Евгений Козловский - Маленький белый голубь мира

• Название: Маленький белый голубь мира
• Автор: Евгений Козловский
• Жанр: Русская классическая проза

---

В издательской комнатке без обычной таблички, под одним номером, дамасредних лет сказалаИвану Александровичу, что просят его срочно позвонить вот по этому вот (подалабумажку) телефону и спросить Игоря Константиновича. Безмятежно потянулся было Иван Александрович к темно-синему Ычебурашкеы, как вдруг смутная тревогавозниклав душе. Что ж в самом деле? подумалось. Ведь это мог и Грешнев передать! Даи какому такому Игорю Константиновичу? У меня Игорей Константиновичей и знакомых-то никаких нету! Мысль оказалась столь пронзительной и пугающе холодной, что оставил Иван Александрович Ычебурашкуы, сказал, что позвонит из своей редакции, и ватными ногами пошел к выходу. Только непременно, настиглаего голосом дамаи процитировалакомиссараЭльдара: это в ваших же интересахю

До редакции, естественно, Иван Александрович не дотерпел -- завернул в первый же попавшийся автомат. Игоря Константиновича, пожалуйста. Ахы, Ываны Ылыкысаныдырывычы! Здравствуйте-здравствуйте. Нам бы, знаете, хотелось познакомиться с вами. Увидеться, так сказать, лично. Не заглянете ли ны пылычасыкы? (В чистую русскую речь Игоря Константиновичато и дело прорывались восточные, бекбулатовские интонации). Сыгыдыны у нас что? понедельник? Ну, скажем, в четверг вечерком, сразу же после работы. Кудак нам? Ны дыгадывыытысы? УлицаДзержинского, четырнадцать. Пропуск заказан. Так чт -договорились? Ну, тогдавсего вам доброгою 9 В свою редакцию Иван Александрович, естественно, не возвратился, апобежал домой, прямо-таки вот побежал, то есть, натакси, конечно, поехал, но, в сущности, именно побежал, перевернул дом вверх дном, извлек насвет Божий все книжки, не у нас напечатанные, все до единой (правабылаЛариска, права!) все листки машинописные с разного родастишками и статеечками, все нехорошие журнальчики, даже кассеты магнитофонные, причем, не только, скажем, Галича, но и Высоцкого, и совершенно безобидную Альбину Король6, и Окуджаву даже, с Ымелодиевскойы пластинки переписанного. Потом все это упаковал в небольшой чемоданчик и совсем было наулицу выскочил, как подумал, что просто выходить с чемоданчиком наулицу бессмысленно, да, пожалуй, что и опасно: прежде план следовало выработать -кудаи к кому. Справедливее всего получалось, конечно, к тому самому университетскому приятелю, которому, собственно, и принадлежаладобрая половинасодержимого чемоданчика, и Иван Александрович подвинул телефон, даже четыре из семи цифры набрал, но потом и тут опомнился, рычаги придавил: не следует, не следует звонить из дому! лучше из автомата. Только вот к автомату идти с чемоданчиком или без: что вернее? что безопаснее?

Приятель ответил, и это было очень хорошо, просто удивительно хорошо, потому что, находись он, скажем, в отпуску или в командировке, Ивану Александровичу поневоле пришлось бы испытать столько страшных минут, что, может, и не вынеслаб их деликатная его психика, и без того порядком потревоженная и Ларискою, и Альмирой, и бекбулатовской шоблою. Сиди домаи жди, буркнул Иван Александрович по возможности измененным голосом и повесил трубку, но тут же и пожалел, что повесил: может, лучше бы где-нибудь нанейтральной почве встретиться: наскамеечке или даже в лесу -- чтобы и приятеля не особенно подвести, и насебя еще бльшую опасность не навлечь: вдруг заним, заприятелем, давно уже следят, может, еще чем заИваном Александровичем давнее и тотальнее: ведь откуда-то брал приятель эти книжицы, с кем-то связан, наверное -- не то, что он, Иван Александрович, который, в сущности, и не виноват-то ни в чемю Но звонить еще раз!.. В общем, дерзко решил Иван Александрович, ладно! Будь что будет!

К приятелю Иван Александрович ехал с ненужными пересадками, в метро вскакивал в вагон в последний момент, всем своим видом демонстрируя до того, что поезд пропускает -- словом, вел себя, как заправский преступник из детективного телесериала, и, кроме основной, нормальной, пульсировалав мозгу какая-то добавочная тревога, дополнительная, причину которой Иван Александрович все не мог вытащить наповерхность сознания: тревогао главной улике, оставленной дома, не вынесенной, не уничтоженной, -- и уже подходил к приятелеву подъезду, как понял: тот самый чистый листок, изодранный в клочья. Понял и сам над собою презрительно усмехнулся.

Вот, обмяк Иван Александрович, когдазамок приятелевой двери успокоительно защелкнулся заспиною, спрячь или выброси, и вывалил прямо тут, в прихожей, наполовик, весь чемоданный хлам. Лучше, конечно, выброси. А то ко мне могут прийти. Приятель, однако, наполушепот не перешел, шторы задергивать не стал и телефон не прикрыл подушкою: был спокоен и даже несколько улыбался, и вот так, с улыбкою, и что стряслось? спросил, аИван Александрович, подавленный, мрачный, одним лишь словом ответил, как выдохнул: вызвали. Повестку, что ли, прислали? спросил приятель. Данет, по телефону. А ты не ходи! совсем уж чего-то развеселился приятель. То есть как не ходи?! потрясся Иван Александрович. А вот так, и приятель прочел небольшую лекцию по поводу кодексов, законов, прокурорского надзора, формы повестки и многого прочего, о чем, собственно, и Иван Александрович отлично знал, потому что в хламе, наполовик вываленном, писалось кое-что и об этом, -- знал, но к себе почему-то применить не решался, даже и теперь не вполне решался, после всех приятелевых доказательств, что как раз натаких, как Иван Александрович, эти статеечки и рассчитаны, ане нанеких абстрактных диссидентов, которых и в природе-то, может, не существует.

Ну, так или иначе, ав конце концов успокоил его приятель более чем вполне, даже бутылку сухого раздавили, и домой Иван Александрович возвращался хоть и с пустым чемоданчиком, но в расположении духавесьмаприличном, то есть в твердой уверенности, что никудаон в четверг не пойдет, кроме как разве наслужбу, и что только постольку они опасны ему, поскольку он сам их боится, и что если сам, как кролик в пасть удаву, к ним не полезет, они оставят его в покое, потому что никакого составапреступления заним нету и быть не может, и ни один прокурор ордераим наИванаАлександровичаникогдав жизни не подпишет.

Однако, если по выходе от приятеля этауверенность в Иване Александровиче былаподобнальду промерзшей до самого днареки -- по мере приближения к не столь, в общем-то, и далекому четвергу лед под своею поверхностью все подтаивал и подтаивал, и, наконец, однаповерхность только и осталась, то есть решение к ним не ходить, асквозь нее уже просвечивалатемная, глубокая, холодная, манящая в себя вода. Ну, аэту поверхность, эту тоненькую корочку проломить -- ступить только, даже не грузному иваналександровичеву телу ступить, а, пожалуй, что и цыпленку.

Вот в таком, примерно, состоянии духаи шел Иван Александрович в четверг со службы домой, и совсем не удивительно, что ноги его как-то сами собою повернули в сторону площади Дзержинского.

10 По дороге Иван Александрович думал только об одном: как бы там ему так себя повести, чтобы никого не заложить, хоть, по трезвому размышлению, закладывать ему было просто некого -- разве приятеля своего университетского -- так вот, тем более: думал, как приятеля не заложить, особенно, если вопросы наводящие задавать начнут или даже хуже того: прямо-таки приятелеву фамилию назовут. Впрочем, если назовут -- следовательно, Иван Александрович все равно уже приятелю повредить не сможет, потому что, если назвали, значит, знают про того и так, и без ИванаАлександровича, но, хоть и нерушимо логичным казалось последнее построение, все же в результате мучительных переживаний и размышлений поднялся Иван Александрович над ним и постановил, что ни зачто насвете, ни при каких обстоятельствах приятеля все равно не выдаст, хоть бы даже фамилию назвали -- во всяком случае, сознательно не выдаст, то есть, если пытать не начнут, но Иван Александрович, даже при всей своей склонности к фантастике и преувеличениям, не верил всерьез, что они до сих пор пытают, и, стало быть, выходило вполне точно, что уж абсолютно ни при каких обстоятельствах приятеля своего он им не выдаст.

Хоть и помнил Иван Александрович адрес: ЫДзержинского, четырнадцатьы, и понимал прекрасно, что не к тому серо-охристому дому он относится, что, стоя рядом с Детским Миром, как бы символизирует этим своим соседством вечное соседство в бренной нашей жизни смешного и жуткого, радостного и печального и даже, пожалуй, бытия и небытия, авсе ж поразился, что зловещим адресом обозначен изящный, голубенький, такой навид тихий и спокойный, началапрошлого векаособнячок, которого раньше почему-то никогдаи не замечал, то есть, прямо-таки действительно поразился -- не шел особнячку зловещий адрес! Встретили ИванаАлександровичарадушно, отобрали паспорт для оформления пропуска, проводили в небольшую комнату, где и попросили обождать. Специально для этого, надо думать, и отведенная, кроме стульев содержалаонаи небольшой голубенький -- как сам особняк -- стол, накотором лежало несколько старых ЫПравды дапотрепанный номер ЫЮного натуралистаы. Иван Александрович, чтобы отвлечься, взял журнальчик в руки, начал листать, что-то читать безмысленно, как вдруг наткнулся нафразу: ЫГолубь -- птицажестокая, кровожадная, способная медленно, хладнокровно заклевать более слабого голубяюы С отвращением отбросил Иван Александрович журнал и начал ждать просто, и первые минут пятнадцать выходило это у него недурно, апотом в душу сталапрокрадываться тревога: ану как жуткое ожидание выбьет из-под ног твердую нравственную основу, накоторой он по дороге сюдастоль незыблемо утвердился? И начал Иван Александрович прямо-таки гипнотизировать себя, заклинать, что ни зачто насвете приятелеву фамилию он им не назовет, ни закакие блага, ни под каким страхом, хоть, знаете, кол у него наголове тешите -- не назовет и все тут! И до того Иван Александрович дозаклинался, что даже как-то не вдруг понял, что приглашают его пройти в кабинет.