Александр Росляков - Роман с урной. Расстрельные статьи

• Название: Роман с урной. Расстрельные статьи
• Автор: Александр Росляков
• Жанр: Публицистика
• Год: 2006
• ISBN: 5-7164-0543-6

Крамольный публицист Александр Росляков — о том, о чем в демократическом плену долго было нельзя, неуместно и даже опасно говорить.

Герои его книги — хорошо известные, но явленные с неожиданной, неподобающей изнанки лица: адвокат Трунов, президент Путин, композитор Юрий Антонов, Геннадий Селезнев, Олег Попцов, Виталий Третьяков, Борис Березовский… И менее известные: неубиваемый борец народа из Сибири Коломиец, сделанная его врагами в грязь красотка Сашенька, работорговка Юлька, дерзко бросившие вызов деморощенному рабству брянская Наташка и Герой Абхазии Никитченко… Все эти лица — и есть вкупе лицо нашего времени. Те, кто сделали его таким, как оно есть.

Короче, как на приблатненном языке эпохи говорится, мало не покажется.

---

Но той же осенью Олег, зачем-то рывшийся в ее вещах, нашел там справку сделанного ей УЗИ. Откуда следовало, что Лариса беременна — тем самым симпатичным затем, черноморденьким Романом, снятым на видеокамеру, когда его обласкивала на фиктивный лад фиктивная жена фиктивного усыновителя. И сроки все указывали точно, что Олег отцом ребенка, зачатого как раз в Ларисину московскую отлучку, быть не мог.

Тогда грянул скандал, причем Лариса, проявив свой норов, так и не сказала, как и с кем приблуду нагуляла. И на суде, вольном входить во все интимы подсудимой, лишь выяснилось, что торговала она от азербайджанцев, у них и жила — поскольку уже натянувшиеся отношения в семье не дали ей остановиться у свекрови.

Вопрос: почему не сделала аборт? Лариса отвечала: из-за медицинской противопоказанности. Очень сомнительно для женщины, уже дважды рожавшей. Но если невозможность абортировать левого ребенка — ее вранье, то истинный резон оставить этот плод то ли какой-то отчаянной любви, то ли отчаянного оскорбления — так и остался, посреди всего ее интимного разгрома, ее тайной.

На зиму Лариса с Олегом и детьми, поскольку все равно кормиться чем-то надо, приехали опять в Москву — и приютились на сей раз у матери Олега. То есть, как легко сложить, аж вшестером в двух комнатах ее мужа, явившего к новой родне невиданную человечность. Олегу пришлось в силу его квелой натуры дома бабиться с детьми, а Ларисе — вновь запрячься в рабство к закавказцам: торговать овощами и фруктами у метро Третьяковская. Но какой ценой — Олегу было страшно и спросить, да и один черт гордая Лариса не ответит.

А мать-то все унизительное горе сына видит, и сердце ее ходит ходуном, срываясь поневоле на пузатую незнамо от кого невестку. Поскольку она, дочь проклятой «ведьмы», всему несчастью так или иначе голова. И взрослые в той перенаселенной и напитанной взаимным злом квартире уже почти между собой не разговаривают — общаясь лишь через деток, ради которых эту каторгу совместной жизни и несут.

Олег в итоге не стерпел и, не бравши сроду в рот хмельного, запил — на гроши, что зарабатывал урывками как грузчик на оптовом рынке. И понял, что в таком аду, который с появлением еще ребенка, нового бельма в глазу, станет еще нестерпимей, выход один: развод. Пусть Лариса забирает сына, на нее похожего, и этого, приблудного, и едет с ними в мелитопольскую квартиру. А он возьмет дочь, свою копию, и с ней останется в Москве. Но Лариса, не мыслившая своей жизни без детей, сразу отрезала: разведемся — не получишь никого.

С Олегом и его мамашей, хоть и не особо склонными к беседе, я все же смог слегка поговорить в перерывах между заседаниями. Но когда начальник хорошевского конвоя по дружбе свел меня в подвал, где коротала те же перерывные часы Лариса, она общаться со мной отказалась наотрез. И я не знаю, что творилось на ее душе, когда она, в отличие от запившего сиднем мужа, стояла с пузом на морозе за своим лотком; могу лишь на основе прозвучавшего в суде вообразить.

С 16-и лет она только и гнула спину на семью, чем больше гнула — меньше всякого просвета. Ни своего угла, ни средств к существованию — кроме басурманской кабалы, и породившей этот жмущий каждую секунду сердце плод раздора. И в случае развода где ей, матери уже троих детишек, жить? Долго ли обиженный Олег с его мамашей захотят терпеть ее, уже всем ненавистную, в их мелитопольской квартире? Родная мама тоже нипочем к себе не пустит, как уже предупредила — что кстати не помешало ей устроиться через Ларису на ту же паперть, в десяти шагах буквально от дочернего лотка.

И в голове распятой на кресте всеобщего распада женщины, еще красивой, молодой, с огромной жаждой жизни, которой она сроду не видала, родится дикий план. Этот левый плод, уже лишенный будущего, который только тянет с собой в пропасть всех, продать в какое-нибудь более благополучное семейство. А на выручку купить свою собственную наконец квартиру в Мелитополе — типичная мечта рабы любого, в том числе и запузыренного нашей рыжей демократией невольничьего рынка. Ужасная мечта. Но разве все, что породило это завихрение в мозгах несчастной жертвы беловежского аборта, не ужасней?

За пару дней до родов Лариса все еще стояла на промозглой стуже за своим лотком. И лишь когда уже заполыхала чернота в глазах, ее владельцы милостиво разрешили ей идти в роддом. И она пошла туда сама, никто — ни муж, ни его мать, ни своя — ее туда не проводили. И за все время, что она там находилась, ее не навестила тоже ни одна душа!

Затем новорожденного с осложнением на сердце направили в уже названную 67-ю больницу. А Лариса уже на третий день после родов опять стояла весь свой световой и рабский день, чтобы кормить своих детей, у третьяковского лотка!

А попутно всему этому уже возник гладкий и бойкий тележурналист Бориска Соболев. «У всякого, — как писал украинский поэт Шевченко, — своя доля и свий шлях широкий. Той муруэ, той руйнуэ, той несытим оком за край свита зазираэ, чи нема краины, чтоб загарбать и з собою взять у домовину…» То есть у всех, проще говоря, свои проблемы. У Ларисы, несущей в страшном и голодном времени крест басурманского лотка, свои: дай Бог бы супчика, хоть жиденького, ее детям. У Бориски в его нестрашном «Времечке», с отборным буфетом для своих, свои: мелок жемчуг сюжетиков, которыми ежевечерне надо тешить сытое брюшко смотрящего программу обывателя. И тут звонок в редакцию, что кто-то на столбе повесил объявление: продам ребенка.

Сейчас же эту столбовую барышню нашли. Звать Аней, приехала из Казахстана — и, лежа в роддоме, не имея ни копейки, ни пристанища, предлагала через форточку купить ее дите.

Но с ней, хотя и ей были предложены, сюжета ради, те же деньги, у Соболева ничего не вышло — дальше будет видно, почему. Зато она-то и поведала вошедшему в ее доверие Бориске о Ларисе, с которой раньше познакомилась через объявление той в «Мегаполисе». Случайно на него наткнувшись, Аня позвонила его авторше: у меня та же ситуация, не посоветуешь, как лучше быть? И началась их недолгая, но очень показательная для характера Ларисы дружба. Сама в крайней нужде, она, как только бедняки умеют, помогала этой Ане и копейкой, и харчами. И посоветовала, коли уж судьба их такова, дать о ребенке то же объявление. Но то ли глупая Аня не так поняла, то ли не решилась просить у Ларисы на публикацию — и повесила свою бумажку прямо на столбе перед роддомом.

А ушлый Соболев, уже избрав ее для своего сюжета, на всякий случай нашел дальше и Ларису. И с легкостью налгав ей о своей тоскующей по деточке жене, сказал: вы знаете, я уже с Аней сговорился, но разрешите, если с ней сорвется, обратиться к вам.

Но тут вдруг звонит Аня: Лариса, миленькая, я в психушке, приезжай скорей! Лариса еле отпросилась у хозяев — и помчалась в Ганнушкина. Находит там Аню — а у нее зрачки расширенные до безумия, сначала даже встречно обалдевшую Ларису не узнала. И вот что дальше рассказала.

Про ее сделку с Соболевым разнюхали в роддоме, завели в какой-то кабинет и говорят: продай ребенка нам, мы тебе больше дадим. Но Аня, уже очарованная обходительным Бориской, ни в какую: я вас не знаю, мало ли что вы с ребенком сделаете, я уже нашла для него хорошую семью. Тогда ее сейчас же вяжут, катят в Ганнушкина, где начинают делать ей какие-то уколы, от которых, по словам Ларисы, на нее стало страшно смотреть.

Кончается же все с этой Аней, проведенной по приемному журналу Ганнушкина «неизвестной», хотя фамилия ее была по паспорту известна, так. Ребенка у нее отнимают — и отправляют в дом малютки, где все его следы, по данным следствия, теряются. А саму Аню депортируют в Казахстан, где теряются и все ее следы.

Тогда-то, после неудачи с ней, Соболев и переставляет свои сети на Ларису. Дабы, как он сказал в суде, исполнить свой профессиональный долг: «показать новый срез общества», — а заодно и долг гражданский: не дать злодейству совершиться. Но очевидно, что весь интерес к Ларисе в нем возник, лишь когда не обломилось с Аней, которая сейчас же перестала его долговые чувства волновать.

И вот сперва речь о деньгах он запускает очень деликатно: это де вам в вознаграждение за тяготы беременности и родов. Настоявшаяся до одури за своим лотком Лариса ему верит — и дальше уже идет всецело на его поводу. Он же гасит и ее последние моральные сомнения по части незаконной сделки, все оформление которой берет на себя. Раз уж такой порядочный, интеллигентный чадолюб Бориска, как он ей пускает пыль в глаза, не видит в легком нарушении формальности греха, можно и впрямь ни в чем не сомневаться. Хотя, честно сказать, я даже не могу себе представить, как можно было глядя в глаза затравленной, застрявшей в силках жизни женщине, так заботливо копать ей яму — и при этом глазом не моргнуть! Вот где «срез общества», где сердцевина, от которой оторопь берет!

Еще деталь: по объявлению Ларисы звонили и другие, в том числе иностранцы, предлагавшие ей еще больший куш. Но им она сразу отказала — из-за слухов, что могут брать детишек на запчасти. И когда остановилась окончательно на покорившем ее сердце Соболеве, от сердца даже малость отлегло. Ребенок ведь не знает, чей на самом деле он. Попадет в хорошую семью — ему же будет лучше, ну а горе матери, обреченной страшной жизнью резать по живому, нести ей одной.