Александр Бушков - Поэт и Русалка

• Название: Поэт и Русалка
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03589-7

Организация «Союз трех черных орлов» против адептов мистики и колдовства, готовых подставить подножку великому ходу вперед русской истории. Здесь есть и магия, и серебряные пули — не скучно! Перед вами настоящая бойкая «альтернативка», исполненная гофманской, гоголевской и всякой прочей чертовщины. Александр Бушков знает толк в старинной экзотике и умеючи пользуется географическим колоритом.

---

Барон старательно наморщил лоб, завел глаза к потолку и сидел с такой гримасой достаточно продолжительное время. Потом сказал врастяжку:

— Ну… «Маленькое, чертовски проворное существо, то ли на кошку похожее, то ли на чертенка». И все.

— Значит, не статуя. Хотя… Что мы знаем о том, как себя ведет приведенная в движение какими-то магическими практиками статуя?

— Статуя осталась бы на месте, — сказал Пушкин. — Простите за невольный каламбур, притворившись статуей… Но, с другой стороны… Вы правы: что мы о них знаем? Кстати, бронзовая статуэтка, если она достаточно тонкой работы, была бы неплохим закладом, господа ростовщики падки на все, что угодно, лишь бы представляло ценность. И вот что еще, господа… Вы, наверное, и так уже догадываетесь, почему мы попросили съехаться непременно в Праге, но на всякий случай позвольте уточнить: в Дрездене один из знакомых Ключарева по Петербургу видел его устраивавшимся в пражской почтовой карете. Я отстал от него всего на несколько дней…

— Тысяча чертей со всеми архангелами! — воскликнул барон. — Так он запросто может тут околачиваться! Взять мерзавца за глотку…

— И далее? — с невозмутимым видом поинтересовался граф. — Какое обвинение прикажете предъявить? Как убедить судью в его виновности?

Барон со сконфуженным видом уставился на носки своих покрытых дорожной пылью башмаков. Сказал, пожимая плечами:

— Да, об этом я как-то не подумал… Но ясно же, что все это неспроста! Какие, к дьяволу, совпадения? Когда такое вот начинается, нет никаких совпадений, а есть наш законный клиент…

— Полностью с вами согласен, — сказал граф. — Но советую, дорогой барон, почаще вспоминать, что все остальное человечество никакого представления не имеет о созданном в восемьсот пятнадцатом году союзе «Трех черных орлов». О действующих в глубочайшей тайне департаментах, занимающихся тем, что наш просвещенный век свысока именует мистикой и чертовщиной. Господи, да мы сами не знаем в точности, как обстоит с этим в других державах. Имеются сильные подозрения по поводу Франции, Англии и, как ни странно, Голландии, но точных сведений нет. Как нет их и о некоем крайне интересном ответвлении папской канцелярии… Нас мало, мы врозь, мы сплошь и рядом бродим во мраке — а тот самый просвещенный век, о котором я только что упоминал, к сожалению, уверился, что в наше время нет и не может быть ничего сверхъестественного. Ну какое может быть сверхъестественное во времена электричества, пара и рассуждений, отрицающих историчность библейских книг?

— Но ведь нужно же что-то делать? — с запальчивой обидой воскликнул барон.

— Ну разумеется, — кивнул граф. — С величайшей осторожностью и ювелирным тщанием. — Он задумчиво потер высокий лоб. — Вообще-то, если смотреть ретроспективно, во всем этом нет ничего нового. Оживающие ночью статуи — предмет жутких россказней, насчитывающих несколько сот лет. Я не большой знаток вопроса, но кое-что приходилось слышать… сугубо частным образом.

— Точно, — поддакнул барон. — Мне тоже доводилось слыхивать. Вот железную руку Геца фон Берлихингена хотя бы взять, которая сама по себе ночами слонялась и людей душила. Да мало ли… А вы?

— У нас в России, барон, со статуями обстояло несколько иначе, — сказал Пушкин. — Их, собственно говоря, не имелось вовсе — не в наших традициях было заниматься скульптурой. Оттого и страшных россказней быть не могло. Сто тридцать лет назад появились у нас статуи — но пока что, слава богу, обходилось. А впрочем… На юге России мне приходилось слышать о тамошних каменных истуканах немало поразительного и жуткого. Древние изваяния, по убеждению некоторых, в некие ночи имеют привычку прогуливаться окрест — к несчастью для невезучего путника. Сейчас мне над этими рассказами смеяться не хочется.

Граф сказал негромко:

— Сдается, господа, наша служба решительно отвращает от насмешек над любой странностью — потому что, выясняется, ничего заранее не известно… Позвольте подвести некоторые итоги? Все говорит за то, что мы имеем дело с людьми, овладевшими искусством управления неодушевленными статуями. Господа эти, никаких сомнений, используют свое умение во зло… и, чрезвычайно похоже, сделали его источником дохода. Сомневаюсь, барон, что смерть вашего банкира в Гогенау последовала исключительно оттого, что он ненароком поссорился на улице с нашими странниками. Вероятнее всего, и там во главе угла лежали деньги, благодарность счастливого наследника. Ну что же… Для того наши департаменты в первую очередь и созданы, чтобы втихомолку выявлять и изобличать подобных субъектов… Я немедленно отдам распоряжения. Вашего итальянца начнут искать уже через полчаса… И, разумеется, Ключарева тоже. Но отправить их к уголовному судье мы, как вы сами понимаете, не сможем… Строго говоря, мы не в состоянии даже подвергнуть их допросу по всем правилам. Можно заранее предсказать: они, обладая, без сомнения, изрядной долей наглости и цинизма, будут смеяться нам в лицо, прекрасно понимая, что любой непосвященный человек сочтет нас сумасшедшими…

— Тысяча дьяволов! — не выдержал барон. — Что ж нам вообще делать?

Граф усмехнулся:

— Мы, в «сером кабинете», применяем рискованный, но единственно возможный способ. Даем человеку понять, что знаем о нем все… или почти все. У большинства не находится достаточно хладнокровия, чтобы держаться так, словно ничего не произошло. Сплошь и рядом они начинают действовать — в первую очередь против тех, кто явился их изобличать. Порой это бывает достаточно опасно… чрезвычайно рискованно, не буду скрывать. Но, с другой стороны, не остается никаких недомолвок и неясностей, возникают прямые и убедительные доказательства, позволяющие применить… внесудебные меры.

Пушкин пытливо посмотрел ему в глаза:

— Рискну предположить, без потерь среди охотников при такой практике не обойтись?

— Увы, — ответил граф, не моргнув глазом. — Но это единственный верный способ вывести наших клиентов на чистую воду. У вас есть возражения?

— Никаких.

— А у меня тем более, — сказал барон, улыбаясь одними углами рта. — Все как на войне, разведка боем… Дело понятное. Считайте, что я ваш. Уж я ему выскажу прямо в лицо все, что думаю о таком способе заколачивать денежки…

— Господин Пушкин, — сказал граф, — не составили ли вы список книг? Я имею в виду каталог библиотеки вашего предприимчивого петербуржца?

— Ну разумеется. Он у меня в чемодане. На всякий случай.

— Прекрасно, — сказал граф. — Нынче же он нам понадобится, есть человек, знающий толк в таких делах…

Глава II ЧЕЛОВЕК С МАРИОНЕТКАМИ

— Черт побери, что там такого интересного? — воскликнул барон, небрежно опершись на каменные перила украшенного статуями Карлова моста. — Вы, друг мой, уже четверть часа таращитесь в ту сторону, словно там бог весть какое чудо из чудес…

— Чрезвычайно живописные дома.

— Да что в них такого живописного? Дома как дома. К живописи я, должен вам сказать, отношусь со всем почтением… но ведь живопись — это батальное полотно. Кони несутся, разметав гривы и оскалив зубы, блещут сабли, знамена развеваются… А все остальное — это уже не живопись, а так, забавы…

— Вам трудно понять, барон, — сказал Пушкин, не отводивший взгляда от высоких домов на том берегу, с узкими окнами и черепичными крышами. — У вас в Германии…

— В Пруссии!

— Прощу прощения. Конечно же, в Пруссии… У вас в Пруссии никого не удивишь количеством и многообразием старинных каменных домов. В России обстоит несколько иначе. Предки наши строили главным образом из дерева, и такая красота была чертовски недолговечной, учитывая все войны…

— Ну, ваше дело… — сказал барон, покручивая усы с видом величайшего нетерпения. — Не видели вы настоящей красоты, — когда на королевском смотру гусарские полки выстраиваются в одну линию, звучит команда, и сотни клинков одновременно блистают в солнечных лучах. Вы ведь, как я понимаю, из статской службы пришли?

— Я вообще не служил, барон.

— Ах, вот в чем дело… Счастливец, завидую! У вас, должно быть, состояние немаленькое?

— Увы, увы… Единственная деревенька.

— Ага! Как и я, стало быть, на жалованье существуете?

— Не совсем. До того, как попасть в Особую экспедицию, на жизнь зарабатывал стихами.

— Ах, во-от оно что! — воскликнул барон с живейшим энтузиазмом. — То-то я смотрю, вид у вас какой-то такой… этакий… — Он неопределенно помахал тростью в воздухе. — Вдохновенный, я бы выразился… Кровь и гром, ну вы меня удивили! Я, знаете ли, чужд наук, как и всякой такой изящной словесности, сколько ни пытались в меня вбивать науки и словесность, они от меня отчего-то отскакивают, как горох от стенки… Совершенно невосприимчив я к наукам и словесности! — признался барон с гордостью. — А вот поэзия — другое дело. Тут я преисполнен уважения и стараюсь соответствовать. Почитываю иногда всякое такое рифмованное… — Он помолчал, потом признался решительно. — Принужден к тому обстоятельствами, понимаете ли. — Он постарался придать своей простецкой физиономии выражение крайне загадочное. — Дамы, мой друг, дамы! Барышни и тому подобное… Черт их знает почему, этих особ прекрасного пола, но им отчего-то категорически не хочется слушать о кампаниях Фридриха Великого и тонкостях выездки эскадронных коней первой линии. Им как раз и подавай что-нибудь этакое, с рифмою и чувствами. А если ты насчет этого неотесан, успеха и ждать нечего. И признаюсь вам по совести: до сего дня в толк не возьму, как же это так надо уметь, чтобы каждую строчку писать в рифму… А ведь целые пьесы имеются! Три часа говорят — и все в рифму! Довелось мне как-то сопровождать в театр одну милую барышню. Первый час я еще ждал, когда актеры заговорят прозою, как все нормальные люди. Не дождался. А впрочем, пьеска была небезынтересная, там частенько дрались на мечах, и довольно умело. Трагическая такая история. Один юнец по имени Ромео — фехтовальщик, между нами говоря, никакой, но язык здорово подвешен — влюбился в девушку по имени Джульетта, а она, соответственно, в него. Только из-за того, что родители враждовали, им в конце концов пришлось отравиться и зарезаться… То есть, он отравился, а она зарезалась, или наоборот, я запамятовал, право… Так вот, они там все три часа изъяснялись сплошными рифмами, да так гладко, ни разу на прозу не сбились… Это, часом, не вы написали? Что вы улыбаетесь? Я угадал?