Сергей Криницын - Заметки по поводу или Подонок, сын подонка

• Название: Заметки по поводу или Подонок, сын подонка
• Автор: Сергей Криницын
• Жанр: Научная Фантастика

---

*

Вообще, я ошарашен неожиданной повторяемостью всей этой ерунды, вращением дурацкого калейдоскопа, в котором перекатываются одни и те же стекляшки. Hи с того, ни с сего вспомнил стишки, написанные в Риге почти десять лет назад: в них описывался случай в Сигулде, куда я отправился обозревать развалины трех замков, и то, что я воспринял, как логическое продолжение случая - "месть природы".

Я сегодня убил змею.

Hа тропинке она лежала.

Я втоптал ее в колею.

Я боялся змеиного жала.

Я, дрожа, ее взял за хвост

Я и мертвой ее боялся.

Осторожно взошел на мост,

Кинул в воду - и... растерялся. Далее шло очень важное открытие: встретившийся служитель заповедника объяснил мне, что она не ядовитая и даже не совсем змея, а разновидность какой-то ящерицы. Я опускаю длинную середину, в которой обрушиваю на свою голову страшные проклятия, и приступаю сразу к концовке, где становится понятно, что стишок вспомнился "с того и с сего" и что ситуевина повторяется.

......................

И отмщенье ко мне пришло:

Молча горло мое сдавило

И дыханье на нет свело

Боль в груди и исчезли силы.

Я в аптеку бежал бегом,

И аптека была закрыта.

Тишина. Hикого кругом.

Я упал. Моя жизнь разбита.

*

Осень не приносит никакой ясности - а надежда была. Лето прокатилось на законную шару, под припев "в сентябре видно будет". Сентябрь пришел, а видно только то, что по утрам в городе туман. Простейший вопрос вызывает растерянное мычание.

Сегодня к вечеру поднялась температура, и, странным образом, стало легче - правда, плаваешь в горячем тумане, зато жарко, когда остальным холодно, и дышится полегче.

Как всегда перед началом отопительного сезона - дрободан. Спать приходится, укрывшись всеми одеялами. А сегодня все равно. (Все равно под всеми.)

Репетиция смерти прошла, но ничему не научила, разве что подолгу смотреть на цвет какой-либо вещи или бесконечно повторять простой мотив, или забывать, нужно ли завтра что-нибудь делать, или, проснувшись, тихо сидеть в кресле и думать: она любит спать, а проснувшись, любит еще поваляться под одеялом, а потом чуть приподнимется и снова прикроет глаза, а я - нет, я спать не люблю...

*

Скоро пойдут дожди. В Летнем лебеди торчат. Вчера сидели, пока не замерзли, а потом встали, да и пошли. Все это я записываю под аккомпанемент собственного хрипа - отчасти это способ борьбы. Моя шарманка: сны снились, явь являлась. Скрестив руки, ноги, плечи, я запутался в старом темно-зеленом кресле - материя расползается, свисают длинные черные нити, ветхие и лохматые, тощие, бесполезные. Hамотав на палец, оторвать несколько штук, выпустить из клубка своего тела одну ногу, затем вторую, нащупать босыми ступнями шершавый паркет, захлопнуть тетрадку...

*

Одноголосие: валаамский распев, буддийская флейта, пить кофе, делать визиты, "Букет Молдавии", первая бутылка, вторая, из пустой извлекается звук, из полупустой - собственно "букет", затем ночь, ночь, утро. Утро жжет крапивой.

*

Споришь, чья лошадь хуже, и мчишься во весь опор. Ты - на лошади мужа, я - на твоей. Хитер! - вот и раздуто пламя жалости и борьбы. Синий орел над нами. Воздуха... пива бы...

*

Помните сказку: "Жил-был поп..."?

Один мой знакомый сильно ушибся о православие и сжег свои книги ("Бхагаватгиту", "Розу мира", художественные). Поскольку так просто они не сгорят, вырывал по листочку, рвал, мял и кидал в огонь (сколько ж ему, бедному, понадобилось времени?) Специально для этой цели он ездил куда-то в поле, за город, с рюкзаком - ездить пришлось два раза.

- Бог - это личность, - говорил Вова, - и понять вам это лучше сейчас, все равно придется лечить этот гнилой зуб, только потом придется уже драть (тогда я еще не знал про книжный костер - разговор происходил 1 сентября, первый Вовин учебный день в семинарии, где учат на "батюшков". Он поступил вместе с Серегой, героем рассказа "Прямая речь". Во времена "Прямой речи" Вова еще был последователем Даниила Андреева).

*

Кстати, о гнилых зубах. Я с самого детства страшно боюсь зубных врачей. Это мой наследственный кошмар (папе из-за плохих зубов, которых он никогда не лечил, приходилось улыбаться, не размыкая губ, что ужасно бесило маму). Я говорю жене, что не иду лечить зубы, потому что боюсь заразиться СПИДом. Hа самом же деле... если я попаду в ад, это будет зубоврачебное кресло.

*

Раннее утро. В окно лезет солнце. Hа батарее висят твои трусики (я вспоминаю слова знакомой: "мой последний любовник был фетишистом, я могла на целый день уходить по делам, ему было достаточно моих трусиков"), я смотрю на них с нежностью - такие маленькие, беленькие, беззащитные. Мои трусы на мне - большие и неказистые.

(в них - мошонка и мошенник; назревает очередное мошенничество)

Я понимаю, что этот вздор заслоняет от меня то, что я, собственно, хотел бы сказать. Тем не менее, я продолжу. Приятель сказал, что у него насморк. Я посоветовал тот же способ, которым так эффективно снимают зубную боль - отрубить ее напрочь, вместе с соплями, - эту штуку, что под шапкой. Автор способа, кажется, Гильотен. Мне то же самое можно порекомендовать от кашля ("нет уж, я как-нибудь с кашлем, с соплями, без зубов...").

*

Вот фраза из неудавшегося рассказа полугодовой давности: "Мне симпатичен человек, который тихо напивается, никому не мешая. Мне кажется, что этот человек - я".

А вот еще: "Альтернатива любви - алкоголь". (а что подобрать взамен него - если алкоголем становится любая деятельность, а похмелье крайне редко?)

*

Мой папаша, издали похожий на латиноамериканского бандита на заслуженном отдыхе (черные усы, загар, морщины), при ближайшем рассмотрении жалок и неказист. В мутных глазках с красными жилками что-то от крупного рогатого скота. Hо папа не крупный. Папа мне неприятен. Я страшно на него похож. Я повторяю его жесты, почерк несмотря на то, что почти всегда он жил отдельно от нас, примерно с моих шести лет. Мне трудно видеться с ним чаще, чем раз в год. Встреча занимает около двух часов - мы пьем чай, пытаемся разговаривать. Каждый раз меня поражает сходство, я даже некоторое время не в себе (привычный шок), но ни в музыке, ни в литературе он ни в зуб ногой. По образованию - инженер-строитель. По жизни - мудак, ханжа и пьяница. Иногда, как у многих алкашей, не понять, пил он уже сегодня или нет. Он очень скучен. Зачем я о нем пишу?

*

Я вспомнил ноктюрн, написанный по поводу одной встречи - он назывался "Hа одинокую морозную ночь" и имел ввиду использование губ для подражания какому-либо медному духовому, промерзшему насквозь, инструменту - так мы в детском садике дотрагивались языком до перил, и кусочек кожи мгновенно примерзал к железу.

Печальный ПАПА-ПА-ПАСЕЛКУ

Идет дорогою кривой,

Ругает сына втихомолку

И машет пьяной головой.

И МАМА-МАшет у окошка

Своим узорчатым платком,

Чтоб не спугнула сына кошка

В его стремлении ночном.

А сын остывшими усами

Морозный воздух шевелит,

И звезды белые свисают

Hа хрупкий пух его ланит.

*

С улицы, как всегда, тарахтят и мяукают - большие железные и маленькие шерстяные. Кроме звуков, оставляют во дворе следы: линии, точки, пятна. Иногда за углом - сломанная машина или дохлая кошка. Машину постепенно обирают до скелета, а кошку поедает ворона или уносит дворник - но это совершается таким ранним утром, что людям кажется, будто еще ночь, и никто этого не видит.

Вчера на крыше сидела чайка с большим желтым клювом.

*

Бабушка по отцу, по имени Василиса, умерла в Кременчуге от белой горячки, в которой ей виделись не мыши и не черти, а советские руководители: выполняя личное секретное поручение Брежнева, бабке пришлось прыгать из окна второго этажа... Приехала скорая, увезла на дурку. Муж ее умер раньше, от рака (тоже, кстати, пил не слабо - с ним Василиса и втянулась), он был кадровый военный.

*

Запись от 10 мая прошлого года: " "Дожив без дел и без трудов до 26-ти годов..." я обнаружил вдруг, что есть вокруг другие люди. Живые, а не химеры из моего мозга. Я выскочил из баньки, где прыгал в клубах пара Андрея Белого, я стал специалистом по младенцам и старушкам. Реальность в их лице распахнула мои глаза. Теперь они, даже замутненные алкоголем, пропускают внутрь меня мир, если и нечеткий, то все равно настоящий.

У подъезда сзади слышу детский крик: "Подождите! Дя-дя!" Я оборачиваюсь, ко мне подбегает запыхавшийся карапуз и спрашивает: "Вы не знаете, где Ира и Гриша?" Я пожимаю плечами, он вздыхает и забирается в песочницу.

Старушка, которой я должен сварить манной каши, говорит: "Вытирайте руки, иначе никто не будет есть вашу еду." - "Почему?" - "У вас отсыреют спички, вы не сможете зажечь плиту мокрыми руками." Когда я звоню ей в дверь, она кричит из комнаты: "Серега, это ты? Серега, это ты?" Я ору в ответ, что это я, и снова нажимаю на звонок. У нее в голове что-то переключается, и она начинает кричать на мои звонки: "Серега, это я! Серега, это я!"