Софус Михаэлис - Небесный корабль

• Название: Небесный корабль
• Автор: Софус Михаэлис
• Издательство: Мысль
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1927

Попадая на межпланетный корабль прямо из окопов Первой Мировой войны, главный герой прилетает на Марс, где наблюдает утопический мир, не лишенный, впрочем, своих негативных черт.

---

Скептик, обитавший в Эрколэ Сабенэ, получил столько изрядных пинков, что под конец лег пластом без движения. Зато фантазер разошелся вовсю. Он купался в звездном океане, кувыркался там. Он вновь переживал, только в тысячу крат сильнее, ту дрожь внезапности, застигнутости врасплох, какую испытывал еще дома, когда, отходя ко сну, внезапно тушил все свечи, распахивал ставни и впускал к себе в комнату беспощадно суровое, леденящее звездное небо.

Но всегда трепетный и словно затуманенный блеск звезд, видимых с Земли, здесь словно застыл в каком-то странном ужасе, в немигающей торжественности. Тысячеокий Аргус, не сморгнув, пристально смотрел на Эрколэ завораживающим змеиным взглядом вечности.

На Эрколэ Сабенэ вдруг напал приступ религиозно-фантастической потребности самоуничижения. Как верующий католик стелется во прахе перед алтарем, на котором курятся восковые свечи и горит золотом венчик на челе замкнутой в стеклянном киоте мадонны из шелку, воску и драгоценных каменьев, так его душа распростерлась сейчас перед этими мириадами немигающих огненных светил. Он склонялся перед чудом. Сама вечность незримыми руками вздымала звездную причастную чашу над его смиренно поникшей главой.

Он не знал, как долго длился экстаз, и не понимал, как это случилось, что он внезапно очутился в каком-то помещении более земного характера. Аванти привел его в кают-компанию и, только теперь спросив его имя и звание, звонко отрекомендовал его другим:

— Эрколэ Сабенэ, бывший лейтенант королевской итальянской армии, а ныне сверхштатный матрос команды небесного корабля «Космополис».

В узком, как-будто наглухо закупоренном помещении стоял блестящий белый стол без скатерти. Потолка и стен не было видно из-за декораций — высоких апельсинных деревьев, от золотистых плодов которых лился опаловый свет.

Здесь было, наконец, достаточно светло, чтобы Эрколэ мог разглядеть своих спутников. Все они были в одинаковых, наглухо застегнутых, походных куртках, без карманов и без оружия. Некоторые из них были калеки: у кого не хватало руки, кто ходил на искусственной ноге; и у всех на лицах печать перенесенных мытарств и страданий, выражение лихорадочной нервозности, а в глазах странный огонь. Все они как-будто еще находились под впечатлением самых волнующих видений и спешили поскорее вновь вернуться к состоянию экстаза, зажегшего лихорадкой их кровь.

— Садитесь, товарищ! — сказал Аванти, указывая на место рядом с собою. — Не ждите никакой бомбы с начинкой. Мы удрали от всех земных пушек и бомб. И вы теперь такой же дезертир, как мы все.

Все уже приступили к еде. И Эрколэ Сабенэ ощущал зверский аппетит. Еда состояла из белого хлеба, рыбных консервов и плодов винограда, фиников и апельсинов. Кианти смешивали с содовой водой из бутылок, напоминавших формою шампанские.

Аванти поднял свой стакан, приветствуя всех сотрапезников:

— За здоровье нашего нового товарища! Он у нас сверхштатный, без номера. Но мы уверены, что он будет нам помощником и братом.

Эрколэ Сабенэ благодарно поклонился. Кисловатая тосканская лоза приятно пощипывала язык; мягкая минеральная вода, которою разбавлялось вино, напоминала вкусом источник Aqua acetosa близ Рима.

— Более крепких напитков вы здесь не получите, — улыбнулся Аванти. — Ни коньяку, ни другого алкоголя. Виноград — дар Диониса и грешно превращать его в ядовитое зелье. Помните, мы бежали от земных злоупотреблений дарами матери-природы. И позвольте мне прежде, чем мы встанем из-за стола, сообщить вам, что мы с вами единственные соотечественники здесь. Остальной экипаж состоит из представителей других воюющих наций. Война свела нас вместе. Мы с доктором Крафтом встретились на высоте нескольких тысяч футов, в австрийских Альпах, и долго старались сбросить один другого вниз по всем правилам искусства, пока так не изрешетили аэропланы друг друга, что оба полетели вниз с нашими горящими аппаратами. Волею судеб мы оба отделались пустяками: один сломанными пальцами, другой опаленным затылком. Всеми забытые, лежали мы в какой-то расщелине, где снег служил корпией для наших ран. Мы стали помогать друг другу и скоро столковались. Наша дуэль в воздухе бросила нас в объятия друг друга. Мы сговорились вместе дезертировать и вернуться к деятельности, преследующей более высокие цели, нежели истребление и разрушение. Сама судьба свела нас друг с другом: до войны мы оба — каждый порознь — работали над проблемами, разрешением которых явился «Космополис». За твое здоровье, мой бывший враг, а ныне брат, — австрияк, вселенский гражданин, небесный странник!

Доктор Крафт встал во весь свой гигантский рост и чокнулся, словно из пистолета выстрелил.

Сотрапезники начали подниматься из-за стола и выходить. Аванти успел назвать Эрколэ только двух последних:

— Брат Куно фон Хюльзен и брат Юху Томакура, дезертиры императорских флотов — немецкого и японского. Капитан фон Хюльзен побил рекорд в потоплении подводных судов, но в конце концов сам был потоплен капитаном Томакурой. Эти двое нашли друг друга под водой. Японец спас немца; еще полминуты, и тот бы задохся. Затем они разговорились о своих «подвигах» и, придя к заключению, что годятся для лучшего, нежели изображать акул в так называемом «свободном» океане, дезертировали ко мне. Оба стремились в другой, более просторный океан, где перископу доступны более широкие горизонты.

Эрколэ Сабенэ внимательно вгляделся в обоих, когда они, кивнув друг другу, вместе встали из-за стола. Каждый был ярко выраженным типом своей национальности. Один — худой, вытянутый, рыжевато-белокурый, с усами а la кайзер по старой памяти. Другой — маленький, приземистый, с лоснящимися черными волосами, с широким, приплюснутым носом под которым свисали полумесяцем жидкие черные усы, и с черными блестящими, как угольные бусы, глазами в роговых очках. В их лице сошлись две самые воинственные нации.

Ни один из них не взглянул на Эрколэ Сабенэ.

Встав из-за стола, оба скрылись между декорациями апельсинных деревьев, как рыбы между водорослями. Никто из сотрапезников не засиживался за столом. Одни уходили, другие приходили, и все глотали пищу с какою-то тревожною торопливостью. Некоторые, исчезали, едва откусив кусочек хлеба и захватив на ходу каких-нибудь фруктов.

Аванти тоже готов был присоединиться к доктору Крафту, бас которого призывал его сверху.

— А вы сидите себе, — сказал он Эрколэ Сабенэ, рассеянно уставившемуся на кисть винограда в своей левой руке. — Мы торопимся наблюдать. Но вы-то, кажется, достаточно пока насмотрелись!

Эрколэ Сабенэ встал, ступая по полу словно затекшими ногами. Все нервы в нем болезненно замирали. Глаза застилало туманом. Отдаленный зов кольнул его слух:

— Алло, товарищ!

И вдруг сосущее ощущение в ногах прекратилось. Он очутился в горизонтальном положении, не чувствуя собственного веса и сознавая только, что снова сунут в плетеную корзину, словно в гроб, наполненный стружками.

VII Подвальная обсерватория

Века длился его сон. Хаос сменяющихся грез в мозгу.

То видел он себя дома, у матери, в ее вдовьем жилище, позади Капитолия. Громоздкая старинная мебель, шкафы величиною с дом, кровати с паром, широчайшая мраморная консоль с зеркалом, готовым как-будто поглотить весь мир. Мягкая мебель в чехлах, словно плавающая на колоссальном ковре с крупным цветочным узором. Сам он лежал в своей просторной золоченой колыбели рококо и тюлевым пологом плыл по всем комнатам, отыскивая свою ненаглядную «маммину».

То он носился по Капитолию, взбегал вверх по широким мраморным лестницам, спускался вниз в вонючие переулки, где прыгали ребятишки, мурлыкали кошки на порогах дверей, ведущих в подземные норы, сушилось на солнце и парусами вздувалось от ветра белье, словно стремясь улететь к лазурно-золотому небу Юпитера. Или вдруг лежал, в образе водяного божества, на колоссальном новом сверкающем белизною монументе, вдыхая брызги фонтана, струи которого водопадом низвергались под ним, а над ним, на мачтах, вытягивались на цыпочках пламенеющие золотом гении победы.

Потом он как-будто снова лежал в своем окопе, погружаясь в мягкие пуховики белого газа, вдыхая сладкий и смертоносный аромат гиацинтов, Да, это была смерть; смерть была ароматом, от которого замирало сердце. Держась за руку матери, поднимался он по лестнице Арацели, чтобы принести в дар «младенцу» большой букет белых гиацинтов.

Потом, лежа в своем гробу, думал о своей возлюбленной Маризе. Она как-то раз телефонировала ему в окоп, справляясь: жив ли он? И они обещали друг другу, что и тогда, когда оба, будут лежать каждый в своем гробу, каждую ночь будут вызывать друг друга по телефону и вспоминать часы своего блаженства. Почему бы мертвым не пользоваться телефоном? Они гораздо больше нуждаются в нем, чем живые! И вот он, лежа в гробу, шептал губами прямо в крышку: