Софус Михаэлис - Небесный корабль

• Название: Небесный корабль
• Автор: Софус Михаэлис
• Издательство: Мысль
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1927

Попадая на межпланетный корабль прямо из окопов Первой Мировой войны, главный герой прилетает на Марс, где наблюдает утопический мир, не лишенный, впрочем, своих негативных черт.

---

Да, кабы здесь табачку! На «Космополисе» не было ни табаку, ни женщин. Курить запрещалось. И, право, можно было подумать, что весь экипаж состоит из бесполых существ. Никто даже не упоминал о женщинах. Лишь капитан Аванти и Крафт, случалось, обменивались словом, напоминавшим о вечно женственном, упоминали имя какой-то «Короны». Насколько Эрколэ мог понять, речь шла о сестре Аванти, оставшейся там, на Земле. «Как поживает Корона? Вспоминает ли нас в эту минуту?» спрашивал великан с забавно мечтательным выражением маленьких свирепых глазок. И Аванти неизменно утешал: «Она не забудет. Она следит за нами ежечасно, и днем и ночью. Будь верен до гроба, Александр, и ты завоюешь свою Корону!»

Никто из других никогда не упоминал о женщинах. Японец его этим не удивлял. Эрколэ слышал, что эта раса никогда не берет на войну женщин ни в качестве сестер милосердия, ни для других услуг. Японец знает, что женщина действует на мужчину расслабляюще и мешает ему в достижении поставленных им себе военных целей. Женщины во все вносят эротический элемент и половой эгоизм. И только парализуют мужскую отвагу. Еще ни один истый воин не стал героем по милости женщин! Только западное рыцарство создало романтический культ женщины. Сыны же Востока — мужчины до мозга костей и, отправляясь на войну, дорожат каждою каплей мозга.

Но в пруссаке Эрколэ ожидал найти каплю рыцарской крови юнкеров, вспыхивающей в честь дамы сердца. Однако Куно фон. Хюльзен не цитировал ни Гете, ни Гейне. Он не разбирая с видом знатока женщин по статьям, как лошадей. Подобно всем остальным, он был весь захвачен лихорадкою чудесного полета и, когда смотрел на покинутую Землю, ни единый вздох не выдавал его привязанности к исчезающей планете, откуда он не взял себе на память никакого амулета, в виде крохотного бантика или локона волос. Эрколэ Сабенэ, разглядывая его выпяченную грудь и мясистые губы, спрашивал себя с некоторой брезгливостью: не культивировал ли он ту особую эротику, которая, по слухам, столь же процветала в современной германской столице, как в древнем императорском Риме?

Эрколэ Сабенэ ощущал непреодолимую потребность побеседовать на темы, которые служили пряною приправою к его существованию даже на фронте. Но здесь этой потребности невозможно было утолить.

Не представлялось ни малейшего случая или повода завязать пикантную беседу. Мужчины не выходили из сурового делового тона и никогда даже не намекали ни на земную, ни на небесную любовь.

Он снова невольно взялся за свой форменный пояс. Куда же однако девалась кобура? Когда он, в сущности, успел потерять ее?.. И, встретившись после того в кают-компании с фон Хюльзеном, спросил его:

— Не знаете ли вы, куда девалась моя кобура?

— Я взял ее на хранение, — ответил пруссак.

— По какой причине? — спросил Эрколэ Сабенэ.

— Здесь не разрешается носить оружие.

— Но в моей кобуре нет оружия!

— Тогда вы можете носить ее сколько угодно, — ответил фон Хюльзен и вышел на минуту. — Пожалуйста! Вот ваша кобура, товарищ. Теперь и я замечаю, что она чересчур легка.

Эрколэ прикрепил кобуру к поясу.

— Итальянский друг наш не должен носить оружия, — раздался голос вошедшего Аванти.

— Это не револьвер.

— А что же?

На Эрколэ Сабенэ нашел припадок мальчишеского озорства. Он вынул из кобуры смятый башмачок и поставил прямо на стол.

— Дамское оружие! — сказал он таким тоном, словно произносил неприличное слово.

Но это не произвело впечатления. Аванти на минуту взял башмачок в руки и равнодушно посмотрел на него. Затем, отбросив, сказал:

— И вам не стыдно? Это все, что вы захватили с собой из старого мира? Что сказали бы ваши противники, если бы подобрали ваш труп с подобным оружием в кобуре?.. Стыдно! Скажу я, как ваш соотечественник.

XI Готовая книга

Эрколэ Сабенэ чувствовал себя одиноким. Ему не с кем было поделиться своей эротически-земной тоской. В этих отдавшихся идее и делу мужчинах не было ни искры чувственности. Напряжение, вызываемое этим чудесным полетом, парализовало в них все другие ощущения. Они были очарованы самым движением, словно большие мальчики всепоглощающей игрою, которой отдавались с благоговейною сосредоточенностью, дрожа от нетерпения и от страха, как бы какое-нибудь постороннее чувство не помешало их священнодействию.

Эрколэ один испытывал тоску о покинутой планете. Утомленный долгим и пристальным созерцанием диковинного глобуса исчезающей вдали Земли, около которой кружила в виде золотой раковины Луна, он закрывал глаза, и мозг его погружался в кошмарную дремоту, полную хаотических видений: земных ландшафтов и людских образов. Женщины дразнили его воображение, возбуждали желание, мучили его, искушали, словно святого Антония в пустыне. Его земная натура оставалась верною себе: живою, здоровою, не поддаваясь чарам никаких космических зрелищ.

Когда однако в нем брала перевес верующая половина души, он отправлялся на звездную террасу, где в глаза ему глядела вселенская тьма своими бесчисленными, никогда не мигающими огненными очами.

Он расплывался в ничто перед этими немигающими очами. Все вокруг было неподвижно. Лишь та или другая одинокая планета ползла между крупными яркими звездами, как улитка, по орбите, начертанной таинственным грифелем на черной небесной доске.

Так тихо, беззвучно ползли вокруг солнца, источника жизни, Марс и Земля, создавая оптический обман, будто их орбиты пересекают орбиты неподвижных звезд. Эти планеты кружились в собственных крохотных, узких манежах, в центре которых находилось гонявшее их на корде своим пламенным бичом солнце. Звезды в своей дали, измеряемой световыми годами, оставались лишь вечными, посторонними и равнодушными зрителями этого вращения мелких темных спутников какого-то средней руки солнца!

Звездная терраса особенно привлекала Эрколэ Сабенэ еще потому, что здесь он чаще всего бывал наедине с человеком, который интересовал его больше, чем остальные здесь. Не потому лишь, что был его соотечественником, но главным образом потому, что в нем было какое-то своеобразное очарование.

Эрколэ чисто физически ощущал приближение Аванти, который как-будто излучал из себя особую таинственную силу и распространял вокруг себя бодрящий, освежающий аромат, в роде аромата хвойного леса, согретого солнцем.

Вот и сейчас Эрколэ, сидя на звездной террасе, вдруг почувствовал этот озонирующий аромат.

— Заметили вы, как быстро перемещается Меркурий? — спросил звонкий голос Аванти. — Спешит, словно посланный с вестью Юпитером!

— Чтобы отрекомендовать нас Марсу или Венере? — спросил Эрколэ. — И пригласить нас на пир богов?

— Нет, никакого сборища богов не предстоит. Каждая планета идет своим путем.

— Как мы своим. Извините, капитан Аванти, но я все еще не понял ни йоты из всего этого бреда. Я не понимаю, как это мы сидим здесь, в этом мыльном пузыре, и несемся в небесном пространстве. Как могли мы оторваться от земли? Не есть ли все это предсмертный бред? Оторваться от земли — значит ведь умереть, не так ли? «Космополис» — корабль смерти с одними мертвецами на борту. Мы ведь больше не живем, не правда ли?

Он ясно расслышал улыбку в ответе Аванти:.

— Мы и живем и умерли, земляк! Земля умерла для нас, как и мы для нее. Но все-таки мы живы. Разве мертвые не живут? Может быть, впрочем, вы правы, что это последнее наше странствие.

— Древние верили в ладью Смерти.

— Выходит, пожалуй, я — Харон?

— Разумеется. Вы с доктором Крафтом говорите, что наше движение — падение. Стало быть, мы низвергаемся в бездну с водами Стикса. Эти вон звезды там — свечение тех вод. Нас подхватило ее стремительным течением, и мы летим в бездну без всякой надежды на спасение.

— Мне безразлично. Предполагайте, что хотите. Но собственно говоря: неужели я кажусь вам рулевым ладьи Смерти? Разве я похож на старого, мрачного перевозчика, бьющего строптивых своим веслом и насильно везущего воющих мертвецов в Тартар, в ад?

— Нет, вы-то живой… Живей всех, кого я встречал на земле. Вы вдыхаете жизнь во всех нас. Но мы-то, остальные, разве не мертвецы, в самом деле? Меня выловили вы из окопа, полного ядовитых газов. Разве я не сожжен весь внутри? А прочие, подстрелившие друг друга в воздухе или пустившие друг друга ко дну, разве они все не привидения, замурованные в одной гробнице? Куда девалась кровь из их жил? Разве они не перестали ненавидеть и любить, испытывать влечения, являющиеся основой жизни и ее единственными доказательствами? Разве они не умерли, как и те соки земные, которые больше не струятся в них? Разве нити их жизни не перерезаны вместе с узами, которые привязывали их к одному единственному, знакомому им берегу жизни? Может ли жить растение без почвы? Может ли существовать человек где-либо, кроме той планеты, из элементов которой создан?