Журнал «Если» - «Если», 2002 № 03

• Название: «Если», 2002 № 03
• Автор: Журнал «Если»
• Издательство: Издательство ЛК пресс
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2002
• ISBN: ISSN0136-0140

Рик КУК, Эрнест ХОГАН. ОБСИДИАНОВАЯ ЖАТВА

Существование последних хуэтлакоатлей под угрозой, равно как и жизнь детектива, не по своей воле взявшегося за расследование жуткого убийства.

Тед ЧАН. 72 БУКВЫ

Самый загадочный современный фантаст предлагает новую картину мира.

Патриция МАККИЛЛИП. ОУК-ХИЛЛ

Героиня мечтает постичь магию, но окружающих, похоже, не пронять и волшебством.

Лайза ГОЛДСТАЙН. ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ

Новые приключения охотника за синей птицей.

Василий МИДЯНИН. ВОЙНЫ С РЕАЛЬНОСТЬЮ

Что может предпринять человек, если окружающая его реальность сошла с ума? Только одно: объявить ей войну…

Элиот ФИНТУШЕЛ. МАЙЛО И СИЛВИ

Если поверить снам, то можно обрести невероятные способности.

Владимир АРЕНЕВ. МОНЕТКА НА УДАЧУ

Бросишь монетку — пожнешь судьбу.

Элеонор APHACOH. ПИТЬ ДОЧЕРЕЙ ГРАММАТИСТКИ

…и не грезили о свадьбе, однако мудрая мамаша все предусмотрела.

ВЕРНИСАЖ

Он испугал аудиторию в начале творческого пути и продолжает заниматься этим по сей день.

ВИДЕОДРОМ

Классик хоррора встречается с автором журнала… Новая номинация на «Оскар»… Стивен Кинг о кинематографе…

Владимир БОРИСОВ. ПРЕДНАЧАЛЬНЫЙ МИР

Великая эпопея — у них и у нас.

Вл. ГАКОВ. ПИСАТЕЛЬ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ

…но никакой Алисы.

Евгений ХАРИТОНОВ. ХОББИТЫ С ЭЛЕКТРОГИТАРАМИ

Рокеры тоже любят сказки… Правда, по-своему.

РЕЦЕНЗИИ

Жанр цветет, однако не всегда благоухает.

Владислав ГОНЧАРОВ, Наталия МАЗОВА. ТОЛПА У ОТКРЫТЫХ ВОРОТ

Холмистый ландшафт русской фзнтези.

КУРСОР

Странные новости в странные дни.

ФАНТАРИУМ

Читатели общаются с редакцией… Кинокритик объясняет суть экранного киберпанка… Издатель делится «ноу-хау»…

Геннадий ПРАШКЕВИЧ. МАЛЫЙ БЕДЕКЕР НО НФ

Мемуарные записки популярного писателя о книгах и людях.

ПЕРСОНАЛИИ

Всё об авторах номера.

---

— О чем, мистер Арбетнот?

— Я знаю, кто вы.

Мои слова сильно ее озадачили.

— Знаете, мистер Арбетнот? Кто же я?

— Фантазма! Та, ради которой сюда приехал я, да и ваш муж тоже.

В ответ она запрокинула голову и расхохоталась.

— Я — фантазма? Что же привело вас к такому экстравагантному умозаключению?

— Извольте взглянуть. — Я показал ей музоптикон со взбесившимися стрелками. — Этот прибор вас разоблачил.

— Неужели? В таком случае кто-то из нас сильно ошибается: либо я, либо ваш прибор. Я не фантазма, мистер Арбетнот. Я не та, за кого вы меня принимаете.

— Давайте отправимся в Лондон! — взволнованно зашептал я. — Я представлю вас в Исследовательском клубе, покажу им, на что вы способны…

— И что дальше? Муж рассказывал о вашем клубе. Вы запрете меня в клетку, как поступаете со всеми несчастными, которых подбираете в своих странствиях? Нет, благодарю.

— Ничего подобного! — возразил я, хотя на самом деле еще не успел всего продумать. Действительно, как удержать ее в клубе в перерывах между поездками? Что ж, эту проблему придется решать на ходу… — Умоляю! Вернитесь в Лондон со мной.

На беду, в этот момент в гостиную вошел Уоллес.

Дальнейшее походило на дурной французский фарс. Уоллес обвинил меня в попытке украсть у него жену, я в свое оправдание утверждал, что она понадобилась мне в куда более высоких, истинно научных целях, а миссис Уоллес почему-то называла меня «этот ужасный человек». Наконец, после того, как я не меньше дюжины раз повторил слово «фантазма», он как будто сменил гнев на относительную милость.

— Так вы утверждаете, что Адель и есть фантазма? — недоверчиво спросил он.

— Да, — кивнул я.

Он повернулся к жене.

— Разумеется, нет, Сэмюэл! — заявила миссис Уоллес с излишней, на мой вкус, резкостью. — Тебе не кажется, что ты был бы в курсе дела, окажись я ею?

— Не знаю… — протянул ошеломленный Уоллес. — Откуда бы я узнал? А что, очень возможно…

— Не говори глупостей! — возмутилась миссис Уоллес.

— Смотрите! — поманил я Уоллеса. — Вот прибор музоптикон, изобретение некоего Уитерспуна. Видите? Он регистрирует присутствие фантазмы здесь, прямо в этой комнате!

— В последнее время я прямо-таки источаю идеи, — проговорил Уоллес. — Столько не придумаешь даже за целую жизнь. Дорогая, если ты…

— Прекрати! Я Адель Амброуз Уоллес, уроженка Бостона. Да что с тобой? Ты ведь столько лет знаком с моим отцом!

— Поспокойнее, дорогая! — попросил жену Уоллес.

— Ну, а если я и впрямь окажусь фантазмой, как бы ты со мной поступил? Этот ужасный человек хочет увезти меня в Лондон и запереть в клетке вместе с драконами, вервольфами и Бог знает кем еще. А ты? Что сделал бы ты?

— Ничего, дорогая. Ты бы осталась моей любимой женой. Я бы никуда тебя от себя не отпускал…

— Чтобы в голове у тебя продолжали заводиться смелые идеи?

— Разумеется, ты помогла бы моим исследованиям. Ты была бы мне не только женой, но и музой, источником вдохновения. Я совершил бы потрясающие открытия! Никто меня не остановил бы. Возможно, меня даже избрали бы членом Исследовательского клуба.

— А я считала себя твоей спутницей жизни.

— И это, конечно, тоже…

— Но ты не прочь использовать меня в своих целях.

— В наших общих целях, дорогая! Твой талант принес бы пользу нам обоим.

— В последний раз повторяю: я не фантазма.

— Как тогда ты объяснишь поведение стрелок прибора? — спросил Уоллес.

— Понятия не имею! — гневно отрезала миссис Уоллес. — Спроси мистера Арбетнота — это его штуковина.

И с этими словами она покинула комнату. Мы услышали, как захлопнулась входная дверь.

Адель! — крикнул Уоллес, выбегая следом за ней. — Адель, моя бесценная…

Я же остался сидеть, слишком потрясенный случившимся, чтобы произнести хоть слово. Ведь я увидел, что с уходом миссис Уоллес прибор взбесился еще сильнее.

Единственным человеком, оставшимся в гостиной, не считая меня, была миссис Джонс. Я смотрел на нее, не находя слов.

— Да, — ответила она на мой не прозвучавший вопрос.

— А вы?.. Вы поедете со мной в Лондон?

— И не подумаю! Миссис Уоллес все рассказала. Вы и впрямь сажаете свои находки в клетку?

— Только некоторых… — В ее присутствии я чувствовал себя парализованным. Ее лицо было воплощением тысячелетнего спокойствия и мудрости. За спиной у нее трепетали крылья — или то были всего лишь завязки фартука?

— А теперь мне придется вас покинуть, мистер Арбетнот, — произнесла фантазма.

Несколько непонятных словечек — и гостиная со всей обстановкой исчезла. Я очутился на улице посреди деревни. Солнце садилось, работники медленно брели домой. Адель Уоллес решительно шагала к железнодорожной станции; рядом с ней, отчаянно жестикулируя, семенил ее супруг.

За истекшие с тех пор сорок лет не было дня, чтобы я не вспоминал эти события во всех подробностях. Через Исследовательский клуб я проведал, что Уоллесы развелись, и Адель вернулась в Бостон, к родителям. Сэмюэл сделал несколько открытий, не слишком, впрочем, значительных, после чего забросил исследования — во всяком случае, в клубе его имя перестало упоминаться.

Больше всего мне не давал покоя вопрос, почему я не сумел распознать фантазму. Ведь я кичился непогрешимой интуицией истинного исследователя, которая ни разу меня не подводила во многих путешествиях, увенчавшихся блестящими открытиями. Редко мне приходилось так жестоко ошибаться.

И только сейчас, когда из-под моего пера текут эти строки, ко мне приходит понимание. Я был исследователем (приходится писать об этом в прошедшем времени); я воображал, что разрешаю загадки, которыми кишит наша жизнь, охотясь за экзотическим, уникальным, редкостным. Но миссис Джонс приоткрыла мне другую сторону нашего существования, для которой нет иного наименования, кроме загадки обыденности. Загадка таится в фартуках, чайных полотенцах, прочей безделице; любая мелочь может стать источником вдохновения. И ныне я скорблю, что не вел достаточно оседлой жизни, чтобы постичь эту мудрость.

А теперь я готовлюсь к своей последней экспедиции. Отправлюсь в Лондон, спущусь в подземку и стану искать ее там. Если найду, то не попытаюсь поймать, а просто скажу… что я ей скажу? Что наконец-то все понял.

Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН

Вернисаж

Персональный иллюстратор Нострадамуса

Его первый художественный опыт поверг в ужас одноклассников и испугал самого «живописца», Кто бы тогда мог подумать, что лет через десять Брюс Пеннингтон прославится как один из лучших иллюстраторов фэнтези и НФ?

«Помню, что собирался нарисовать гусыню. А получилось совершенно кошмарное чудовище с коричневой размытой головой, ярко-алым хищным клювом и лапами не домашней птицы, а какого-то дракона. К тому же я поспешил прикрепить картину кнопкой на стену, краски еще не высохли, и на глазах у онемевшего класса струйка краски медленно потекла вниз, окончательно превратив мою гусыню в какое-то отвратительное пресмыкающееся, в змею или ящерицу. Я был поражен более всех и несколько лет после этого буквально не прикасался к краскам и кисточке».

Это было первое «полотно» Брюса Пеннингтона, родившегося в английском графстве Соммерсет в 1944 году и рискнувшего в возрасте девяти лет впервые выставить свое творчество на всеобщее обозрение.

После этого печального опыта фантазер и выдумщик надолго охладел к потусторонним существам и увлекся самой что ни на есть реалистической фауной. Он с исступлением начал рисовать птиц — всех, каких мог увидеть воочию, и других, невиданных, экзотических, прилежно перерисовывая образцы из энциклопедий и орнитологических атласов в местной библиотеке. Хотя надо заметить, что и в реальных пернатых мальчик сумел разглядеть создания фантастические. «Птицы всегда казались мне какими-то нереальными существами — буквально созданиями эфира», — вспоминал он много позже.

А когда Пеннингтону исполнилось 15 лет, его захватили иные увлечения, вполне понятные в этом возрасте: кино, поп-музыка, а вместе с ними — особая графическая эстетика постеров и рекламы.

Окончив начальную школу, молодой человек стал посещать вечерние классы в близлежащем художественном колледже Бекенхема. Там он овладел школой, ремеслом, необходимым для каждого живописца, будь он хоть трижды гениальным новатором и ниспровергателем основ. Собрав внушительную коллекцию своих рисунков и картин, он решил поступить на дневное отделение того же колледжа и легко сдал вступительный экзамен.

Закончив колледж в 1962 году, Пеннингтон не удовлетворился приобретенными знаниями и тут же поступил в другой — Равенсборнский. И там его настиг тот шторм, который стремительно ворвался в западный мир в начале 60-х, все перевернув в нем вверх дном. «Хипповая» эстетика, новые представления о ритме и цвете, царившая в воздухе студенческих кампусов «вседозволенность» определили будущие творческие интересы Пеннингтона: в молодежный мир ворвалась фантастика, и молодой художник почувствовал себя призванным под ее знамена.