Антоний Блум - Труды

• Название: Труды
• Автор: Антоний Блум
• Издательство: Практика
• Жанр: Религия: прочее
• Год: 2002
• ISBN: 5-89816-033-7

Эта книга – самое полное из издававшихся когда-либо собрание бесед, проповедей и диалогов митрополита Сурожского Антония. Митрополит Антоний, врач по первой профессии, – один из наиболее авторитетных православных богословов мира, глава епархии Русской Церкви в Великобритании. Значительная часть текстов публикуется впервые. Книга снабжена обширной вступительной статьей, фотографиями, многочисленными комментариями, библиографией, аннотированным указателем имен и тематическим указателем. Книга предназначена самому широкому кругу читателей: не только православным, но каждому, кто хочет и готов услышать, что имеет сказать Православная Церковь современному человеку.

---

Это указывает на то, что, если мы сводим вещи к меньшему масштабу или к самим себе, мы уже не в состоянии увидеть их такими, какие они есть. Я часто даю детям пример, над которым стоит подумать: вы идете в зоопарк, останавливаетесь перед клеткой и говорите: «Какой красивый зверь! Посмотрите на цвет! Посмотрите на его силу, на лапы. Посмотрите как он движется!» Почему вы так говорите? Потому что между тигром и вами – решетка! Если случайно дверца клетки останется открытой, то в мгновение ока вы окажетесь на верхушке фонарного столба и в этот момент не будете думать о красоте тигра, он для вас будет Тигр, Опасность. Мне рассказывали о надписи в туристическом автобусе: «Когда вы отправляетесь на сафари, не оставляйте окна открытыми, потому что для зверей вы – свежее мясо». Вот еще иная точка зрения.

Я рассказываю вам эти истории не потому, что они забавны, но потому, что считаю, что они имеют большое значение для нашей попытки открыть красоту, быть в состоянии увидеть ее, ощутить и, в конечном итоге, приобщиться ей.

И так происходит с нами во всех наших взаимосвязях и отношениях с окружающим миром. На мир мы глядим как на тигра в клетке или как на тигра на свободе. Что же касается людей, то если мы смотрим на них отрешенно, видим их, а не реагируем на то, что в них привлекает или пугает нас, то мы можем увидеть их красоту. Тогда мы прежде всего видим внешнюю форму, физический образ, затем, сквозь него, – мысль, чувство, красоту и в самой сердцевине можем верой воспринять – и тут действительно нужно совершить акт веры – запечатленный в человеке образ Бога: он есть, пусть и поврежденный, он неизгладим, потому что Бог запечатлел в каждом из нас Свой образ, и эту печать невозможно уничтожить.

И тогда мы подходим к каждому человеку с благоговением, и нас не останавливают ни опасность, которую люди могут представлять для нас, ни отвращение, которое они вызывают в нас, ни безразличие, которое мы испытываем по отношению к ним. Мы смотрим на них и видим: видим глазами веры, а не физическим зрением. И в этом тоже часть тайны красоты и истины одновременно.

Итак, чтобы увидеть красоту, необходимы тишина и покой. Вам может это показаться странным, но я, помню, читал книгу математика Харди, которая называлась «Красота математики»{241}, где автор настаивает на том, что математика раскрывает нам покой и глубину. Я не могу распространяться на эту тему, я не математик, но об этом стоит подумать.

С другой стороны, как я уже сказал, мы должны уметь за видимым увидеть невидимое. Есть персидская история о поэте по имени Меджнун, который написал множество стихов о несравнимой красоте своей жены Лейлы{242}. И эти стихи были так прекрасны и убедительны, что шах призвал Меджнуна и сказал: «Я хочу увидеть твою жену! Я – шах, и я вправе повелеть ей снять паранджу!» Жена Меджнуна пришла и сняла паранджу, и шах в ужасе содрогнулся, потому что у нее был нос верблюда, уши слона и так далее. И шах сказал: «Меджнун, как ты можешь говорить о красоте этой женщины? Лейла отвратительна!» И Меджнун ответил: «Чтобы увидеть красоту Лейлы, нужно иметь глаза Меджнуна». Каждый из нас должен смотреть глазами Меджнуна на других людей, на окружающий нас мир в его уродстве; потому что мир по своей природе, сам по себе, не уродлив – он искажен в результате человеческого греха. Мы были призваны вести этот мир от состояния невинности и чистоты в состояние приобщенности к Богу, сообщить миру то измерение, которое, как нам сказано, он должен обрести, превратившись в ризу Божества, когда Бог будет все во всем (1 Кор 15:28).

Опять же, мы должны уметь увидеть это. Но это передается не только через людей и через то, что мы видим вокруг себя, это передается и через искусство. И здесь мы встречаем другую проблему: потому что искусство – это видение одного человека, выраженное при помощи слов, или звуков, или красок и линий, человека, у которого есть видение и который его выражает, а мы порой не в состоянии понять, что он говорит нам. Я вспоминаю место из дневников Александра Блока; его спросили, как бы он истолковал свое стихотворение, и он ответил: «Никак. Когда писал, я знал, о чем говорю, теперь – не помню». Стихи остаются прекрасными невзирая на то, что мы не находим корня, из которого они возникли. Я помню, как Ланской, художник-абстракционист, говорил мне: «Художник-абстракционист видит реальность и передает ее на холсте, но цельную картину видят только он и те немногие, кто умеют видеть». По этой же линии вот не очень любезный ответ французского поэта Стефана Малларме на вопрос, о чем его стихи и почему он пишет так непонятно: «Мне жаль, что вы их не понимаете, я пишу только для умных!»

Вот что стоит за красотой; мысль о прозрении сквозь видимое, внешнее можно найти у многих писателей. Я приведу цитату из Жерара де Нерваля: «Расколи камень – и ты увидишь жизнь внутри него». Или вот Соловьев:

Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий –
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?{243}

Все это говорит о том, что, для того чтобы увидеть красоту, мы должны приобщиться ей, здесь – мистическое измерение, мистическое в настоящем значении этого слова, а не в том, как мы обычно употребляем его легковесно. Оно происходит от корня, который значит онеметь, потому что никаким словом не выразить то, что я чувствую, что я постигаю не только разумом, но всем своим существом, – вспомните, что я говорил о пустой странице в дневнике Виктора Гюго.

И когда Достоевский говорит, что узнать красоту значит войти в мистическое соединение с объектом, в котором мы ее увидели, и за пределами предмета – с Творцом, мы дошли до предела: Бог – вот Источник всякой красоты.

Я остановлюсь на минуту на одном примере, а затем обращусь к области, которой мне страшно касаться в вашем присутствии, потому что вы скажете мне, что я не богослов, – это я знаю сам, но мне не хотелось бы, чтобы вы сказали, что я еретик и меня следовало бы сжечь, но что, к сожалению, это запрещено в этой стране.

Я хотел бы дать пример из чуждой мне области. Я совершенно не воспринимаю музыку; увы, она только мешает мне и в храме, и где бы то ни было. Я связан с русской музыкой через мою мать, которая была сестрой композитора Скрябина, я достаточно знаю о его восприятии вещей и читал то, что он писал на эту тему. Музыка раскрывается перед нами очень постепенно: мы берем лист бумаги, на которой она записана, партитуру, мы можем посмотреть и увидеть всего лишь начертания каких-то знаков. Если вы музыкант, вы можете представить себе мелодию, но, вероятно, не такой, какой ее задумал композитор. Если запись содержит все необходимые указания, ее можно сыграть, и тогда мы воспримем ее не только глазами, не только интеллектом, но и всем своим существом: нервной системой, сердцем, чувствами – всем, что в нас способно отозваться на нее. Если мы одарены еще больше, то за звуками мы услышим, воспримем то, что композитор хотел передать через эту музыку, рассказать при помощи собранных в произведение звуков. И если наше восприятие еще глубже, то, соединяясь с этим авторским переживанием музыки и красоты, мы можем войти в ту область, откуда он сам воспринял это вдохновение, – в его собственные глубины.

Таким образом, красота становится не объектом эстетического изучения, но опытом, который принадлежит каждому из нас и всем вместе, это одно из немногих понятий, которое полно смысла для любого человека. Однажды меня пригласили прочитать серию лекций в составе программы, посвященной творчеству Элиота{244}, и я выбрал тему красоты, как единственно доступную для меня в сфере его интересов. И я помню, как понятие красоты, причастность к ней, ее понимание соединило всех нас. Слово «красота» в отличие от многих других слов для всех нас исполнено смысла.

Когда меня пригласили прочитать эти лекции, я решил, что беспокоиться не о чем; я взял Encyclopaedia Britannica с мыслью: здесь я найду все! Я открыл ее на слове «красота», и по сути там было сказано: «Красота – чисто субъективная категория; о ней писать нечего. См. эстетика». Но в каком-то смысле красота и эстетика не имеют ничего общего. Эстетика в лучшем случае имеет дело с выражениями, но никак не с сущностью красоты. И теперь, возвращаясь к первой цитате, которую я привел: «Красота – это истина, истина – есть красота», я хочу сказать о том, какова связь между красотой, материей и Богом.

Для начала я хочу сказать нечто о сотворении мира, но и здесь не ограничусь православным богословским представлением, а скажу, как я сам вижу вещи. Автор, творец всегда накладывает собственный отпечаток на свое творение – это общее место. Что касается Бога, Он не накладывает видимую, осязаемую, материальную печать, но все Им сотворенное содержит частицу Его мысли, того, что Он Сам есть. Я помню одно место из сочинений отца Сергия Булгакова, где, говоря о творении, он пишет: «Когда Бог творит, Он переливает Себя в то, чего нет, в небытие, и в тот миг, когда Он вливается в небытие, из небытия возникает бытие»{245}. Такая картина может нас удовлетворить или нет, в этом отношении я не являюсь последователем отца Сергия Булгакова. Но я хотел сказать вот что: когда Бог творит, Он творит нечто ad extra{246}, но творение несет Его печать. Сотворенное не может быть разлучено от Него иначе как человеческим грехом, который отрывает от Бога то, что неразрывно связано с Ним.