Рена Юзбаши - Скинхед

• Название: Скинхед
• Автор: Рена Юзбаши
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-40372-1

Когда твоя жизнь серая и беспросветная, когда твой отец — алкоголик, в школе ты никому не нужен, а на улице тоскливо и нечем заняться, то легко поверить, что во всех твоих бедах кто-то виноват. Кто-то чужой. Не наш. Инородец. И неуправляемая агрессия по отношению к чужим становится единственным твоим чувством и смыслом жизни. Так случилось с Артемом — хорошим и неглупым парнем, попавшим в организацию скинхедов. Впервые за много лет у него появилось настоящее дело — и он, впитывая опасные идеи, как губка, начинает бороться против засилья мигрантов. Вот только всегда ли цель оправдывает средства?..

---

Учитель говорит:

— Я не раз напоминал вам о росте числа нерусского населения в России. Одних только мусульман миллионы. Это не считая непрекращающейся иммиграции из Центральной Азии и Кавказа. Один из наших президентов, выступая в Каире заявил: «Ислам является неотъемлемой частью российской истории и культуры… Наша страна — органическая часть ислама». Не будем спорить с историей. Это — дело историков. Обратимся лучше к статистике — на 2010 год назначена новая Всероссийская перепись населения. Так вот, естественная убыль населения Российской федерации, если верить Роскомстату, составила свыше 360 тысяч человек. До этого ежегодно смерть косила почти по миллиону. Как следствие факта убывания государственной нации растет агрессивность инородной среды, всякого рода беженцев, приезжих, иммигрантов. Опросы населения показывают — 62 % москвичей считают, что приезжие ведут себя неуважительно, нарушают сложившиеся традиции, нормы и обычаи. Пока мы учимся, работаем, путешествуем, черные тупо плодятся и это самое страшное. Что по этому поводу мы думаем?

Поднимается Данила. У него, оказывается, есть свои наблюдения! В одном блоке с ним живет семья узкоглазых, где есть уже четверо детей и баба, точнее свиноматка, брюхата пятым. Данила садится под одобрительный гул. Учитель коротко комментирует: Если таких, как она не остановить, то родят десятого.

— Мы, русские все еще составляем большинство населения России 85 процентов от общей его численности. Но какое это большинство? Это обреченный на нищету, вымирание и спаивание народ. Это — несколько миллионов беспризорных, это — демографическая катастрофа — убыль 30 млн человек за последние двадцать лет — русский крест, изгнание русских из власти — русский вопрос стал самым больным в России. Что делать?

— Мы должны совершить такие деяния, благодаря которым наши имена войдут в историю Руси. Чтобы и через сотни лет о нашем братстве говорили, как о единстве людей, спасших Россию, сохранивших родину для потомков Россия создана для белых. Вы меня понимаете? — в этот момент я готов умереть ради всего того, о чем говорит Учитель. Он читает все по моим глазам:

— Готов ли ты на свой великий подвиг?

— Учитель, я готов умереть за великую Русь.

— А убить? На это ты готов?

Здесь нет места для колебаний:

— Да, учитель, я готов и отдать жизнь, и отнять ее ради России.

Вот он перст судьбы, шанс искупить свой грех. Кровь черной мрази — это и отмщение и восстановление справедливости. Высшая справедливость — чувствовать себя истинно русским, с чистой русской кровью.

— Я верю в вас, я верю в то, что вы лучшие из лучших и, что ради России вы готовы на все, потому что Россия — наша святыня: единственная, неделимая и вечная! Он произносит слова, которые чувствуется, давно обдумывал, не раз повторял про себя, желая уверовать в них до конца. Его одухотворенный взгляд пронизывает всех и каждого. В комнате такая звенящая тишина, что я слышу биение своего сердца.

— Учитель, вы нам только скажите — мы все сделаем, — это Вадим не выдержал.

— Никто не хочет подсократить число азиатов в гадюшнике, о котором говорил Данила? — я обвожу собравшихся холодным взглядом. — А то мы только наблюдаем? — я глотнул слюну, холодный озноб растекается по всему телу.

— Я готов! — откликается неожиданно быстро Данила. — Там самая шустрая девчонка, ей шесть лет, вот ее и можно того… убрать.

— А пацанов там нет? — слышен чей-то осторожный голос.

— Ох, эти чистоплюи, все бы им тщательно взвесить, как бы чего не вышло, — бросает Учитель.

— Не-а, она потому и рожает, что муж сына хочет, это мне мама сказала.

Вот-вот — похоже на азиатов. Наша Гуля с помощью таких жалобных разговоров и втерлась в доверие к маме. Видно, у них тактика такая…

Учитель сидит, что-то обдумывая, взвешивая, чуть прикрыв веки. Потом, встрепенувшись, подводит итог:

— Ну, девчонку тоже можно убрать, хотя бы потому, что через несколько лет, и она примется рожать. С этим тоже нужно бороться. Ладно, на сегодня все, а в пятницу соберемся, чтобы обмозговать план. Вопросы есть? — мы молчим, уже на выходе проносится вдруг мысль: «А может, все-таки лучше пустить кровь какому-нибудь косоглазому пацану?». Пронеслась и сгинула во мне.

* * *

…Завтра наступит самый важный день в моей жизни: день решимости, день мести и справедливости. Завтра мы впишем свои имена в историю. Это будет завтра. Мама сидит перед теликом, смотрит в никуда. У нее чутье, инстинкт ей что-то подсказывает — это видно по тому, как она передвигается, то и дело впиваясь изучающим взглядом в меня.

— Артем, нам с тобой надо серьезно поговорить… Если «Артем» значит действительно что-то серьезное. Но мне сейчас не до объяснений, мне нужно сосредоточиться на испытании, собраться внутренне.

— Мам, только не сегодня

— Нет, Артем, это очень серьезно и важно. Такой разговор нельзя откладывать в долгий ящик. Я давно собиралась поговорить о личности твоего Михаила. Вы его, кажется, называете Учителем?

— Мам, а что тут обсуждать-то? Ясно, что он тебе не нравится. Но общаться только с теми, кто тебе по душе — значит не иметь собственного мнения. Ты сама убеждала меня, что надо быть самостоятельным — и в суждениях, и в жизни. А теперь недовольна.

— В данном случае я о другом. Скажи, пожалуйста, Михаил служил в Чечне?

— Да, служил, этим можно только гордиться. Что в этом плохого? Или он должен бы закосить от армии и дома отсиживаться как некоторые?

— Нет, то, что он служил это хорошо. Вопрос заключается в том, как он это делал, — мамины пальцы нервно вертят карандаш и едва заметно подрагивают.

— Честно — служил. Как положено, отдавал долг Родине. Я готов руки отдать на отсечении, что по-другому и быть не могло.

— Может и так. Но все ли ты о нем знаешь? Война ведь меняет людей. Иной поступок в глазах одних геройство, а присмотришься — волосы дыбом встают.

Ее мучит одышка! Не может собраться с мыслями. Но пока не поделится со мной, как она говорит «о передуманном», не разложит все по полочкам — не успокоится — характер.

— Так вот, Артем, я на работе решила похвастаться своим сыном, без пяти минут взрослым человеком. Разложила перед сотрудницами твои фотографии: Артем в школе, Артем на речке, Артем в клубе. На одной из них мелькнул твой Михаил. И тут одна из девочек так и ахнула, завидев его.

Она вновь делает передышку. Разговор ей дается нелегко, и тем не менее, я не собираюсь спешить к ней на помощь. Пусть выскажет все, что у нее накопилось, интересно, что такого любопытного сообщила ее подружка?

— Дело в том, что она живет по соседству с Михаилом и знает его с детства. Так вот, с детства он был какой-то неуемный, даже жестокий. Когда мобилизовали его — весь двор спокойно вздохнул. Ну, а потом его мать стала ездить к нему, только не в армию, не в Чечню, а в тюрьму. А посадили его за какую-то совершенно дикую историю, он спьяну своего же солдата застрелил и малыша-чеченца. Ты представляешь?

— Все было не так, он мне рассказывал об этой истории. Это чеченский малыш, как ты говоришь, убил его солдата, между прочим. Такие они, безобидные и несчастные — дети гор. Они, между прочим, с пяти лет уже не дети, а бойцы. Этот недобитый волчонок вступил в бой и проиграл. Давай не будем к этому возвращаться. И еще. Учитель никогда не сидел в тюрьме. Это вранье. Самое лучшее — не верить сплетням.

— В данном случае я не могу поверить тому, что слышу. Такое ощущение, что это не ты, кто-то другой, чужой засел в тебе и вещает. Ты готов оправдать убийство ребенка? Есть ли на свете нечто, что может оправдать детоубийцу? Ты хоть понимаешь, что он пошел под военный трибунал! Вся страна следила за этим процессом. Весь Запад… И ты после всего этого называешь его Учителем?

— Запад — это еще не весь мир. А дети гибнут не только в Чечне. Что-то не слышно, чтобы твои сотрудницы вместе с Западом проливали слезы по тем, кого жгут напалмом и давят танками в других частях мира.

Она внимает мне, разинув рот, отчего ее лицо становится другим, незнакомым и, прости господи, глуповатым. А слезы, скатывающиеся с глаз по щеке, только усиливают эти ощущение.

Нет, ей не понять меня. Она никогда не поймет ни Учителя, ни меня и причина одна — в той капле армянской крови, сделавшей ее чужой. Мне жаль видеть ее страдания и в этом свидетельство моей любви к той, которой суждено было стать моей матерью. Но мы с каждой минутой, с каждой беззвучной слезой, с каждым словом и вздохом отдаляемся друг от друга. И настанет миг, когда я вовсе перестану слышать ее. Может этот миг наступит завтра…

* * *

— Привет, Артем, — ее вид так жалок, что я вместо того, чтобы повернуться и уйти, спрашиваю:

— Чего тебе надо?

— Я просто хотела спросить, как твои дела?

— А тебе какое дело до моих дел? Ты, судя по всему, не особо убиваешься по мне.