Роберт Говард - Огненный нож [= Кинжалы Джезма]

• Название: Огненный нож [= Кинжалы Джезма]
• Автор: Роберт Говард
• Жанр: Героическая фантастика

Конан мог исполнить, а мог и не исполнить свою угрозу сжечь джехунгирский город Хаварис, но в любом случае объединенные им казаки и пираты стали такой сильной угрозой, что король Ездигерд созвал все силы империи, чтобы разрушить их. Туранские войска вернулись с границ империи и одной мощной атакой разгромили казацкое войско. Некоторые из выживших поехали на восток, в дикую Гирканию, другие подались на запад, чтобы примкнуть в пустыне к зуагирцам. Конан с бандой внушительного размера отступил на юг и, пройдя через Иллбарские горы, поступил на службу к одному из сильнейших противников короля Ездигерда, Кобаду Шаху, королю Иранистана.

---

— Конан! Конан! — дико завопили зуагиры.

От этого крика зажатые в западне воспряли духом. Между ними и их начальником оставалось всего двое. Одного проткнул мечом козак, другому киммериец обрушил на голову топор. Удар был настолько силен, что острие не только разрубило шлем и голову, но треснуло само топорище.

В минуту замешательства, когда зуагиры с Конаном и варвары вдруг очутились лицом к лицу, с недоверием глядя друг на друга, Конан сбил на затылок шлем и козаки увидели знакомое лицо.

— Ко мне! — прокатился над шумом битвы его мощный голос. — Режь глотки, братья-волки!

— С нами Конан! — радостно завопили ближние соратники, их клич тут же был подхвачен остальными.

— Десять тысяч золотых за голову киммерийца! — раздался резкий голос Ольгерда Владислава.

Схватка возобновилась с удвоенной яростью. Вновь зазвучал жуткий хор битвы: хрипы, проклятия, вопли, угрозы и стоны. Постепенно поле боя раскололось на сотни поединков между парами воинов и небольшими отрядами. Топча раненых и мертвых, варвары вихрем мчались по улицам, врывались в дома, крушили дорогую мебель, громыхали по ступеням лестниц и, добравшись до крыш, в короткой кровавой сече резали лучников.

Никто и не помышлял сохранить в этой свалке хотя бы видимость порядка или строя — не было ни времени отдавать команды, ни охотников их исполнять. Все предались работе мясников: как обезумевшие, тяжело дыша, в поту, люди кололи, резали, душили, скользя босыми ногами в лужах еще теплой крови. Словно огромная живая волна, масса сражающихся то прокатывалась по главной улице Джанайдара, то отступала, то, перехлестывая через стены, разливалась по аллеям и садам. Силы были примерно равными, и исход битвы могла определить любая случайность. Никто не знал, как идет сражение, все только убивали или старались избежать смерти, и это занятие поглощало воинов без остатка.

Конан не рвал голосовых связок попусту — ослепленная жаждой крови, толпа не признавала авторитетов. Время стратегии, искусства боя кончилось: сейчас все будут решать выносливость, владение мечом и ярость — простое ремесло убийц. Окруженному орущими, хрипящими людьми, ему не оставалось ничего иного, как только подчиниться общему безумию: разрубать головы, вспарывать животы, рассекать надвое тела, а в остальном довериться богам.

Но вот под порывами ветерка утренний туман стал понемногу рассеиваться, а вместе с ним начала ослабевать и битва: сплетенные клубки распались на отряды, отряды — на отдельных воинов. Все чаще мелькали спины: еще немного — и одна из сторон дрогнет…

Не выдержали джезмиты: отвага, вызванная принятым накануне зельем, стала улетучиваться из них вместе с наркотиком.

И вдруг Конан увидел Ольгерда Владислава. Шлем козака, кираса — все во вмятинах и брызгах крови, одежда изодрана в клочья, стальные мускулы, подчиняясь игре сабли, то опадали, то вздувались буграми. В серых глазах — холод на губах застыла жестокая улыбка. Три трупа, три кушафи лежали у его ног, и еще четверо варваров тщетно пытались пробиться за черту, очерченную острием клинка. Справа и слева от него гирканцы в блестящих латах и узкоглазые кхитайцы в доспехах из дубленой кожи мечами и врукопашную сдерживали бешеный натиск варваров.

Конан увидел и Тубала — впервые с тех пор, как они расстались у Лестницы. Словно гигантский чернобородый буйвол, тот вспахивал борозду прямо по обломкам битвы, вкладывая в смертоносные удары всю свою мощь дикого зверя. На секунду взгляд киммерийца выхватил из толпы фигуру Балаша — окровавленный, пошатываясь, вождь кушафи пробирался к краю битвы. Кинжалом и мечом Конан начал прокладывать себе путь к Ольгерду.

Заметив приближающегося киммерийца, Ольгерд засмеялся, в его глазах вспыхнули огоньки безумия. По кольчуге варвара сочилась кровь, сливаясь в ручейки, она стекала с мускулистых, загорелых ног. Кинжал был по рукоятку в крови.

— Смерть Конану! — зарычал Ольгерд.

Варвар напал, как нападают козаки — в крутом развороте, описывая полукруг мечом. Ольгерд прыгнул навстречу — и оба сшиблись в смертельном бое, яростно кидаясь друг на друга, нанося удары так быстро, что глаз не поспевал за клинком противника.

Их окружили воины. Тяжело дыша, перепачканные кровью, люди на время оставили тяжелый труд убийц и жадно следили за поединком своих предводителей, в котором решалась судьба Джанайдара.

Ольгерд удачно увернулся — клинок Конана встретил пустоту, и киммериец едва удержался на ногах.

— Ай-и-и! — завопила сотня глоток.

Козак издал победный крик и замахнулся. Но прежде чем он опустил меч, прежде чем понял, как глупо он попался на уловку, длинный кинжал в железных руках Конана, пробив нагрудник, вонзился в его сердце. Ольгерд умер мгновенно. На землю рухнул труп, и клинок выскользнул из раны.

Выпрямившись киммериец обвел толпу помутненным взором. Победа!

И вдруг воздух разорвался кличем — не тем, который можно было бы ожидать от торжествующих, но уставших варваров, а более дружным и бодрым. Конан поднял голову и увидел новое соединение: вооруженные люди монолитной фалангой шли по улице, сокрушая и расшвыривая в стороны последние оказавшиеся у них на пути группы сражающихся.

Когда строй приблизился, Конан различил позолоченные кольчуги и качающиеся в такт шагу плюмажи на шлемах — гвардия Иранистана! Ее вел неудержимый Готарза; своим огромным ятаганом он рубил всех подряд — и варваров, и джезмитов.

В мгновение ока обстановка переменилась. Часть джезмитов позорно ретировалась Конан крикнул: «Ко мне, козаки!» — и уже через минуту его окружали Вольные Братья, кушафи и даже остатки армии джезмитов. Последние, признав в киммерийце достойного вожака, сплотились вокруг варвара, чтобы в одной спайке с недавними смертельными врагами противостоять невесть откуда взявшемуся неприятелю. Мечи с новой силой заиграли на солнце, и Смерть начала собирать новую жатву.

Неожиданно Конан очутился лицом к лицу с Готарзой — мощными ударами, под которыми легли бы и молодые дубки, тот, словно траву в поле, выкашивал врагов. Ильбарский, в зазубринах, клинок Конана пел и мелькал, едва видимый глазу, однако иранистанец не уступал ни в чем. Кровь из пореза на лбу заливала лицо Готарзы, кровь из рваной раны на плече окрасила кольчугу варвара алым, но клинки вращались и сшибались с не меньшей яростью, бессильные отыскать брешь в обороне противника.

Внезапно низкий шум битвы перерос в пронзительный вопль неподдельного ужаса. Сражение остановилось; забыв обо всем, люди со всех ног мчались к дороге, ведущей к подъему на плато. Поток бегущих прижал Готарзу и Конана друг к другу. Бросив оружие, схватившись так, что затрещали груди, они продолжали биться врукопашную. Конан открыл рот, желая выяснить, что случилось, но его тут же забили черные волосы из бороды Готарзы. Выплюнув их, киммериец прорычал:

— Ты, придворный шаркун! Что тут стряслось?!

— То возвращаются истинные хозяева Джанайдара! Полюбуйся, свинья!

Подозревая подвох, Конан все-таки оглянулся. Со всех сторон по земле стлались полчища серых теней. Взгляд выхватил безжизненные, немигающие глаза, оскал уродливых собачьих пастей, впивавшихся клыками и в живых, и в мертвых, в то время как когтистые, похожие на руки лапы рвали на части плоть. Объятые ужасом, воины рубили и кололи тварей, но пергаментная, трупного цвета кожа монстров была практически неуязвима. И там, где удавалось расчленить одну тварь, на ее место тут же появлялось трое новых. Воздух наполнился отчаянными криками, хрустом костей и отвратительным чавканьем.

— Проклятие Джанайдара — упыри! — Готарза задохнулся от ужаса. — Бежим! Дай слово, что, пока не выпутаемся, ты не ударишь в спину, — тогда разожму руки. Продолжим после!

Плотная масса беглецов сбила их с ног. Варвара чуть не затоптали. В нечеловеческом усилии Конан — приподнялся на колени, схватил свой кинжал, встал, выпрямился, побежал, вовсю орудуя кулаками и локтями, высвобождая в обезумевшей толпе вокруг себя чуток пространства — посвободнее вздохнуть.

Людской поток до краев затопил дорогу к Лестнице: джезмиты, козаки, иранистанские воины — все вместе, забыв о ненависти, напрягая силы, они спасались от не знающих жалости выходцев преисподней. По краям отступавшей толпы кишели зловещие тени. Словно гигантские серые вши, упыри в секунду накрывали с головой всякого, кто отстал или шагнул в сторону от общей массы. Конан протиснулся к краю и вдруг увидел Готарзу — тот едва держался на ногах, отбиваясь от четырех упырей. Свой меч он потерял, но, не растерявшись, будто клещами сдавил пальцами шеи двум убийцам, пока третий повис у него на ногах, а четвертый кружил, стараясь дотянуться до горла.

Взмах ильбарского клинка — и тварь развалилась надвое, еще взмах — и от второй отлетела голова. Готарза сбросил с себя остальных, и те вместе с подоспевшими полезли на Конана, вонзая в его тело зубы, когти, разрывая плоть.