Вадим Кожинов - Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)

• Название: Россия - Век XX (Книга 1, Часть 2)
• Автор: Вадим Кожинов
• Жанр: История

---

Следовательно, в "решении", которое выдвинул Капица и, если воспользоваться модным сегодня словечком, озвучил Сталин, выражалась, если угодно, воля истории, а не своеволие вождя.

Любопытно, что Константин Симонов, рассказывая через тридцать с лишним лет, в 1979 году, и к тому же не надеясь на опубликование своего рассказа (оно состоялось через еще десяток лет) о сталинской речи, счел нужным заявить, что "в самой идее о необходимости борьбы с самоуничижением, самоощущением нестопроцентности, с неоправданным преклонением перед чужим в сочетании с забвением собственного здравое зерно тогда, весной сорок седьмого года, разумеется, было. Элементы всего этого реально существовали и проявлялись в обществе, возникшая духовная опасность не была выдумкой"89. Симонов, по всей вероятности, высказался бы еще определеннее, если бы ему было известно, что Сталин говорил, в сущности, со слов П. Л. Капицы.

Но нельзя умолчать о другой стороне дела. Симонов заявил тут же, что "здравое", продиктованное "необходимостью" устремление затем "уродливо развернулось в кампанию, отмеченную в некоторых своих проявлениях печатью варварства" (там же). Это, как будет ясно из дальнейшего, чрезвычайно существенная проблема: необходимые для бытия страны "решения" в 1920-х начале 1950-х годов реализовывались более или менее "варварски", и давно уже идут споры о том, не слишком ли велика была "цена" тех или иных "побед"...

* * *

Впрочем, скажу еще раз, что задача моя пока состояла лишь в выяснении исторических "причин" тех или иных "решений", в опровержении явно господствующего представления, согласно которому все существенные повороты политики в конце 1920-х - начале 1950-х годов были выражениями лычном воли Сталина, а не воли самой истории, заставлявшей вождя принимать то или иное "решение".

Итак, необходимо преодолеть своего рода сталинский синдром, побуждающий во всех "поворотах" конца 1920-х-начала 1950-х усматривать "своеволие" вождя. То, что это своеволие оценивают в прямо противоположном духе, - уже не столь существенно, ибо и поклонники, и ненавистники Сталина оказываются равно несостоятельными толкователями истории.

К сожалению, либеральные идеологи чаще всего клеймят любые стремления глубже понять ход истории в сталинские времена как попытки "реабилитации" вождя. Только немногие умные люди этого круга (либерализм вообще крайне редко сочетается с сильным умом) способны подняться над заведомо примитивным, исходящим из попросту вывернутого наизнанку "сталинизма" представлением. Так, один из очень немногих умных либералов, Давид Самойлов, написал о "повороте", который, как правило, толкуется в качестве чисто личного злодейства вождя: "Надо быть полным антидетерминистом (то есть полностью отрицать объективный ход истории. - В.К.), чтобы поверить, что укрепление власти Сталина было единственной исторической целью 37-го года, что он один мощью своего честолюбия, тщеславия, жестокости мог поворачивать русскую историю, куда хотел, и единолично сотворить чудовищный феномен 37-го года.

Если весь 37-й год произошел ради Сталина, то нет бога (даю самойловское написание - В.К.), нет идеального начала истории. Или, вернее, бог - это Сталин, ибо кто еще достигал возможности самолично управлять историей!

Какие же предначертания высшей воли диким образом выполнил Сталин 1937 году?"90

К этому сакраментальному вопросу мы еще вернемся, а пока обратим внимание: Давид Самойлов полагает, что суть происшедшего в 1937 году предначертала "высшая воля", хотя Сталин выполнил ее предначертание "диким образом"; ранее цитировалось такое же разграничение Константина Симонова: послевоенная борьба с "низкопоклонством" была, по его словам, "необходимой" и "здравой", но проводилась она, как это ни прискорбно, "варварски". Подобное разграничение цели и методов ее реализации отнюдь не оригинально: Сталина достаточно часто проклинают не столько за его "решения" как таковые, сколько за то, что он осуществлял их дикими, варварскими, чудовищными "методами".

Но этим он едва ли принципиально отличается от своих предшественников, игравших ведущие роли в 1917-1928 гг. Нередко это варварство выводят - что уж совсем смехотворно - из чисто личных психических особенностей Сталина... Между тем любая революция в подлинном значении этого слова не может не быть воплощением "варварства" и "дикости", то есть, выражаясь не столь эмоционально, отрицанием, отменой всех выработанных веками правовых и нравственных устоев и норм человеческого бытия. Именно таков едва ли не главный вывод фундаментального сочинения о Великой французской революции, созданного еще в 1837 году крупнейшим английским мыслителем Томасом Карлейлем, который в свои юные годы непосредственно наблюдал последний период этой революции.

Карлейль стремился осмыслить бесчисленные чудовищные злодеяния французских революционеров. Затоплялись барки, чьи трюмы были набиты не принявшими новых порядков священниками; "но зачем жертвовать баркой? продолжал Карлейль. - Не проще ли сталкивать в воду со связанными руками и осыпать свинцовым градом все пространство реки, пока последний из барахтающихся не пойдет на дно?.. И маленькие дети были брошены туда, несмотря на мольбы матерей. "Это волчата, - отвечала рота Марата, - из них вырастут волки". Потом.. женщин и мужчин связывают вместе за руки и за ноги и бросают. Это называют "республиканской свадьбой"... Вооруженными палачами "расстреливались маленькие дети и женщины с грудными младенцами... расстреливали по 500 человек зараз..." И вот вывод Карлейля: "Жестока пантера лесов... но есть в человеке ненависть более жестокая, чем эта".

И образчик "предельной" (или, вернее, беспредельной) чудовищности: "В Медоне... существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши... История, оглядываясь назад... едва ли найдет в целом мире более отвратительный каннибализм... Цивилизация все еще только внешняя оболочка, сквозь которую проглядывает дикая, дьявольская природа человека"91, - так завершает Карлейль.

За четверть века (до начала Реставрации в 1814 году) Французская революция пожрала, по разным оценкам, от 3,5 до 4,5 млн. человеческих жизней. Это может показаться не столь уж громадной цифрой, если забыть, что население Франции было тогда в 6-7 раз меньше населения России эпохи ее Революции (и, следовательно, гибель 4 млн. французов соответствовала гибели 25-30 млн. жителей России) и что в конце XVIII века не имелось тех средств уничтожения, которые "прогресс" создал к XX веку...

Известнейший специалист в области исторической демографии Б. Ц. Урланис писал о жертвах Французской революции: "...этот урон был настолько значителен, что французская нация так и не смогла от него оправиться и... он явился причиной уменьшения роста населения во Франции на протяжении всех последующих десятилетий"92. И в самом деле: ко времени Революции население Франции составляло 25 млн. человек, Великобритании - 11 млн., Германии - 4 млн., а к концу XIX века соответственно: 38 млн., 37 млн. и 56 млн.; то есть население Германии выросло в два с лишним раза, Великобритании - даже в три с лишним, а Франции - всего лишь на 50 процентов...

"Варварство" революции, выражающееся и в самом характере, в "качестве" деянии революционеров, и в грандиозном количестве жертв, имеет свое достаточно четкое объяснение. Ведь революция - это уничтожение-убийство существующего к моменту ее начала общественного организма; и потому не только те, кто пытаются защищать уничтожаемый прежний строй, но даже и те, кто не борются против него, предстают как ее враги. Один из вождей Французской революции, Сен-Жюст, обращаясь к соратникам, дал формулу, ставшую своего рода законом: "Вы должны карать не только предателей, но и равнодушных; вы должны карать всякого, кто пассивен в республике"93.

* * *

Я обратился к Французской революции, в частности, потому, что варварство Российской революции постоянно пытаются "объяснить" некоей специфически "русской" жестокостью. Между тем сопоставление реальной картины обеих революций неоспоримо свидетельствует, что все происходившее с 1917 года в России если даже и не уступает, то и не превосходит дикость и гибельность происходившего после 1789 года во Франции. И необходимо сознавать, что двухсотлетняя даль времени и, кроме того, ежегодные пышные торжества в Париже 14 июля под звуки "Марсельезы" заслоняют чудовищные зрелища, разыгрывавшиеся перед тысячными толпами (гильотинировались и мальчики 13-14 лет, "которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился не на горло, а должен был размозжить череп"), и заглушают вопли людей, запертых в идущих на дно барках.

Нельзя не напомнить, что самый варварский террор приходится на первые пять революционных лет (до 1795 года), когда существовавший до 1789 года общественный организм еще так или иначе сопротивлялся, боролся за жизнь. И, возвращаясь к Российской революции, мы сможем убедиться, что дело здесь обстояло так же: самые дикие "методы" и самые громадные жертвы присущи первому пятилетию-до 1923 года.