Надежда Кожушаная - Бессонница

• Название: Бессонница
• Автор: Надежда Кожушаная
• Жанр: Научная Фантастика

---

Он не узнал себя в зеркале. Ему стало, наконец, страшно.

- А где у нас дагерротип Сергей Андреевича? - он подвигал ящики стола, вспомнил, что никаких дагерротипов нет и быть не может. - А, да. Я сам и сжег. Жалко. Можно было бы посмотреться и сравниться.

Он отвернулся от зеркала, взглянул опять, чтобы удостовериться, что ему совсем не страшно смотреться на себя в зеркале. И замер: за его отражением в зеркале отражалась открытая дверь кабинета.

Он оглянулся: нет, дверь заперта.

Было бы оскорбительно сознаться в том, что ему не по себе.

Он отвел глаза от зеркала и убрал его как будто случайно.

- Начнем, - сказал он.

Перед ним лежала его будущая книга.

- Ничего себе! - сказал он громко, как будто для посторонних. - Это сколько же времени прошло? Год? Сто?

Он посмотрел на часы, но не мог бы сказать, сдвинулось ли время в какую-то сторону. Часы, может быть, стояли.

Он сломал стрелку, когда-то уже сломанную и теперь склеенную. Придвинул рукопись ближе и прочел вслух:

- "Итак, время. Оно придумано человеком и только им. Для того, чтобы имитировать несколько миллионов жизней. День - жизнь. Час - жизнь. В детстве это естественно и неосознанно. Время - это придуманная условность. Так же как дьявол. Дьявола нет. Он придуман для устрашения и оправдания. Время не измеряемо. Время не имеет никакого отношения к Божественному".

Он взял перо и хотел продолжить мысль, но мысли не было. Руки дрожали. Ему стало страшно от того, что так сильно дрожат руки.

- Она в спальне! Она просто спит! - вдруг осенило его. Он сумел додумать:

"Никогда не надо думать о зле. Иначе зло материализуется".

И сумел даже аккуратно положить перо на место. Улыбнулся.

Закрыл рукопись и вышел.

Он пошел по анфиладе комнат, и пока шел - понял, что Мари нет в спальне.

Спальня была пуста. Аккуратно и мертво прибрана.

Он закрыл дверь спальни и пошел обратно.

И, пока шел, понял, что Мари действительно исчезла.

Руки его отяжелели, ноги не шли.

Он остановился, оглянулся на черную анфиладу комнат, - и ужас, пронизывающий, беспощадный, объял его:

- Вот и все, - сказал он.

Мари казалось, что она найдет его, как только выйдет из дому. Но через минуту она уже заблудилась.

Она шла по каменному городу и не знала, кого она ищет.

В витринах магазинов, на поверхности Невы видны были отражения людей, когда-либо смотревшихся в них.

Мари шла и внимательно вглядывалась в лица-отражения, ища среди них близких или знакомых. И не находила. Или наоборот: узнавала кого-то незнакомого.

Она увидела _бесполых_, которые опять нашлись и прятались в подворотне, стесняясь обняться, только касаясь друг друга ладонями.

Она остановилась и смотрела на них, отвесив губу, как смотрят дети: не заботясь о выражении своего лица.

Один _бесполый_ повернулся к ней и взглядом дал ей понять, что она может присоединиться к ним или же подождать его за углом, когда он отделается от друга.

Она прошла мимо разбитой Барином витрины и порезалась об осколки. Ей хотели помочь, но она облизала рану и ушла к парку, где был снег. Заплакала. Полежала на снегу, глядя в небо, где тоже были люди.

Опять стало легче.

Она села в снегу, увидела кошку, поднялась и пошла к ней.

Кошка повернулась на спину, чтобы ее погладили. Мари погладила кошку. Обняла и прижалась к кошке лицом.

На нее смотрели из окна, но она притворилась уродом. И на нее перестали смотреть.

Встало солнце.

С солнцем сразу исчезли прохожие на улицах - спать.

Мари зевнула и села пописать, пока улица была пуста.

Здесь ее и увидел Барин.

Увидел - и несколько секунд стоял, прислонившись к каменной стене, сдерживая сердцебиение. Вытер пот со лба о стену, боясь подойти, потому что на глазах показались слезы. Успокоился. Ему показалось даже, что он смог бы уйти: Мари была жива, он увидел ее - и ладно.

Не ушел.

- Очень хорошо, - сказал он.

Она вздрогнула, увидела его, смутилась, захихикала и оправилась. Покраснела, смеясь ситуации.

- Взрослая женщина, - сказал он.

Она подошла и крепко прижалась к нему.

- Кто вам разрешил обниматься? - спросил он.

- Ты меня нашел?

- Захотел - и нашел.

И он не удержался, обнял ее, тихо гладя по волосам.

- Вы почему такая глупая? - и руки его дрожали.

И она обрадовалась.

- Глупые женщины должны слушаться умных мужчин, - сказал он.

Она засмеялась и стала целовать ему руки.

- Обниматься вам не разрешали. Вам приказывается две недели спать отдельно. А во-вторых, два раза в день я буду пороть вас ремнем. Утром и после обеда. Если вы не понимаете, как надо себя вести.

Потом он молчал, прижав ее голову к себе. Взял руками ее лицо и смотрел на нее:

- Совсем меня не любишь. А я умный и талантливый. И добрый. А вы этого не понимаете и издеваетесь надо мной. Разве можно ночью одной ходить по городу? Зарежут - и все.

- Я не издеваюсь.

Он взял ее на руки и понес, кряхтя и пыхтя:

- Теперь носи ее.

Он шел зигзагами, едва переставляя ноги. Остановился и присел на корточки, спрятал голову у нее на груди.

Она отдыхала и гладила его по волосам.

- Выгоню из дома и женюсь на другой, - сказал он. - У меня пятнадцать миллионов поклонниц. И все ждут. Я сказал, чтобы Халима запороли. И его запороли.

Она ахнула и отстранилась.

- Жалко? - он усмехнулся.

Она вцепилась ему в плечи.

- Ничего-ничего, - он опустил ее на землю.

Она заплакала.

- Если так противно, могу уйти, - сказал он. Послушал, как она плачет. Попросил. - Очень серьезно не надо плакать... - и отстранился.

Она качала головой и плакала, как старушка.

- Ладно, - он встал. - Ухожу, - и не ушел. - Сдохнуть, конечно, было бы намного прекраснее.

Она закрыла лицо руками и молчала, раскачиваясь из стороны в сторону.

- Сергей Андреевича убили на дуэли в Венеции, - рассказал он вяло и неинтересно. - В Петербурге его еще не знали. Вот я и прикинулся. Очень удобно. Очень... определенный был Сергей Андреевич. Много начал, ничего не закончил. А я уже кое-что закончил. Книгу. Церковь. Все, как принято. Очень удобно в готовой оболочке. Хорошая оболочка: для добрых дел и с хорошими манерами. Когда он был жив, он не был таким уж... прелестным! Умер - отстоялся. Ладно, тебе скучно, я ушел. Извините, - и пошел.

Он ждал, что она побежит следом, оглянулся. Она сидела там же и смотрела, как будто знала еще что-то.

- Холодно, - сказал он.

Она послушно встала и пошла за ним.

Они шли рядом, не касаясь друг друга. Он разглядывал, как она осунулась и похудела.

- Я послал в Орел, заказал венчание. На послезавтра. Там бабкино имение. _Моей_ бабки. И церковь моя. На _мои_.

Немножко поинтриговал: сообщил, что будет много чудес. И что только Орел достоин чудес, потому что там "живет единственно божественный народ!" - и улыбнулся вдруг хорошо, радостно.

- Так что там, видимо, уже пьют, собаки!.. Это - свои... - вспомнил, изменился, забыл о Мари.

Она увидела, как покойно его лицо и тоже успокоилась.

- Радуйся! - сказал он. - Ты же хотела жить.

Она увидела мелькнувшую в его глазах ненависть.

- Если я навязываюсь - ради Бога. Женщин я не насилую, если вы помните.

- Я хочу, - послушно ответила она.

- "Потому что мне нравится Сергей Андреевич?" - вдруг предположил он.

- И поэтому, - послушно согласилась она.

Шли.

- Знаешь что, - он вдруг остановился. - А иди-ка ты вон. Я, в конце концов, брезгливый.

Она повернулась и пошла "вон".

- Мало, что я тебя искал, - сказал он ей в спину. - Тебе надо обязательно сделать из меня животное.

Она пошла быстрее, ссутулилась.

- Вернуться! - крикнул он.

Она вернулась.

- Очень радостно пошла. Уходить надо грустно. Пошла!

Она не шевелилась. Он сжал зубы, чтобы не ударить. Она закрыла руками лицо.

- Пошла!! - крикнул он.

Она пошла. Он повернулся и пошел тоже, в другую сторону. Прошел квартал - вернулся.

Ее не было.

Он побежал.

Пробежал еще квартал, заскочил во двор с помойным ящиком. Она стояла там.

- О, привет! - сказал он. - Как дела? Ты, дорогая, очень-то не радуйся. Я еще думаю. Чтобы ты потом обсуждала меня со следующим... избранником? "Нет, он был вообще-то ничего!" Скотина. Отдай, мое! - дернул и рассыпал с шеи бусы, крикнул: - Вон - твои помои! - кивнул на помойный ящик и опять ушел, пнув подвернувшуюся под ноги собаку.

Мари дождалась, когда он скроется из виду, побежала, в ужасе, не плакала, боялась, хотела сказать "мама", не могла.

А он уже шел по набережной, среди людей.

- Господи, господи мой, - говорила Мари и тоже шла, как он, в ногу, Ну что же тебе надо от меня? Я помню: ты обещал мне счастье. Дразнил, как собаку дразнят едой. Но ведь она - собака.

Она шла по мостовой, потом по льду, по снегу, разговаривала просто.

- Надо было сразу сказать, что жизнь - это боль. Тогда бы я любила боль. А ты знаешь, как я умею любить!.. Как хорошо играться нами!.. Приласкал одного, дал ему поговорить... приласкал другого - они спелись... Потом взял - и кого-нибудь убил! Или сделал идиотом. А второй поет: ла-ла-ли! Соло. А тебе нравится. Такой джазист. Нет, как правильно: джазмен. И это надо? Тебе? Тебе нужна власть, но ведь ты - Создатель!..