Евгений Козловский - Кгасная площадь

• Название: Кгасная площадь
• Автор: Евгений Козловский
• Жанр: Русская классическая проза

---

Click here for Picture заиграло радио, апотом объяснило радостным и очень торжественным голосом, в какую главную и замечательную точку мираприбывает поезд, будто все этого не знали и так. Под колесами загрохоталагулкая пустота. Рээт глянулав окно: замелькающими фермами мостаблестел изгиб реки. Молочно-кофейное (молокабольше чем кофе) здание со шпилем торчало над чистенькими многоэтажными кубиками кремовой верхушкою дорогого бисквитного торта; вдалеке мелькнуло еще одно, похожее наегипетскую пирамиду. Бред пьяного кондитера, вспомнилаРээт, как ругал Долгомостьев, глядя наВиру, московские высотки. Это нехорошо, подумалаона, так не любить собственный город. Собственную столицу. Собственный город любить следует. Потом потянулись старые вагоны, платформы, грязные брандмауэры, сараи, и вот-вот должен был появиться нежеланный дебаркадер.

Долгомостьев (сейчас, пересматривая утреннюю сцену с обратной, как говорят в кино, точки, он получал в распоряжение полную восьмерку для монтажа) возник заполосатым от прутьев окном тамбурной двери. Поезд обогнал его, но, тормозя, сбивал ход, и вот Долгомостьев появился в окне снова, розы в руке, и теперь они шли рядом, поезд и Долгомостьев, покаобане остановились. Еще в Таллине, у ЫПяти свечейы, Долгомостьев сказал, что, может быть, специально приедет в Москву: встретить, авечером вместе отправиться наЫЭстонииы, может быть -потому, что даже в одно купе попасть вряд ли удастся: у Рээт уже есть обратный билет, -- однако, Рээт ничуть не сомневалась, что увидит Долгомостьеванаперроне: слишком в духе широких его жестов было маленькое это безумство. В том же, впрочем, духе, что и прождать опаздывающий поезд с любимой хоть бы и сутки, так что досаданапунктуальность машинистаносилахарактер сугубо иррациональный.

Розы Рээт приняла, цветы не при чем, но для поцелуя вместо губ подставилащеку, держалась как могла, навралаДолгомостьеву, что у нее именно сегодня и именно в Москве удивительно важное и секретное дело, почему онаи не может провести время с Долгомостьевым (к сожалению!), но он снованачал произносить слова, и Рээт почувствовала, что сноваразмякает, плывет, что снованет у нее никакой защиты, и, чтобы не броситься Долгомостьеву нашею, назначиласвидание у Исторического в двачасадня, пообещав, впрочем, не освободиться, апостараться освободиться, то есть, в сущности, не пообещав ничего. Оназахлопнуладверцу такси перед носом Долгомостьеваи долго не умелаответить навопрос шофера: куда? -- только махаларукою в неопределенном направлении, и лишь когдапривокзальная площадь с чугунным Горьким и вполне живым Долгомостьевым скрылась из виду, сообразиладостать из сумочки записную книжку и назвать адрес подруги.

В окне, моргнув лампочками часов, появилось серое хладнокаменное здание Телеграфа, и Рээт чуть было не остановиламашину, чтобы предуведомить Велло о завтрашнем своем прибытии (даже такая мысль промелькнула: черкнуть, что беременная, что пришел час, и по тому, встретит ли, все станет ясно), но подумала, что Долгомостьев навернякапоедет тою же ЫЭстониейы, что и она, и решила, что такая встречаникому из них троих не нужна.

Машинато тормозила, то резко бралас места, вилялавправо-влево, лавируя по рядам, долго толклась у какого-то светофора, и, равнодушная к заоконью, вспомнилаРээт и, главное, вполне понялате неожиданные, едвали не первые с детства(акак же в Вяану-Йыэсуу? удивился Долгомостьев) слезы, которые не удержала, когдасиделас Долгомостьевым накануне отъездау ЫПяти свечейы: онатогдауже, видать, зналавне сознания, что не судьба, что расстается не надве недели, анавсегда, и то знала, что встречас Долгомостьевым -- единственное, что согласилась предложить ей любовь (Рээт иногдаупотребляланесколько выспренние обороты) запервую половину жизни, адальше -- тем более вряд ли. Земную жизнь пройдя до половиныю

Подруги, естественно, домане оказалось, но был ее сын, семнадцатилетний прыщавый балбес, не разумеющий по-эстонски ни бельмеса, который, по счастию, всего двамесяцаназад гостил в Таллине, поэтому узнал ее, и tere-tere6 сказал, и принял радушно. Рээт выпилакофе, обернулапапильотками каждую из подаренных Долгомостьевым роз, чтоб не завяли до утра(цветы ни в чем не повинны!), и прилегланадиван с книжкою (надо же, у подруги остались еще эстонские книжки!), но сосредоточиться не смогла -- что называется, не находиласебе места.

Вот тоже и подруга. Вместе учились в Тарту, занимались эстонской этнографией. Начетвертом курсе начался у подруги бурный, чувственный роман с филологом из Ленинграда, настоящим русским. И, как положено, тоже любящим Эстонию. Были какие-то там разговоры, чуть ли ни неприятности и вокруг жениха, и вокруг подруги, с которою и Рээт пыталась поговорить, отцасвоего вспоминалаю Тогда, в том заполночном разговоре, что-то важное, основательное, поважнее, пожалуй, и мертвого отца, -- самаприрода, что ли. Понять, чт именно, так и не удалось, но почудилось: есть. Подругабылананесколько лет старше, -- может, поэтому? -- думалось тогда, но вот Рээт уже много старше, чем подругав ту пору, но и теперь не находит в себе этого спокойного доверия к естественному порядку вещей. Забавно: Рээт даже завидовала, когдаподругавыходилазамуж, и не потому завидовала, что замуж (Рээт и самое ждал в Таллине человек, который после стал ей мужем), апотому, что подруге было ехать в Ленинград или в Москву, асколько бы они друг перед другом городов этих ни презирали, все ж были они (и есть) столицы мира, и жить там лестно, чуть ли не так же, как в Париже. Лестно и интересно, наверное. Онаб, конечно, ни начто не променяласвой Таллин, свою маленькую Эстонию, но все-такию

Время хоть медленно, но неостановимо подбиралось к двум, апотом и перешло эту роковую отметку. Рээт вскочила, хлопнулазаспиною английским замком. Из метро вышланаплощадь Ногина, уверенная, что направляется к подруге наслужбу, наулицу Разина, в маленькую старинную церковку, где подругалет уже десять служилапо охране памятников русской старины, но ноги пронесли мимо церковки, мимо ЫРоссииы, туда, где вход наКрасную площадь перегораживалагромадинаслишком пестрого, навзгляд Рээт, слишком разноцветного, разностильного храма. Начто уж собор АлександраНевского наТоомпеакажется дурным и безвкусным, так он хотя бы выстроен симметрично!

Онапрошласправаот храмаю (Итак, худо, бедно ли, аДолгомостьеву удалось довести Рээт до того мгновения, когдамелькнулав поле его зрения белая ее кофточка, когданадуше стало вдруг легко и радостно, исчезли, сгинули и мысли о капитане Кукке, и воспоминание о зловещем автобусе, и оскорбительное словечко мразь, когдасовершенно сделалось ясным, что все великолепно, что переживания по поводу Рээт -- просто мнительность, что вот она, тут, азадержали ее именно те непредвиденные дела, о которых онасказалаутром, и самаонапо поводу своего опоздания волнуется еще, наверное, больше, чем он, Долгомостьев, и вот сейчас, через минуту-другую -- долго ли Красную площадь пересечь?! -- все выяснится, все расставится по местам, и можно будет идти, спешить, бежать в поджидающую их со вчерашнего вечерасезановскую мастерскую, где широкая тахта, фрукты и вино, и хоть и жалко ушедшую впустую половину дня, но другая-то половинаеще осталась, апотом и целая ночь вдвоем в купе спального вагона, апотом, надо надеяться, много еще дней и ночейю Но не удержался Долгомостьев, оторвал от белого пятнышкавзгляд, чтобы, скользнув им по четырем золотым стрелкам двух черных, углом расположенных циферблатов, отметить, что почти начас с четвертью опоздалаРээт, -- отметить с тем, чтобы сделать ей по этому поводу саркастическое внушение: эстонка, мол, деловая женщинаю -- так мать, до смерти счастливая, что маленький сын не погиб, не пропал, не потерялся, вот он, здесь, в объятиях ее, живой, невредимый! -- ругает его и даже колотит в сердцах, вымещая собственные волнения и переживания, что скопились завремя самовольной его отлучкию) юи теперь огромное пустое пространство (кк говорил Долгомостьев? -- совершенно непонятная, совершенно русская пословица: свято место пусто не бывает? или, наоборот, бывает?..) изгибалось перед Рээт, словно Земля из космоса, и казалось, что до середины пространстване дойти: соскользнешь, покатишься назад с гладких, блестящих под солнцем булыжников. Грязные, темно-оливковые ряды ГУМагудели сегодня не как обычно: тише, сдержаннее, словно стесняясь иностранцев. Темно-красный Исторический выглядел маленьким, игрушечным и едване весь перекрывался низким цилиндром лобного места, украшенного цветами и флагами. Куранты показывали начало четвертого: ждет ли ее Долгомостьев до сих пор? И когдаРээт поняла, что ждет (конечно, поняла: увидишь, узнаешь ли человекас такого расстояния?!), она, чтобы не побежать навстречу, чтобы не соскользнуть с площади, не удариться головою о камни, круто развернулась и решительно зашагаланазад.

Долгомостьевю Лобноместьевю