Эдуард Тополь - Братство Маргариты (сборник)

• Название: Братство Маргариты (сборник)
• Автор: Эдуард Тополь
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-062527-7, 978-5-271-26885-4

Тридцать первая книга знаменитого Эдуарда Тополя – прославленного драматурга и сценариста, но прежде всего – известного и любимого во всем мире писателя, романы и повести которого изданы во всех европейских странах, в США, Японии и, конечно, в России! Пять новых произведений, написанных в разных жанрах – от лирики до социальной сатиры. Пять увлекательных повестей о любви, мужестве и борьбе за справедливость.

Содержание

Братство Маргариты. Смешная история

Япона коммуна, или Как японские военнопленные построили коммунизм в отдельно взятом сибирском лагере (по мемуарам японских военнопленных)

Father's Dance, или Ивана ищет отца

Ритуальное убийство. Театральный процесс в двух действиях и четырех стенограммах

Повесть о настоящем. Очерк

---

Зимой 1945/46 года в лагере от дистрофии, непосильной работы, ужасных морозов и болезней умерло 290 человек, то есть каждый пятый. Инструментальный сарай, который находился около ворот лагеря, был переполнен трупами. Японцы обмывали или, точнее, обтирали их снегом и относили на высокий холм в трехстах метрах от лагеря. Этот холм они сделали кладбищем и здесь погребли умерших. 290 могил – 29 рядов, по десять могил в каждом ряду.

Эти могилы рыли японцы оздоровительной команды. Сначала кострили землю, замерзшую как камень, потом долбили ее кайлами. Хотя военврач Козлов освободил их от тяжелой работы, майор Каминский не обращал на это внимания, и слабые, истощенные люди махали кайлами на пустой желудок. Раз махнут, второй и начинают задыхаться. А на третьем-четвертом ударе бессильно опускаются на землю, заранее зная, что вряд ли смогут подняться и скорее всего лягут в те же могилы, которые сами начали рыть.

Но те, кто стоял на ногах, продолжали упрямо долбить сибирскую мерзлоту.

Потому что у японцев совершенно особое, почти сакральное отношение к умершим. Каждое утро в японском доме начинается с молитвы перед алтарем, на котором в виде приношений душам предков кладут цветы, ветки священного дерева сакаки, а также чашечку сакэ, рис, чай, рыбу и другие продукты. Во всех семьях на специальных дощечках хранятся имена их предков и даты жизни. В иных семьях – за несколько столетий. Иными словами, предки в жизни японца – это живая частица его настоящего, и так продолжается всю жизнь, поколение за поколением.

И потому даже больные, немощные пленные из последних сил кострили, кайлили и долбили заледеневшую землю, чтобы достойно похоронить своих умерших на чужбине товарищей.

Вечером Каминский вызвал Юдзи в свой кабинет.

– Почему умирает так много японцев? – спросил он, глядя на Юдзи с такой злостью, словно это он убивал своих несчастных товарищей.

Юдзи это возмутило. Хотя японцы очень сдержанные и никогда не говорят людям неприятные вещи, но злобный взгляд Каминского заставил Юдзи забыть все японские манеры.

– Я думаю, что причина у вас, господин майор, у советского командования.

– Да? – сказал тот с насмешкой. – Например?

– А разве вы не видите, в каких условиях мы живем? Хуже, чем скот! Даже воды не хватает! Мы, японцы, очень чистоплотные люди, но здесь мы не можем держать себя в чистоте, а вы остановили строительство водопровода. А какую пищу вы нам даете? Ужасную и ничтожную! И на какую работу гоните каждый день? Каторжную! Вы-то сами хоть один день поработали в этом аду? Вы видели, какие там условия? Какое оборудование? Там все гнилое, старое, опасное для жизни.

– Ты все сказал?

– Нет, не все, господин майор. Вы спросили, я должен полностью ответить на ваш вопрос. Вы хоть раз видели, как наши люди уходят на работу и как возвращаются? Некоторые успевают дойти вон до того холма перед лагерем, а больше у них уже нет сил, они падают и умирают, хотя до барака остается всего сто шагов!

– Хватит, заткнись!

– Если у больных температура меньше 38 градусов, вы отправляете их на работу. Но больные не могут работать в шахте, они падают и ранят себя, а вы кричите, что они делают это нарочно, чтобы дезертировать из шахты, и сажаете их в карцер. Там и здоровые-то люди не могут выжить…

– Заткнись, я сказал! – Каминский стукнул кулаком по столу и злобно прошелся по кабинету. – Ты, Ёкояма, злостный саботажник и антисоветчик, бля! Я попрошу в штабе другого переводчика, а тебя сгною в шахте! Ну? Что ты молчишь, сука?

– Я заткнулся, господин капитан.

– То-то! Вон отсюда! И вызови мне очередную дюжину ваших очкариков! Я буду их допрашивать.

Почему в СССР всех, кто носит очки, подозревают в антисоветизме?

16

Весной 1946 года на Южной шахте случилась трагедия. Под руководством бригадира Нагасато вторая бригада спустилась в забой и при тусклом свете «головок» – головных ламп – стала расходиться по штрекам на рабочие места. Сержант Сакамото тоже шел на свое место к забою № 17. Настил этого подземного хода всегда жутко скрипел, поскольку был пробурен очень давно, стойки давно сгнили, а потолочные доски были отодраны. Но Сакамото уже свыкся с этим и шел на свое рабочее место спокойно, как всегда.

И как всегда во время пересменки, навстречу ему двигался конь – глухо стуча копытами, он тащил коногонку с несколькими пустыми вагонетками. Русская женщина вела этого коня под уздцы, помогая ему и ободряя своим женским голосом.

И вдруг – грохот! шум! пронзительные голоса!

Сакамото оглянулся.

Это, сорвавшись с изношенного троса, сверху катились по рельсам вагоны, полные угля! По узкому ходу – прямо на коногонку, которую внизу вела та самая русская шахтерка, открыто сказавшая всем, что полюбила Сакамото! И – точно на перекресток штреков, где при столкновении вагоны опрокинутся и обрушат все гнилые опоры, отчего обвалятся потолки и сразу в нескольких штреках шахтеры окажутся отрезанными и обреченными на ужасную смерть.

У Сакамото был только миг на размышления. Или вжаться спиной в стену и пропустить смертоносные вагонетки с углем, или…

Сакамото принял решение. Он вырвал одну стойку и всадил ее под колесо летящей сверху вагонетки. И все вагонетки, сойдя с рельсов, опрокинулись рядом с ним, не долетев всего десяти метров до неминуемой и катастрофической встречи с коногонкой на перекрестке штреков.

Но к сожалению, одна из вагонеток, опрокидываясь, сильно ударила самого Сакамото, он упал и потерял сознание.

Конечно, вскоре прибежали санитары, они подняли Сакамото на поверхность, отнесли в санчасть, но Сакамото умер, так и не придя в сознание.

На его похоронах начальник Южной шахты Перов торжественно выразил японцам свое соболезнование:

– Граждане японские военнопленные! Ваш товарищ Сакамото-сан был настоящий герой! Ценой своей жизни он спас нашу шахту! Прощай, Сакамото-сан! Мы никогда не забудем твой геройский поступок!

Русские шахтерки плакали во время этой речи.

17

Как только уехал майор Новиков, майор Каминский остановил строительство водопровода. Извозчики по-прежнему черпали воду в озере, в полыньях и на санях везли в бочках в лагерь. Пока довезут, в бочках полно льда, а воды мало. Чтобы снабдить лагерь водой, приходится день и ночь ездить туда и обратно.

Одновременно Каминский остановил строительство лагерной бани, больницы и других помещений, нужных людям для выживания.

Почему комиссар Федоренко мирился с этим? Почему он смотрел сквозь пальцы на то, как Каминский злобно гнал на работу больных людей, повышая и без того очень высокую смертность японцев? Почему терпел, когда Каминский безжалостно отправлял в карцер даже больных японских офицеров?

Японцы часто обсуждали это между собой и не могли понять. Ведь Федоренко – комиссар, жандарм партии большевиков, его специально назначили сюда для того, чтобы контролировать поведение офицеров и солдат и приводить его в соответствие с коммунистическими идеалами партии.

Правда открылась совершенно неожиданно и совсем с другой стороны. Оказывается, однажды, еще в ноябре, когда мадам военврач старший лейтенант Калинина уехала в командировку в Красноярск, комиссар Федоренко пришел в санчасть и заперся в ее кабинете с медсестрой Саратовой. Наверное, он думал, что, кроме больных японцев, никого в санчасти нет, а японцы не знают русского языка и никому об этом сообщить не смогут. Но на его беду, в это время в санчасти лежал сержант караульной службы Денисов, который специально наелся закатанной в хлебный мякиш извести, чтобы лечь в санчасть с гастритом и добиться любви молоденькой медсестры Саратовой. Поэтому когда синеглазый красавец Федоренко увел Саратову в кабинет главврача, Денисов очень разозлился и тут же пошел в штаб. Может быть, он хотел доложить об этом майору Новикову, но Новикова в штабе не оказалось, и он доложил майору Каминскому. А Каминский не стал ни шуметь по этому поводу, ни докладывать Новикову или другому высокому начальству. А просто «взял на крючок» женатого Федоренко и юную Саратову и шантажировал их тем, что знал об их тайном романе.

Но как говорят в России, сколько веревочке ни виться, а конец всегда будет.

В лагере случился побег. Трое военнопленных, которых Каминский стал так подозревать в разработках бактериологического оружия, что своими допросами довел до ручки и уже не скрывал, что со дня на день отправит их в Москву, в НКВД, – эти трое (врач, санитар и плотник-очкарик) сбежали. Причем самым что ни на есть оригинальным способом – через сортир. Дело в том, что новые сортиры были построены на краю лагеря, возле забора с колючей проволокой и вышками часовых. А сточные канавы для сброса фекалий шли от этих сортиров в овраг, который был за лагерным забором. Так вот, ночью беглецы притащили в сортир широкие доски, просунули их через очко вниз, в сточные канавы, вымостили этими досками подмерзшие фекалии и по этому настилу удрали из лагеря.