Владимир Митыпов - Геологическая поэма

• Название: Геологическая поэма
• Автор: Владимир Митыпов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Владимир Митыпов — известный бурятский прозаик, пишет на русском языке. Его творчество знакомо читателям по повестям «Ступени совершенства», «Зеленое безумие земли», романам «Долина бессмертников», вышедшим в 1975 году в «Современнике», и «Инспектор Золотой тайги».

Герой романа В. Митыпова, молодой геолог Валентин Мирсанов, убежден, что для открытия новых крупных месторождений в Восточной Сибири и Забайкалье необходимо по-новому взглянуть на жизнь земных недр. Отстаивая свои взгляды, он проявляет лучшие черты людей своего поколения: увлеченность делом, дерзость ума, человеческую и профессиональную честность.

В романе отражена преемственность поколений в нашем обществе: все лучшее, благороднейшее, что достигнуто отцами, бережно передается сыновьям.

---

Поднялся. Встал и лыжник, оказавшийся при вторичном рассмотрении парнем лет двадцати с небольшим, румяно-золотистым, со встревоженными голубыми глазами.

— Ты куда разогнался? — зло поглядел на него Валентин. — Глаз, что ли, нету?

Вынырнув из леска на той стороне ложбины, близился взрывник, на ходу вылаивал в чистейший морозный воздух непечатные выражения. Однако ругань, равно как и зрелище дымящейся, развороченной аммонитом земли, осталась без внимания. Тыча рукой куда-то в сторону, парень еле вылепил непослушными губами:

— Слышь, там это… за горой труп лежит…

Тут уже вытаращился Валентин. «Готов», — мелькнуло в голове.

Набежал взрывник, разъяренный, как поднятый из берлоги медведь.

— Ах ты, зараза! — задыхался он. — Жить надоело?.. Из-за тебя мне в тюрьму, а?!..

— Погоди, — остановил его Валентин. — Видишь, человек не в себе. Пусть оклемается.

— Не, я вам точно говорю… — малый повернулся к сердито пыхтящему взрывнику.

Оказалось, летел он «быстрее лани» не от хорошей жизни. И про убийство талдычил тоже не зря.

— …Около ручья лежит… вниз лицом. Чуть-чуть его снегом замело… Наверно, убийство, а? Вы как думаете?.. Я не стал подходить — я ж понимаю: нельзя… И это… кругом следы зверьков… видать, погрызли…

Взрывник изумленно воззрился на Валентина, как бы говоря: «Что это он мелет, а?»

Парень меж тем объяснил, что прислан заменить на участке Валентина. Вчера прилетел в Гирамдокан, переночевал, а утром махнул сюда, напрямки, по старой старательской тропе, которую ему указал Лиханов.

— …Потом слышу — выстрел. Ну, слава богу, люди! И полным ходом, значит, сюда… А насчет взрывных работ — это мне и в голову не пришло…

Из дальнейшего выяснилось, что парень — вполне нормальный парень, и не какой-то пижон безголовый, а техник-геолог. С месяц как перевелся в Абчадскую экспедицию. В поле не новичок. Зовут Васей… И вот уже такое естественное под артиллерийский грохот аммонита предположение о том, что малый «готов», оказалось до глупости нелепым. Хочешь не хочешь, а рассказу о трупе «за горой» приходилось верить.

Вася смотрел на Валентина, и на физиономии у него ясно отражалось: вот ты постарше — ты теперь и действуй, а с меня довольно. Валентин же не на шутку растерялся. Ни с чем подобным он никогда до этого не сталкивался и знать не знал, с какого конца берутся за такие дела.

Выручил взрывник, мужик тертый, в годах, понимающий что к чему в этой жизни.

— Надо сходить, Данилыч, — сказал он. — Оно как-то не по-русски — бросить покойника на погрыз зверю.

— Похороним, что ли? — с неудовольствием поинтересовался Валентин.

— Ну… — взрывник почесал затылок. — Для начала хоть поглядеть надо. А там видно будет.

Поскольку ничего более разумного в голову не приходило, Валентин махнул рукой:

— Ладно, пошли.

Тут же и отправились, благо идти было не так уж далеко — всего-то там километров пять с чем-то.

Пока дошли, день чуть потускнел и синью тронуло снега.

— Вон он, — Вася шагнул в сторону, пропуская вперед взрывника, и вполголоса объяснил шедшему следом Валентину — Я этих покойников не то чтоб боюсь, а так как-то…

Валентина так и подмывало съязвить: «Правильно, сынишка, бояться надо живых», однако он промолчал.

Взрывник замедлил шаги, потом и вовсе остановился.

— Смотри ты… — проговорил он, снял шапку, поду мал, надел снова. — Да, конечно, вообще-то…

Человек шел с низовьев, берегом — об этом говорили присыпанные следы. Дошел до этого места, и тут, видимо, силы внезапно оставили его, он опустился на колени, ткнулся головой в снег и так и замер — как бы в покаянном поклоне безжизненным нагим верховьям безымянного ручья и недалекому уже перевалу, куда он, надо полагать, держал свой путь.

— Чего мудрить, паря, тут не убийство… Сам помер, сам… — взрывник вздохнул. — Дела…

Он был прав — кругом, куда доставал взор, нетронуто белели снега, и только два человеческих следа: пеший, принадлежащий скончавшемуся, и лыжный — Васин. Ну какое тут, к чертям, убийство…

Не сговариваясь, приблизились, стали внимательно оглядывать. На покойнике был старый бараний полушубок, меховые потертые унты. Соскользнув с плеча, рядом лежало ружьишко — видавший виды дробовичок шестнадцатого калибра.

— Кто ж ты такой будешь-то, сердешный?.. Ну, прости господи, — взрывник дотронулся до запорошенной спины трупа и, чуть поколебавшись, пихнул.

Почти беззвучно покойник боком завалился на снег. Стало видно лицо, бородатое, с открытыми глазами.

Валентин поспешно шагнул вперед. Нагнулся, вглядываясь.

— Ах вот это кто! — вырвалось у него.

— Что, знакомый? — тотчас подсунулся взрывник.

Не отвечая, Валентин выпрямился, машинально бросил взгляд окрест. Был конец пасмурного ноябрьского дня. Синеватый снег. Серое низкое небо. Тишина, безлюдье… А тогда было лето, и была глухая ночь. Зимовыошка была, багровый машущий свет из допотопной печурки, клочья мха по черным стенам и старик, который бесконечно долго точил нож, и гнусавый голос: «А ить доводилось мне и человечинку едать…» Старичок-фантом, миазм старой Сибири с ее бахвальством собственной дикостью и ее зародившимся когда-то не от хорошей жизни безголовым молодечеством…

— Знакомый? — не отставал взрывник.

— Встречались как-то, — буркнул Валентин. — Темный человек… Как говорится, бог ему судья…

Топтавшийся в сторонке Вася, поеживаясь, подал голос:

— Ну, что вы там? Пошли, что ль…

— Не торопись, — Валентин помедлил, глянул на взрывника. — Прикроем ветками, а? А сверху — снегом. Временно. Завтра буду в Гирамдокане — скажу участковому.

— Можно и так.

Когда было нарублено достаточное количество стланиковых лап, взрывник поднял ружье покойного, переломил ствол и крякнул.

— Ха, знакомый-то твой, Данилыч, видать, сурьезный был старичок.

Говоря это, он вытянул из казенной части ствола цилиндрическую штуковину — как бы коротенький обрезок такого же ствола, только поменьше диаметром.

— Вкладыш. Сделано из ствола авиационного пулемета, — уверенно определил он, рассматривая вещицу. — В войну я в авиации служил, механиком. Так что, хм, штука знакомая… Из такой свалить сохатого за триста метров — нечего делать.

Валентин взял у него вкладыш и, прежде чем спрятать в карман (надо отдать участковому в Гирамдокане), задумчиво повертел в пальцах. Пустяковая, казалось бы, деталька, но с ее помощью ружье, внешне оставаясь безобидным гладкоствольным дробовичком, превращается в нарезное оружие, стреляющее боевыми патронами. Глянул на покойника. Вот ведь встретишь в лесу такого дедулю с таким ружьишком и подумаешь, что подался, мол, старый добыть рябчика там или куропаточку — на бульон для захворавшего внучонка… да еще засомневаешься, получится ли, мол, что у бедолаги: он стреляет, поди, на десять метров с подбегом, да и то мимо. А дедуля-то меж тем со вкладышем. С боевыми патронами за пазухой. И с желтыми глазами рыси…

Уже порядком отдалившись, Валентин обернулся. Подступающие сумерки особенным образом углубили белизну и пустынность заснеженных верховьев ручья. Вероятно, из-за этого ворох веток над трупом показался ему чем-то досадно лишним, неряшливым, почти оскверняющим отстраненную чистоту природы. «Но ведь временно», — неизвестно перед кем и чем оправдываясь, подумал он и зашагал следом за своими спутниками.

Вошли в лес, сделавшийся уже по-вечернему мрачноватым и более тесным, чем днем, но в то же время и более уютным и теплым, чем оставшееся позади открытое пространство.

Взрывник и Вася шагали молча, споро. Когда начинает темнеть в лесу, особенно зимнем, как-то сами собой иссякают разговоры, это Валентин замечал неоднократно, но зато является простор мыслям.

Вот и теперь под размеренный хруст снега в голове у него вдруг высветилось неожиданное: этот старик, нелепо, неприятно промаячивший тогда, в ту ненастную ночь в зимовье, и вот теперь возникший снова, столь же неприятно и нелепо, — он как бы обозначил своим появлением самый, вероятно, тоскливый отрезок в его, Валентина, жизни. Допущение не очень-то приятное — что к случившимся за это время событиям примешивается, пусть даже символически, что-то от этого бредового старца, и однако ж куда денешься от прошлого своей земли-матушки с ее бодайбинскими приисками и нерчинскими каторгами, варнацкими песнями и ссыльными преданиями.

Тут Валентину вспомнилось, как в один из его первых приездов в город отец указал ему по пути из аэропорта на массивное желтоватое сооружение: «Историческое здание. Времен Екатерины. Тогда во всем крае каменных строений было — оно да еще монастырь в селе Троицком. Для неволи физической и неволи духовной. С размахом и на века. Зато ни школ, ни больниц». И потом, проезжая мимо, Валентин иногда думал не без удивления, почему это недоброй памяти здание, слишком знакомое многим поколениям российских бунтарей, смеет стоять до сих пор? Почему оно не было до основания сметено революционным народом в семнадцатом или восемнадцатом году, как Бастилия в Париже? Каким и чьим попущением оно было бюрократически оприходовано и внесено в нерушимые реестры не музейного, а действующего государственного имущества?..