Джойс Оутс - Исповедь моего сердца

• Название: Исповедь моего сердца
• Автор: Джойс Оутс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-014999-9

Перед вами удивительный роман Джойс Кэрол Оутс, написанный в стиле регтайм.

История американской семьи начала века, которая становится не столько романом, сколько картиной «микрокосмоса в макрокосмосе». История странной любви — и страстной ненависти, изящных авантюрных приключений — и вечной, яростной, невыносимой легкости бытия.

---

Охваченная горем, она тем не менее неотступно возвращалась мыслями к написанной детским почерком записке, которую Тайлер отобрал у нее и о которой не желал говорить. А больше о письме никто в семье не знал. Это предзнаменование. Дурное предзнаменование. Боже, помоги мне! Шок, вызванный смертью Мейнарда, почти начисто лишил Фанни способности связно мыслить и говорить; врач прописал ей «лекарство от нервов» в весьма щедрых дозах, от которого она постоянно пребывала в одурманенном состоянии и плохо соображала, что происходит, словно в полусне силилась собрать остатки здравого смысла. А ведь приходилось выдерживать натиск полчищ стерлинговых родственников, свойственников, друзей и знакомых, деловых партнеров и политических единомышленников! И так же, как сыновья, Уоррен и Феликс, считали своим долгом утешать ее, Фанни чувствовала себя обязанной утешать их, равно как и престарелую мать и тетушек Мейнарда, которые его обожали. Вдова прекрасно отдавала себе отчет в том, что находится под прицелом десятков глаз своих контракэуерских приятельниц, и боялась сделать неверный шаг: горечь утраты постепенно вытеснялась более насущным страхом оказаться не соответствующей требованиям, которые общество предъявляло к даме в ее положении. Фанни Стерлинг принадлежала к числу благополучных, но неуверенных в себе светских дам, которые больше болезней и смерти боятся, что о них станут судачить за спиной.

В момент внезапной смерти мужа Фанни Стерлинг, урожденная Нидерландер, родившаяся в семье бондаря из Буффало, штат Нью-Йорк, в свои пятьдесят лет оставалась, в сущности, ребенком. Характер у нее был скорее девичий, нежели женский; ее манеры — то, как она наклоняла голову, улыбалась, суетливо перебирала пальцами во время разговора, — свидетельствовали о недостатке зрелости; но в роду Стерлингов мужчины не любили волевых женщин и женщин с беспокойным, критическим или склонным к теоретизированию складом ума, каким обладали они сами. Мейнарда всегда умиляло и заставляло еще больше любить жену то, что она постоянно пыталась — и всегда безуспешно — понять суть его работы. «Готов поклясться, что сейчас Фанни соображает в юриспруденции меньше, чем соображала, когда мы с ней познакомились», — с улыбкой говаривал Мейнард. Не могла Фанни разделить и других интересов мужа, поскольку ничего не смыслила ни в бильярде, ни в гольфе, в которых Мейнард был мастак, ни в коллекционировании английской и шотландской живописи, редких марок, монет и старинных рукописей (преимущественно латинских и древнегерманских), имеющих отношение к юриспруденции. Если Мейнард был крупным и самоуверенным, имел профессиональную привычку говорить медленно, с неопровержимой логикой, наступая на собеседника, словно локомотив, сметающий все на своем пути, то Фанни Стерлинг была чувствительна и при этом тщеславна и скромна одновременно. Она очень походила на свою добродушную, но нервную мать, которая так боялась стать объектом пересудов, что предпочла умереть, чем признаться в том, что у нее злокачественная опухоль «по женской части». Она страшилась не только сплетен, но и того, что во время операции, под наркозом, у нее могут вырваться какие-нибудь непотребные слова, добропорядочным христианкам не подобающие. Если бы люди знали, какая я на самом деле, меня нельзя было бы любить. Помоги мне Господь!

Поэтому в то майское утро, спустя восемь дней после смерти Мейнарда, когда нижняя горничная явилась к Фанни Стерлинг с очень многозначительным выражением на нахальном маленьком личике и сообщила, что молодая женщина, которая называет себя мисс Мина Раумлихт, просит, фактически требует встречи с мистером Стерлингом, по-видимому, не зная о смерти хозяина, Фанни сразу же закрыла Библию, которую читала, и скованно поднялась, зная только одно: скандала нужно избежать любой ценой!

V

Когда Фанни Стерлинг, цепляясь за перила, чтобы не упасть, спустилась по лестнице в холл, она испытала небольшой шок: ее сын Уоррен стоял на пороге открытой двери кабинета Мейнарда, разглядывая не решавшуюся сделать ни шага в глубь дома посетительницу. Откуда он про нее узнал? Так быстро? Фанни, как мать, внутренне запаниковала. Когда Уоррен посмотрел на нее, она увидела в его взгляде недоумение, но и заметную взволнованность.

— Кто это, мама? — спросил он вполголоса.

Нахмурившись, Фанни ответила:

— Не твоя забота, Уоррен. К тебе это не имеет никакого отношения.

Деверь Фанни, Тайлер, быстро подошел к ней, они обменялись взглядами — как быстро эти двое поняли друг друга — и, ни слова не сказав Уоррену, проскользнул в кабинет.

— Но, мама… — попытался протестовать юноша. Однако Фанни, быть может, более резко, чем хотела, произнесла:

— Она не из тех, кого мы знаем или хотим знать.

— Тогда зачем она здесь? Я видел, как она подходила к дому. У нее такой испуганный вид.

Голосом, предвещавшим истерику, а женских истерик мужчины в роду Стерлингов очень боялись, Фанни ответила:

— Уоррен, иди к себе. Именем твоего покойного отца я запрещаю тебе совать нос в дела, не имеющие к тебе никакого отношения.

VI

Помощница белошвейки. Семнадцати лет от роду. Приехала в Контракэуер в прошлом году в поисках работы, живет у старшей родственницы на другом, восточном, конце города — «в конце дороги, ведущей из Контракэуера в Буффало».

Выяснение предварительных сведений о девушке продолжалось весьма долго. Втроем они закрылись в обшитом деревянными панелями кабинете Мейнарда. Ставни были наполовину притворены, чтобы защитить комнату от слишком яркого, слишком назойливого весеннего солнца, от которого у Фанни Стерлинг болели провалившиеся от слез глаза. Через некоторое время ситуация, столь ужасная для всех взрослых людей, прояснилась. Оттого, что наивная девочка была, как приходилось с горечью признать, абсолютно невинна, она представляла собой ничуть не меньшую угрозу для семейных устоев Стерлингов и безупречной репутации Мейнарда. Это было хуже всего.

Застенчивая, съежившаяся, чувствующая себя здесь, среди напористых взрослых людей иного социального круга, словно рыба, выброшенная из воды, мисс Мина Раумлихт, похоже, поначалу никак не могла взять в толк, что «мистер Стерлинг скончался», — казалось, она не слышала этих слов, она лишь, часто моргая и бессмысленно улыбаясь, с болезненным напряжением смотрела на Тайлера, которому пришлось повторить свои слова. В это время Фанни, измученная мигренью и отчаянием, старалась ожесточить свое сердце против этого робкого деревенского воробышка, незваной гостьи, которая в иных обстоятельствах вызвала бы у нее лишь христианское сострадание. (В течение нескольких лет Фанни Стерлинг со своими приятельницами вела довольно активную работу по сбору средств и строительству Пресвитерианского дома для незамужних матерей Контракэуера.) У Мины Раумлихт были огромные голубовато-серые глаза, от усталости покрывшиеся сейчас сеточкой кровеносных сосудов и обрамленные темными кругами; на ее щеках играл лихорадочный румянец — признак повышенной температуры или чего-нибудь похуже; лицо с мелкими, кукольными чертами осунулось и казалось больным. Светло-каштановые волосы были заплетены в косу, туго уложенную короной вокруг головы. Плащ, сильно поношенный, казавшийся непомерно большим на ее стройной фигурке, был сшит из какой-то дешевенькой бархатистой ткани такого темно-красного цвета, что выглядел почти черным, он был аккуратно подшит, но подол начинал уже обтрепываться. Из-под него виднелось простое темное хлопчатобумажное платье с квадратной кокеткой и узкими рукавами с рюшами на манжетах, спускавшимися до самых пальцев. Кисти рук у нее были загрубелыми. Широкая присборенная юбка топорщилась, ее неприятное шуршание напоминало приглушенный шепот, обвисший на плечах жакет на животе распирал застежку. Догадываясь, насколько дурно одетой она выглядит в глазах богатой матроны с Гринли-сквер, мисс Раумлихт сидела, смущенно ссутулившись, положив руки на колени и плотно сцепив пальцы. Фанни Стерлинг с удивлением отметила, что девушка пришла без перчаток; на пальцах у нее не было колец, а жалкие, короткие ногти, судя по всему, были обкусаны. Вот так же и я когда-то обкусывала ногти в ужасе перед окружавшей меня мужской тайной.

Наконец Мина, похоже, осознала, что мистер Стерлинг, которому она недавно писала и которого столь дерзко и отчаянно искала теперь, был мертв.

— Но как Бог мог такое допустить? — прошептала она. — В такой момент!..

Бросив предупреждающий взгляд на невестку, Тайлер произнес тоном, вероятно, более холодным, чем намеревался:

— Боюсь, мисс Раумлихт, не нам судить, что может и чего не может допускать Бог в Своем мире и в Своем времени.

Воцарилась тишина. Неподалеку начали отбивать время мрачноватые, но невыразимо прекрасные колокола церкви Святой Марии Магдалины. В болезненном наплыве проносящихся перед мысленным взором картин, словно находясь на грани бреда, Фанни Стерлинг плакала, не в силах сдержать слезы. Теперь слезы покатились и из глаз Мины. Так они и плакали обе: одна, изможденная горем, и другая, несравненно более молодая, по-детски всхлипывающая, — слезы струились из ее прекрасных глаз и, словно капли едкой кислоты, падали на маленький кулачок, прижатый к губам.