Иван Днестрянский - Раненый город

• Название: Раненый город
• Автор: Иван Днестрянский
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43928-7

Мало кто знает и помнит войну в Приднестровье, а которые даже войной ее не считают. И давно это было, и далеко, и не с нами. И все же это была война. Тяжелая, тягучая, кровопролитная и бессмысленная, как и множество других гражданских войн.

Главный герой книги — по национальности русский. Он даже не уроженец здешних мест, но жил в Молдавии с детства и прикипел душой к этой земле, полюбил ее как свою родину. А потом, в начале 90-х, ему сказали: «Это не твоя земля, ты чужак, убирайся отсюда!»

И тогда он взял в руки автомат…

---

Наутро сверху визг, вопли, едет комиссия из Кишинева, такая же комиссия приезжает из Тирасполя, выяснять, кто перемирие нарушил. Группу следователей из ГОВД туда приволокли. И вот стою я в стороне, как вдруг кто-то меня сзади за рукав дергает. Оборачиваюсь, а это маленький такой молдаванин, черный, как цыган. И глаза у него испуганные, больные. «Мэй, — говорит, — ребяты, скажите вашим гвардейцы, чтоб они больше не стреляли, нам два дня до смены осталось, скажите, чтоб не стреляли…» Гляжу, в голове у него седина. За эту ночь поседел, наверное. Потом эту историю в вину Костенко тоже поставили. Апрельский согласительный протокол с Молдовой тогда в Тирасполе уже подписали, и требовали от него, чтобы он его безоговорочно выполнил. Но в Бендерах этот протокол все ещё критиковался и обсуждался, а у Костенко было фактически двойное подчинение — управлению обороны и руководству города… К тому же, несколько дней подряд шла серия обстрелов и нападений на городские заставы. Ничего этого в Тирасполе не было принято во внимание.

— Еще бы, — кивает головой Серж, — это ведь не комиссия из Тирасполя восемь человек потеряла! Коли так, можно и виновных поискать! А этим сороченцам так и надо! Без дозоров, без постов дрыхня в автобусе! Вот и накликали на себя, с бурундучьей помощью! Только не везде их полиция была смирная. Под Кошницей и Дубами перли всерьез. Лишь через месяц командиры смогли кое с кем договориться о перемирии. Связь с передка на передок протянули. Даже координаты для артиллерии у каждой стороны были, куда стрелять, чтобы ни в кого не попало. И спектакль пошел! С обеих сторон лупят так, что из Григориополя и Вадул-луй-Водэ народ бежит, а убитых нету! К июню в Кишиневе про это разнюхали, послали своих гадючат. И как гайдуки через головы ОПОНа стрельнули, полицаи от такой наглости так озверели, что сами постреляли их всех, а потом снялись с позиций и ушли в сторону Кишинева. Решительные были и с принципами, блин…

— Что вы хотите, если у нас такого головотяпства, как у сороченцев, тоже пруд пруди! — заявляет Гриншпун. — Полупьяная и полоумная война! Счастье просто, что ни одной удачной вылазки, несмотря на дыры из-за алкашей и дураков в секретах, румыны так и не сделали! Какой может быть «вперед» с такой дисциплиной?!

Достоевский кривится. Видно, слова ищет, как Гриншпуна облаять. Прежде чем он успевает вызвериться, я отвечаю:

— В чем-то ты прав, Леша, но с такими людьми, как у нас, и с ополченцами, и с казаками, можно и нужно было наступать. Хотя бы ради того, чтоб город не разбивать. Только для этого, кроме дисциплины, нужны еще техника и по-настоящему военная организация. Обеспечивает их, как я понимаю, не низовое командирское звено. Те самые должны обеспечивать, чьи действия ты на простые ошибки списываешь. Мы с Сержем по этому поводу больше на предательство думаем! Началось бы нормальное планирование, прибыли бы артиллерия с бронетехникой, сам увидел бы, как дисциплина и дух подтянулись! Выбили бы мулей с румынами из Бендер, как пробку, и по Кишиневу пропечатали шаг ровным строем!

— Да перестаньте вы! Не то опять, как вчера, поругаетесь! Если бы да кабы… Тошно! Лучше байки травите! — ругается Витовт.

— А я что?! Я не хочу из-за политики ссориться! Серж, ты хочешь?

— У-у.

— Так, может, про свой Афган расскажешь?

— Не хочу.

— А ты, Алексей? Ты ж у нас почти гусар, а круче них врать не могут даже пожарники!

27

— Почему врать? Разное бывает… Не только на войне, но и в самое обычное время. Например, у нас, в Ногинске, сразу троих убило током. В самоволке напились и полезли обратно в часть через забор. Но по ошибке влезли на соседнюю подстанцию. Справили нужду на трансформатор — и тю-тю…

— Сразу трех? Не верю!

— Чему не веришь? Дураки, они ведь хватаются не только за свой член, но и друг за друга!

— Это здесь неактуально! — угрюмо заявляет Серж.

Действительно, неактуально. Город на нашей стороне обесточен. А в Ленинском микрорайоне, где нет разрушений и обрывов кабелей, свет есть. И пьяные молдавские вояки, которые днем отсыпаются там, а ночью стреляют, живут с недостижимым для нас комфортом. Сама мысль об этом вызывает раздражение.

— Так ты в Ногинске служил? А когда? — спрашиваю Гриншпуна я.

— Давно. В восемьдесят пятом, в частях связи.

— А я в том же гарнизоне был с весны восемьдесят шестого до лета восемьдесят седьмого! Не слышал тогда об этой истории. Скажу тебе так: смерть, даже глупая, — это не смешно. Было смешно, когда на бытовом газе подорвался капитан Моргунов. Пришел вечером пьяный с охоты, поставил чайник, включил газ, забыл его поджечь, лег и заснул. Утром проснулся и пошел на кухню снова ставить чайник. Шарахнуло так, что стены упали в разные стороны и сверху на него рухнул потолок. Но капитанская черепушка оказалась крепче, и сотрясаться под ней было уже нечему. Успешно выжил, и вся часть ржала. Как же, герой Афгана, орденоносец, подорвался на собственной мине!

Друзья лениво молчат. Сейчас разбредемся в стороны и будем маяться скукой в одиночестве. А это еще хуже. Продолжаю рассказывать.

— Я тогда жалел времени, потерянного в армии. В календаре дни протыкал, считал, сколько до дембеля осталось. А теперь думаю: какое беззаботное время было! Чего страдал? В нашем полку было три батальона: рексы,[39] обслуживания и автобат. Я попал в одну из рот батальона обслуживания. Ближнее Подмосковье, не глушь, а кругом все равно замполиты и алкоголизм. Учений не было ни разу. Вместо них хозработы, стройки, политзанятия. Иногда выходы на стрельбище, строевая и надевание химзащиты. Комбатом был подполковник Лыковский, по прозвищу Лыко. У него в штабе стоял огроменный несгораемый шкаф, который прозвали «Лыкино счастье». В нем за бумагами хранились разные водочки и наливки. Лыко сам уже не помнил, сколько и чего туда запихал. Не мог выпить всех подношений физически. Дежурный по штабу, Шарецкий, упорный и хитрый был белорус. Полгода убил на то, чтобы подобрать к этому шкафу ключ. Подобрал-таки и в кочерыжку спился.

Начальником штаба у Лыки был майор Крайнов по кличке Краник. У Краника было две любимые истории, которые он всем рассказывал: одна — как его в столовой у котлов шарахнуло триста восемьдесят вольт, а вторая — как он с комбатом и замполитом батальона Ясиневым ехали на машине с охоты и на ходу пили водку. На очередной брудершафт машина влетела в кювет и перевернулась. Раскатились они в разные стороны, и начштаба на голову упала миска с винегретом. Лыко и Ясинев, как увидали Краника в винегрете, спьяну решили, что из него мозги лезут. Вызвали скорую помощь. Диспетчерская скорой, будь она неладна, дала сообщение в милицию… Милиция приехала раньше комендатуры и ВАИ. В общем, насилу от ментов троица отмазалась… А Ясинева все за глаза звали просто Синий. Он, бывало, на подъем, к шести утра, черный, как заспиртованная гадюка, ползет в часть. Но не шатается! Кроме перегара такого, что с трех метров на выдохе кого угодно уложит в лоск, признаков нету. Рыщет по части, и, кого ни увидит, сразу вопль: «Стоять! Ко мне!» Солдат бегом к нему, докладывает, из какого он батальона, роты. Синий же его не слушает вовсе. С места в карьер орет: «Пшел на х… отсюда, пока я тебе трое суток не вдолбал!» Зачем человека подзывал, спрашивается? Непонятно… И не дай бог тут оправдываться, надо сразу говорить «Есть!», и быстро линять, иначе будет уже пять суток! И назубок всех помнил, кому аресты объявлял. Строго на «губу» сажали…

Оживление. Я тоже улыбаюсь. Тогда не смешно было, а сейчас весело! Чувствуя, что завладел вниманием друзей, продолжаю:

— В нашей казарме на одном этаже жили две роты: пятая и шестая. Пятой командовал майор Кондратьев, он же Краб, крымчак, земляк нашего Али-Паши, а шестой — майор Осокин, толстенный, как Геринг, и даже лицом на него похожий. Краб был мужик своеобразный. Раньше служил в береговых частях Черфлота. За это он и прозвище свое получил, когда после перевода ходил по части в черной форме и фуражке с «крабом» — флотской кокардой. Табуретки Краб строго баночками называл. И обожал вечером перед строем рассказывать всей роте, какие мы козлы. При этом частенько сбивался на тему о том, какая дыра этот Ногинск и какие в нем среди военных паршивые нравы.

Когда Краб свою мораль начинал читать, зенки пучить, а глаза у него белесые были и совершенно круглые, его обычно дразнили. Тогда как раз увольнялся призыв сибиряков, или, как их называли, кедров. Они в строю ги-ги да га-га, потом толкнут нарочно кого-нибудь. Краб потихоньку звереет! Потом хватает баночку — и себе ее под ноги хрясть! В строю оживление — дразнятся пуще прежнего. Краб орать! Брызгает слюной, начинает топать ногами! Ну все, беснуется! Хватает еще один табурет — и с маху запускает его в строй. Трах, бах! Все падают, разбегаются, море восторга! Еще как-то раз поругался Краб с Осокиным из-за каптера шестой роты Клезовича, который нарочно средь бела дня довел Краба до истерики. Каптеру, конечно, дали за это по шее, но Осокин, наглец, в тот же день объявил Клезовичу благодарность. Тут началась между командирами и ротами настоящая война. Было это под двадцать третье февраля, торжественное построение на плацу готовилось. И умники из пятой роты разработали план, как Осокина опустить. Спуск с плаца ночью водой полили, а утром песком не посыпали. Пятая рота с плаца уходит осторожно, и задние ряды из брызгалок незаметно льют за собой стыренную где-то холодную смазку. Тут шестая рота, с Осокиным во главе, печатая шаг, мимо трибуны прется. Чтоб рубануться круче, наяривают на аккордеоне, строевая песня льется! Но не тут-то было. Прямо перед трибуной спуск уже и начинался. Осокин одну ногу задрал, на второй поехал и на задницу с размаху чвяк! Аж гул и треск по плацу пошел. Свалился и под откос едет. За ним ряды шестой роты вповалку, кто в лес, кто по дрова. Только и успел аккордеонист поднять вверх свою гармошку! Комполка и замполит гарнизона на трибуне чуть со смеху не лопнули!