Иван Яган - За Сибирью солнце всходит...

• Название: За Сибирью солнце всходит...
• Автор: Иван Яган
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В новую книгу курганского писателя Ивана Ягана вошли повести, увидевшие свет в Южно-Уральском книжном издательстве.

Повесть, давшая название сборнику, рассказывает о сложных и драматических судьбах нескольких поколений украинских переселенцев в Сибири. Ее герои — честные и работящие люди, умеющие свято хранить чистоту родственных и семейных традиций, ревниво оберегающие чувство братства.

Чистые в нравственном отношении люди — герои и двух других повестей сборника.

---

— Но ведь они дома построили, наверное, решили все-таки приземлиться.

— Ми-и-лай! Да хто им поверит, што жить они решили по-человечески... Ей-богу, попомни мои слова, снимутся скоро — только их и видел. Ведь ни один нигде не работает, хотя два года как приехали. Ежели они никакой власти не признают, то чо от них ждать хорошего. У них одна власть — Шарко, вожак. Благородный, ходит, что твой прохвессор, кланяется, зубы всякому встречному скалит. А чо у ево на уме — узнай попробуй. Только и знает, гоняет куда-то мужиков да собрания проводит в своем дому. Жулят где-то. Такой дом на вши не построишь! Надо — он и самолет купит для табора... Чо на них власти только смотрют сквозь пальцы — ума не приложу... Ведь жулики! Ей-богу, жулики!...

После, вспоминая разговор с Анисьей Кудряшовой, Василий не однажды думал: конечно, в ее словах много правды. Правда и то, что, хлопоча о ссуде, цыгане обещали приземлиться навсегда и работать, а когда выстроили дома, стали заниматься темными делами. Некоторых вызывали в милицию и в райисполком, предлагали устраиваться на работу, а детей отдавать в школу. Кулаками в грудь стучат, клянутся: «Не волнуйся, товарищ начальник, будем работать. Ей-богу, будем работать. Уже место подыскиваем...» А на следующий день укатят на месяц, и никто не знает, куда. Только Глашин отец работает, кажется, да и тот за год пять мест сменил, выискивает чего-то.

Приходила Василию мысль: попробовать вместе с Глашей поагитировать других молодых цыган пойти на завод. Но ей пока об этом говорить не решался: сама-то еще как приживется?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Василий Табаков технологом работает всего третий год, а раньше он здесь же три года до службы в армии токарем был и после службы токарил — пока техникум окончил. Теперь и руки у него стали нежнее, и помаленьку начал привыкать к тому, что его все чаще называют Василием Ивановичем, а вот не мог отделаться от одной старой привычки: как захочется курить — идет в курилку, где все рабочие курят.

Пока Глаши не было в цехе, Табаков, кажется, среди рабочих и разговору о цыганах не слышал. А теперь, едва он появился, старый карусельщик дядя Коля лукаво взглянул на него и заговорил о цыганах:

— У нас в деревне случай был. Я ишшо пацаном был, а помню. Зашел к нам в избу цыган, а мы галушки едим. Он посмотрел-посмотрел на стол, отвернулся, плюнул к порогу и говорит: «Тьфу! Как вы их едите?! Тьфу!» Батя мой с дедом и дядькой переглянулись, а потом подзывают цыгана к столу: мол, попробуй, тогда плеваться будешь. А цыган даже рассердился, грит, под ножом не заставите есть. Разве только насильно... И опять — тьфу! Ну, мужики его свалили на пол, двое держат, а один толкает ему в рот галушки. Он распробовал, начал есть, да так разошелся, что только успевай ему подавай. Пока ходили за новой миской с галушками, цыган передохнул и говорит: «Слышь, мужики, давайте так — один держи меня, а двое толкайте мне эти... как их... лягушки...» — «Какие же это тебе лягушки?! — говорят мужики. — Это же галушки. А цыган им: «Так вот я и думаю, что это не лягушки. А то все слышу, говорят, будто в вашей деревне лягушек едят... Думаю, как это они их едят?»

Мужики в курилке оживляются, видать, что у каждого есть в запасе что-нибудь про цыган. Но между рассказами полагается хоть небольшая разрядка, и она наступает.

— Да, хитрый народ, находчивый!

— Кто цыган обманет — дня не проживет.

— Да, где цыган побывал, там делать нечего.

— У них так: одной рукой крестится, другой грешит.

— А ведь мастеровитые какие, на все руки.

— И мастеровитые, и воровитые...

— Вот еще случай был, — берет разговор в свои руки дядя Коля. — Украл цыган коня, сел верхом и драпать. Мужики за ним в погоню поскакали. Кричат: держите его, держите! Тут, в соседней же деревне, оказался на случай милиционер. Выскочил навстречу, выхватил наган, стрельнул вверх: стой! Цыган остановил коня, слез, руку милиционеру жмет: «Ну спасибо, товарищ милиционер, что остановил, а, то не знаю, что было бы». — «А что случилось?» — милиционер спрашивает. «Да, — отвечает цыган, — дело-то как было. Иду, значит, темно — хоть глаз коли. Споткнулся, на что-то наткнулся, а оно как понесет, как понесет меня... Спасибо, товарищ милиционер, что задержали... Век не забуду...»

Обсудили мужики эту историю, а уже новая начинается. Даже «козлятники» перестали стучать костяшками по столу, специально обитому жестью для большего грома. Слушает Василий одну историю за другой и замечает, что мужики-то говорят о цыганах с нескрываемой симпатией, с какой-то завистью к их лихости и находчивости. Из разговоров получается так, что украл цыган коня — и правильно сделал, где ему больше взять его. На то он и цыган, чтобы коней красть.

— А вот мне как-то отец рассказывал такой случай. — Это уже говорит молодой парень, бывший сменщик Василия. — Возле их деревни в поле остановился цыганский табор. Мужики пахали поля. Смотрят, из табора идет цыган, к ним идет. Мужики как раз сели обедать. Подходит цыган к ним: «Здорово были!» — «Просим к нашему шалашу!» — «Спасибо, — говорит цыган, — я только что... Вот так. — Показал на шею: мол, сыт по горло. — Вы, говорит, лучше рассудите нас, глупых цыган». — «В чем дело?» — спрашивают мужики. «Да вот, — говорит, — весь табор спорит со мной, что сало черное, а я им говорю, что оно белое». Мужики удивились, плечами пожали. «Действительно, — говорят, — темный народ у вас. Но как им доказать?» — «А вы мне, — говорит цыган, — дайте кусок сала — я им покажу». Мужики говорят: мол, дай тебе сала кусок, так ты его не принесешь. Перекрестился, говорит: «Вы что, не верите мне? Принесу назад, сразу же». Ну мужики и согласились, дали ему шмат сала. Пошел он в табор, долго назад не идет. Ну, думают мужики, обманул цыган, не вернет. Потом смотрят, цыганенок из табора бежит, подбегает, сало то самое в руках держит. «Нате, говорит, ваше сало, оно нам больше не нужно. Батя велел спасибо вам передать». — «А он сам-то почему не пришел?» — спрашивают мужики. «А он коня лечит. У коня под хвостом болячка какая-то, так он вашим салом помазал болячку, а теперь бинтует...» Мужик, который сало давал, как запустит тот шмат в цыганенка, как плюнет! А цыганенок поймал сало на лету и — дай бог ноги, к табору побежал...

Цеховая курилка снова оглашается многоголосым гомоном.

— Всем, так уж всем рассказывать, — вступил в разговор молчавший до сих пор пожилой рабочий. — Я тоже про них случай знаю. В Николаеве дело было. Нанялась бригада цыган в доке судно красить. Сначала договор заключили, как положено, с печатями и подписями. Ну, все так, как следует в таких случаях: мы, нижеподписавшиеся, с одной стороны и так далее... Ихний бригадир свой экземпляр договора в карман положил, по рукам ударили. Начали работать. Сколько-то дней прошло, бригадир идет к начальству: «Принимай, начальник, работу. Мы свое дело сделали, пора расчет дать». Пришло начальство работу смотреть. Хорошо, черти, покрасили, не придерешься. Пошли в контору расчет оформлять. Старший за всех расписался, деньги получил. Вдруг вбегает в контору капитан того судна и кричит начальству: «Петр Иваныч, ты что же делаешь?! Уже и деньги выдал?» — «Выдал». — «Так они же половину работы выполнили!» — «Как так — «половину»?» — «А так: судно только с одной стороны покрасили». Цыганский бригадир слышит это, за шапку и — в дверь. Начальник его догнал, за шкирку: «Это что же такое? Как это ты меня вокруг пальца сумел?..» — «Ничего подобного, — отвечает тот, — мы свое дело сделали. У нас и в документе записано: мы с одной стороны, а вы с другой... Так что, батенька, извини-подвинься...»

— Ша, мужики! Я вам тоже сейчас про одного кирюху расскажу, про цыгана...

— Ребята, может, хватит? А то вот Василий Иванович што-то заерзал, как бы не обиделся...

— Что вы, ребята, чего бы это я вдруг обиделся, с какой стати? — говорит Табаков удивленно.

— Ну как же... Шило в мешке не утаишь, все одно высунется. Видим, как ты за новенькой, за своей подшефной увиваешься. И работа на ум не идет. Да ты не красней, не красней! Дело холостяцкое, известное. А она деваха ничо из себя. Был бы я помоложе — ухлестнул бы, несмотря что цыганка... И лицом смугла, и с очей весела...

— Дядя Коля, — говорит Табаков, — вы же знаете, что я просто помог ей поступить на завод, чтобы жила по-человечески. Ведь надо когда-то браться за это дело!

— За какое дело?

— Ну, приобщать цыган к нормальной жизни...

— А чего их приобщать? — возражает дядя Коля. — Для них и такая жизнь, по их понятию, нормальная. Пусть живут, как живут, как жили. И чего это тебе захотелось всех сравнять на одно обличье? А мне дак нравится смотреть на них, на цыган. И так уж в город стало скучно выходить. Раньше, бывало, пойдешь на базар, дак кого только не увидишь! И те же цыгане, и казахи, и татары, и украинцы... И все в своих нарядах, все ведут себя по-своему. Интересно!.. А теперь все в одно нарядились, все такие благородные ходют... А смотреть скучно. Вот цыгане только и остались.