Калеб Карр - Ангел тьмы

• Название: Ангел тьмы
• Автор: Калеб Карр
• Жанр: Триллер
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-18010-9

В блистательном продолжении мирового бестселлера «Алиенист» Калеб Карр вновь сводит вместе знакомых героев — Ласло Крайцлера и его друзей — и пускает их по следу преступника, зловещего, как сама тьма. Человека, для которого не осталось уже ничего святого.

---

— Не выйдет, Стиви, — подавленно буркнул Мур. — Ты же знаешь не хуже меня, что дело Бичема — не только первая, но и самая яркая иллюстрация ко всему, что Крайцлер годами пытался донести этим людям.

— Кто знает, — ответил я. — Может, и другие подойдут? Вы ведь всегда признавали, что у меня память лучше всех из нас — так, может статься, я и помогу вам припомнить?

Здесь, признаюсь, я немного покривил душой: мне уже вспомнилось подходящее дельце — самое интригующее и захватывающее из всех, что выпали нам на долю. Однако если б я сейчас принялся рьяно подсовывать его мистеру Муру… для человека в его состоянии это стало бы все равно что красной тряпкой перед быком. Он меж тем добыл из кармана фляжку и уже изготовился к ней приложиться, как вдруг с проспекта громоподобно рявкнула выхлопная труба «фордовского» моторного грузовика, и мистер Мур от неожиданности взвился со стула на добрый фут в воздух. Старики всегда так реагируют на подобные вещи — им уж не привыкнуть к звукам нового времени. Впрочем, хрюкнув и опустившись обратно на стул, мистер Мур соизволил все же уделить минуту размышлениям касательно моего предложения. Однако плавное покачивание головой свидетельствовало, что размышления эти проделали полный цикл и вернулись к тому же безутешному выводу: во всей нашей практике не было дела более подходящего и наглядного, чем дело Бичема. Я вздохнул и, поглубже затянувшись, тихо спросил:

— А что насчет Либби Хатч?

Друг мой слегка побледнел и глянул на меня с таким видом, будто сама дамочка сейчас объявится из глубин моей лавки и отчитает его, доведись ему ляпнуть о ней что-то не то. Таково обычное действие, производимое ее именем на всякого, кто хоть однажды переходил ей дорожку или как-то мешал.

— Либби Хатч? — тихо отозвался мистер Мур. — Нет. Нет, как ты мог? Это не… нет, это… ты же просто не мог… — Он и дальше так бормотал, не ошарашь я его прямым вопросом, отчего ж это я не мог? — Так… — начал он, по-прежнему больше напоминая до полусмерти перепуганное дитя, — как же ты мог… да как вообще кто-либо осмелива… — В этот миг до части его мозга, не затуманенной алкоголем, все же дошло, что женщина добрых лет двадцать как мертва: убедившись в этом, он сразу надулся и несколько приосанился. — Во-первых, — произнес он (воздев палец и приготовив к тому же остальные, дабы подчеркнуть лишний раз, что одним доводом дело не исчерпается), — я счел, что ты намерен предложить такую историю, что будет не ужаснее дела Бичема. В деле же Хатч мы имеем не только похищения, но и убийства младенцев, осквернение могил — при том что могилы оскверняли мы сами, да простит нас Всевышний…

— Верно, — отозвался я, — да только…

Но ни о каких «да только» и речи идти не могло — мистер Мур не внимал голосу разума. Взметнулся второй палец, и он попер дальше:

— Во-вторых, моральные последствия… — как же он любил этот риторический оборот, — …дела Хатч, пожалуй, гораздо опаснее истории с Бичемом.

— Все правильно, — попробовал вклиниться я, — именно поэтому…

— И наконец, — прогремел мистер Мур, — если бы даже эта история и не была столь дьявольски ужасающа и опасна, — уж не тебе, Стиви Таггерту, ее рассказывать.

В этом месте я не понял. Вообще-то мне до сей минуты не приходило в голову, что именно я должен рассказывать эту историю, но его заявление, что рассказывать ее не мне, здорово меня покоробило. На что это он намекает?

Все еще надеясь, что я как-то превратно истолковал его речь, я вынужден был задать прямой вопрос: что же конкретно может воспрепятствовать мне поведать устрашающую сагу Либби Хатч, если мне вдруг придет эдакое в голову? К вящей досаде моей мистер Мур заметил в ответ, что у меня отсутствует как надлежащее образование, так и соответствующие навыки.

— Ты что себе думаешь? — вопросил он, явно не истощив запасов уязвленной гордыни. — По-твоему, книгу написать — все равно что выписать чек на товар? Ремесло писателя не так уж отличается от торговли куревом?

Тут меня уж несколько перестал забавлять сидевший передо мной пьянчуга, однако я решил предоставить ему еще один шанс.

— Неужто вы забыли, — тихо процедил я, — что с тех самых пор, как я поселился у доктора Крайцлера, он лично занимался моим образованием?

— Пара лет свободных слушаний, — вспыхнул мистер Колонка Редактора, — ничто по сравнению с полным курсом Гарварда.

— Ну так поправьте меня, если я сейчас ошибусь, — парировал я, — да только гарвардское образование не больно-то помогло вашей скромной рукописи увидеть свет. — Тут глаза мистера Мура сузились. — Разумеется, — втирал я глубже соль в его раны, — я так и не пристрастился к питию, как это полагается господам ваших занятий. Но во всем остальном, смею надеяться, я ничем не уступаю вам щелкоперам.

Последнее слово прозвучало подчеркнуто — к этому оскорблению мой собеседник всегда относится болезненно. Но я отнюдь не перестарался. Замечание сие призвано не ранить, но жалить, и в этом я преуспел — мистер Мур несколько секунд слова не мог вымолвить, а когда все же нашел в себе силы открыть рот, я был готов к тому, что уравновесит или превзойдет мощь моей оплеухи. Словно два бойцовых пса в яме, кои устраивали в квартале, где прошло мое детство, мы рвались с цепей, уже достаточно оценив и облаяв друг друга, — пришла пора вцепиться в ухо.

— Трусость и глупость нью-йоркских издателей и американской читающей публики не имеют никакого отношения к моей бездарности в том, что касается Слова, — яростно отчеканил мистер Мур. — Но если тебе, Таггерт, когда-нибудь и впрямь удастся научить меня чему-то новому в этом ремесле, открыть мне глаза на неизвестные ранее аспекты работы Крайцлера, да, черт побери, на что угодно, кроме табачных листьев, — я буду счастлив напялить фартук и простоять за твоей стойкой… целую неделю!

А вот тут вам кое-что надобно понимать: мы с мистером Муром оба — игроки. Свой первый «фараон» для соседских ребятишек я разложил, когда мне было восемь, да и мистер Мур не мог пропустить интересного риска в игре. Да что там, именно азартные игры и положили начало нашей дружбе: этот человек научил меня всему, что мне известно о лошадках, и я готов это признать, хоть он и смотрел на меня свысока. Так что теперь, когда он сделал свою ставку, я отнюдь не рассмеялся. Не стал отказываться от пари. Я лишь посмотрел ему в глаза и произнес единственное слово:

— Заметано.

И мы сплюнули на пол, как научил его я, и пожали друг другу руки, как научил меня он. Мы оба знали, что дело и впрямь заметано.

Мистер Мур поднялся, затянулся в последний раз окурком и сказал едва ли без приятности, будто и не было у нас сегодня перепалок:

— Спокойной ночи, Стиви.

Все перешло на иной уровень: это уже не назовешь разминкой для ума, теперь это пари, стало быть обсуждать его доле — святотатство. Впредь оставалась только игра, бег к финишной ленточке, один победитель — один проигравший, и вряд ли я буду видеть его часто или увижу вообще, пока мы не разберемся окончательно, кто из нас кто.

Вот таким манером я и оказался в ту ночь (и, как я предполагал, она такая будет не единственной) наедине с воспоминаниями о деле Хатч: о людях, протянувших нам руку помощи, о том, что нам мешало, о друзьях (и о более чем просто друзьях), которых мы потеряли в той охоте, о диковинных местах, куда заносило нас, — и о самой Либби Хатч. И вовсе не хочу скрывать теперь, когда мистер Мур меня покинул и мне довелось пораскинуть мозгами: некоторые его заявления били точно в яблочко — как ни крути, а история Либби Хатч выходила куда страшнее и опаснее, нежели все, что выпало на долю нашу в погоне за мясником Джоном Бичемом. Вообще-то при иных обстоятельствах мурашки на моей коже и кошки в душе, что лишь множатся от воспоминаний, быть может, и заставили бы меня отказаться от пари.

Но тут откуда ни возьмись — кашель: грубый, изматывающий, он брызгал кровавыми сгустками и бог-его-ведает-чем-там-еще прямо на страницу передо мной. И — вот что смешно — я вдруг для себя уяснил: это ведь кашель удерживает меня над повестью, какие бы кошки-мурашки ни терзали меня. Доктор Крайцлер сказал, что может значить для меня такой кашель; и я больше не уверен, сколько лет, а то и месяцев отпущено мне на этой земле. Так пускай приходит Либби Хатч за мной, коли попытаюсь я рассказать ее историю. Пусть ее странный жалкий призрак исторгнет душу из моего измученного тела за то, что я осмелился открыть вам ее тайну. Она мне, скорее всего, тем самым окажет услугу, ибо вместе с кашлем стихнут тогда и воспоминания…

Но Судьба никогда не будет столь милосердна, Либби — тоже. Память о ней будет терзать единственное место — эти страницы передо мной, кои послужат не вящей выгоде издателя, а лишь выигрышу в пари. После же я оставлю эти записи для тех, кому случится наткнуться на них после моего ухода и кто пожелает в них заглянуть. Они могут ужаснуть вас, читатель, а история может показаться чересчур противоестественной, чтобы произойти на самом деле. В те дни, когда разворачивалось это дело, слово такое — противоестественно — произносилось слишком уж часто. Но память моя отнюдь не истрепалась вместе с легкими, и можете мне поверить: если история Либби Хатч чему и учит нас, так вот оно. В царстве Природы находится местечко для всего, что общество зовет «противоестественным» поведением. Вообще-то именно так и говорил всегда доктор Крайцлер: не бывает под солнцем ничего поистине естественного или же нет.