, меня привлекала возможность повидать новую страну и приобрести опыт. Я смог бы также высылать брату 105 фунтов стерлингов и помогать ему в расходах на хозяйство. Не торгуясь, я принял предложение и стал готовиться к отъезду в Южную Африку.

VI Приезд в Наталь

Уезжая в Южную Африку, я не испытывал при разлуке той щемящей боли, которую пережил, отправляясь в Англию. Матери теперь не было в живых. Я имел некоторое представление о мире и о путешествии за границу, да и поездка из Раджкота в Бомбей стала уже обычным делом. На этот раз я почувствовал лишь внезапную острую боль, расставаясь с женой. С тех пор как я вернулся из Англии, у нас родился еще один ребенок. Нельзя сказать, чтобы наша любовь была уже свободной от похоти, но постепенно она становилась все чище. Со времени моего возвращения из Европы мы очень мало жили вместе. А так как теперь я был ее учителем, хотя и не беспристрастным, и помогал ей реформировать ее жизнь, то мы оба чувствовали, что нам необходимо больше быть вместе, чтобы и в дальнейшем осуществлять свои реформы. Однако соблазнительность поездки в Южную Африку делала разлуку терпимой. «Мы обязательно увидимся через год», — сказал я жене, утешая ее, и выехал из Раджкота в Бомбей.

Здесь я должен был получить билет от агента фирмы «Дада Абдулла и K°». Однако на корабле не оказалось мест, но не уехать тотчас — означало застрять в Бомбее.

— Мы сделали все, что могли, чтобы получить билет в первом классе, но безуспешно, — сказал агент. — Может быть, вы согласитесь ехать на палубе? Можно договориться, чтобы кушать вам подавали в салоне.

То было время, когда я считал, что путешествовать необходимо только в первом классе, кроме того, я не представлял себе, чтобы адвокат мог ехать в качестве палубного пассажира, и отклонил это предложение. Я усомнился в правдивости слов агента, ибо не мог поверить, чтобы в первом классе не было билетов. С согласия агента я сам занялся получением билета. Я отправился на судно и обратился к капитану. Тот совершенно откровенно объяснил мне, в чем дело: