Сергей Белкин - Корректор жизни

• Название: Корректор жизни
• Автор: Сергей Белкин
• Жанр: Современная проза

---

Видимо, к этому времени относится мой первый поэтический опыт. Недавно листок с черновиком первого в моей жизни стихотворения, да еще в форме сонета, попался мне среди груды старых бумаг. Я и не думал, что он сохранился, ан нет: рукописи и впрямь не горят!

Вот, черт возьми! Неужто я попался,

И стану сочинять классический сонет?

Долгонько же за мной недуг сей гнался,

Хотя мне, в сущности, не так уж много лет.

Второй катрен составить много проще,

Коль скоро опыт рифмоплетства накопил.

Прочту его друзьям в "Дубовой роще"...

Смотри-ка! Пол сонета я уже слепил!

Возьмемся за терцины. Что за чудо?

Строку к строке я приложил не худо!

А, может, стоит призадуматься всерьез?

А, может, я таким тогда поэтом буду,

Что, не скрываясь, я смогу предаться блуду...

О, Боже! Подтверди сей радужный прогноз!

Я стал развлекать своих друзей сочинением шуточных стихотворений. Осмелюсь привести несколько ернические стишки, написанные в связи с состоянием институтских туалетов. Прошу прощения за ненормативную лексику. Разумеется, стишки подражательные и вызваны к жизни бессмертными строчками неизвестного поэта "Если ты посрал, зараза, дерни ручку унитаза", ну и так далее. Вот некоторые из моих опусов на эту тему, которые теперь, в эпоху постмодернизма, можно, хотя бы с многоточиями, представить в печатном виде:

Дерни ручку, будь, как дома!

Не сри, ученый, напоказ.

А, ежели, бачок поломан,

Говном не пачкай унитаз.

На этом моя клозетная муза не успокоилась и выдала кое-что покруче:

Кто здесь насрал и воду слить забыл?

Кто на культуру ... давно забил?

Кто? Кандидат наук, член-корр. иль лаборант?

Макнуть его сюда я был бы очень рад!

Видимо, не удовлетворившись достигнутыми результатами моего нравоучения, я продолжил:

Достиг ты степеней, признанья, денег,

Но срешь, по-прежнему, как троглодит.

Возьми-ка в руки тряпку, веник,

Тогда никем не будешь ты забыт:

Говно промой, и убери мочу -

И я, поэт клозетный, замолчу.

Прошу прощения, но, в мужском дружеском кругу и не такое позволительно.

В дружеском кругу не вызывало протеста даже сочинение эпитафий. Вот примеры творчества моей кладбищенской музы тех лет:

Владимиру Алексеевичу Синяку

Здесь Вова Синяк

под землею

лежит.

Никем,

никогда,

он не будет

забыт:

Ведь каждой весной,

полноводным

ручьем

Вино

из земли

ударяет

ключом!

Вот еще один пример:

Анатолию Харлампиевичу Ротару

Ротару, Ройтман Анатол,

Тебе в Раю накроют стол,

Улчор вина преподнесут,

Кырнац в телеге привезут,

Кобзар сыграет "Чокырлие",

А над могилою твоей

Сойдется множество друзей...

Придут, и снимут пэлэрие.

Для случайного читателя поясняю: "улчор" - это глиняный кувшин, "кырнац" - это колбаса, "кобзар" - это скрипач, "Чокырлие" - название популярной народной мелодии, наконец, "пэлэрие" - шляпа. Все это слова из молдавского языка.

Вот еще одна, эпитафия, увы, грустная, поскольку Кеша уже умер:

Александру Валентиновичу Белоусову

Распутник? Праведник? Алкаш?

Непротивленец злу? Задира?

Всем ипостасям сим шабаш...

Спи, Белоусов Кеша, с миром.

Но тогда все это вызывало дружный хохот и служило поводом для достойного продолжения банкета. Теперь же, когда Кеши и в самом деле нет, в воспоминаниях всегда присутствует горечь.

* * *

Он был талантливым, умным, образованным и добрым. До самой смерти, наступившей внезапно, в возрасте пятидесяти лет, он никогда не изменял идеалам своей юности. В его доме все еще висел портрет Че Гевары, он по-мальчишески продолжал увлекаться восточными единоборствами, всю жизнь много читал, и читал только первоклассную литературу. Его познания в самых неожиданных отраслях знаний восхищали. Его мнение всегда было искренним и честным, его оценки глубокими и аргументированными.

Он был очень раним и застенчив, поэтому, защищаясь, многим казался, чуть ли не хамом. Он обожал своего знаменитого отца и свою талантливую мать, но, сохраняя стилистику нашей речи, стараясь не выглядеть "профессорским сынком" и "слюнявым интеллигентом", он мог даже о них говорить сурово. Он не изменил однажды избранному пути, не стал заниматься коммерцией, не стремился к другим берегам, продолжая ежедневно заниматься наукой, несмотря на полное понимание происходящей вокруг гибели.

Он гордо стоял на верхней палубе своего корабля и продолжал с улыбкой делать дело, что бы вокруг ни происходило.

Он любил меня, а я очень любил его. С его уходом внутри меня, внутри моего "ментального тела" образовалась пустота, которую уже нечем заполнить. Исчез "контрольный орган моего сознания", и я теперь по инерции долетываю свою траекторию "без руля и без ветрил".

И вся эта книга, в сущности, о нем.

* * *

Много позже я написал и прочитал Сене и Кеше стихотворение, озаглавленное "Друзьям":

Не стану я доктором, но, зато я не стану и жуликом.

Меня не возьмут в Лечсанупр, - ну, что ж, не жалей!

Ведь где ни лечись, а когда-нибудь стану я жмуриком,

Ну а покуда, давай, откупоривай, Сеня, и Кеше налей!

Не быть мне, друзья, академиком, или член-кором,

Не быть генералом, послом, балериной, певцом...

Но я не смотрю на прожитые годы с укором -

Я буду зато очень добрым, любимым и мудрым отцом.

А дети мои - погляди! Это ж ангелы рая!

А сколько я видел и слышал, читал, ощущал, обсуждал...

И если мечты не сбываются, - это не страшно. Большая

беда если орган мечтаний мечты выдавать перестал.

А мы будем помнить, что не был Булгаков в Париже,

И Пушкин там не был, там не был ни ты и ни я,

Нашли мы, ребята, друг друга значительно ближе,

И этим наполнилась - пусть и не яркая - жизнь, но моя.

А что-то еще впереди, - и не только плохое.

А сколько еще не прочитанных книг, не услышанных слов...

Налей-ка еще... Да не бойся, еще не бухой я...

Ну, Сеня, ну, Кеша - вперед! Пусть я буду здоров!

19.08.1988.

* * *

Так незаметно прошли два года и четыре месяца - срок моей аспирантуры. Диссертацию я, все-таки, подготовил - исключительно благодаря моему научному руководителю Петру Ивановичу Хаджи - и даже вскоре защитил.

Если на этом завершить мои воспоминания об Институте прикладной физики создастся, быть может, и не лишенное объективности, представление обо мне, но вот о самом институте и его обитателях представление окажется неполным. Так что вернемся в Институт и продолжим прогулку по лабораториям, вновь вспоминая Отдел Святослава Анатольевича.

Специфические особенности обучения в аспирантуре, не относящиеся собственно к научным исследованиям, я вкратце обрисовал. Теперь хоть чуть-чуть, но коснусь другой стороны.

На период аспирантуры я был приписан к комнате, в которой, кроме меня, находились, Петр Иванович Хаджи - мой научный руководитель, и уже упоминавшиеся Мирча Шмиглюк и Мирча Миглей.

Петр Иванович работал непрерывно, отвлекаясь лишь на краткие перекуры. Его работоспособность и продуктивность таковы, что успеть за ним было невозможно. Обязанностями по повторению произведенных им вычислений он легко мог загрузить пять-шесть квалифицированных специалистов. Я старался с минимальной задержкой повторять уже выполненные им расчеты. На то, чтобы поглубже понять смысл и цель проводимых вычислений времени у меня не оставалось вплоть до окончания аспирантуры и подготовки самой диссертации. Относительную самостоятельность я приобрел, когда возникла необходимость численного решения систем нелинейных дифференциальных уравнений. Они описывали динамику квазичастиц в многоуровневых системах. К этой работе был привлечен многоопытный программист-профессионал Аркадий Кондря. Аркаша медленно и обстоятельно писал программу по решению систем дифуравнений методом Рунге-Кутта-Хилла шестого порядка, а также - для сравнения - методами прогноза и коррекции.

Что такое отладка программы помнят все, кто занимался этим делом в семидесятые (тем более, в предшествующие) годы. Для остальных поясню. После того, как физически и математически задача сформулирована, после того, как выбраны и обоснованы численные методы, после того, как разработан алгоритм и написана программа (мы работали на языке ФОРТРАН), начинается мучительный процесс ее отладки. Сначала каждый оператор программы, написанный на специальном бланке, пробивают на перфокарты. У нас была, сравнительно, небольшая программа - примерно из двухсот с лишним операторов, каждый из которых размещается на отдельной перфокарте. При набивке перфокарт возникают неизбежные ошибки: где-то в строке пробит не тот символ и т.п. Все эти ошибки надо выловить. Потом начинаются попытки заставить программу работать, которые сводятся к мучительным усилиям понять, отчего же она не работает? В процессе многократных попыток запуска программы выявляются как новые ошибки в пробивке перфокарт, так и ошибки в логике самой программы. На любое действие уходят минимум сутки, поскольку доступа к самой ЭВМ у нас нет: мы лишь сдаем свои программы в диспетчерскую, а когда их отнесут на машину и попробуют пропустить - не наше дело. Мы лишь можем на следующий день в диспетчерской получить свою программу с совершенно непонятными для непосвященных указаниями ЭВМ на причину, по которой поставленная задача не выполнена. Очень часто причиной могут быть неполадки в самой ЭВМ - прерывания, сбои, наконец, просто ремонт или замена ЭВМ. На все это уходят месяцы, а порой и годы. А срок аспирантуры истекает, а диссертация все не готова, а Аркаша никуда не спешит: он собрался эмигрировать в Америку и ему на все начихать...