Андрей Грешнов - Дух, брат мой

• Название: Дух, брат мой
• Автор: Андрей Грешнов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-30430-1

Русский корреспондент едет вместе с афганскими бандитами по густой зеленке. Один — среди духов. Завалы, обломки, воронки, поросшие травой и кустарником. Вот крайняя сторожевая застава. БТР тормозит, стоит, пока пыль не осядет. Последняя фотография на память. Но… журналист не верит своим глазам. Духи поднимают на шесте красный флаг. «Это в честь ваших солдат», — говорит один из них…

---

В начале сентября 1989 года административный уездный центр Шинданд пал под натиском мятежников. Внезапным броском с западного направления, под прикрытием «зеленки» отряды Исмаила спустились с пологих горных склонов и в ходе тяжелейших боев овладели почти всем городом. Горстка защитников Шинданда, героически обороняясь, закрепилась в кишлаках на востоке от города. Исмаил победоносно вступил в свое имение — кишлак Чармахаль, где родился он сам, и где издревле жили все его предки. Ситуация складывалась угрожающая. От Шинтанда до аэродрома рукой подать — 40 минут езды на УАЗике. Захват исмаиловцами этого стратегически важного объекта мог бы означать только одно — полную потерю контроля над северо-западной афганской провинцией и реальное открытие границы для военной помощи мятежниками со стороны Ирана. Наносить артудары по площадям, как это делали советские артиллеристы, афганские военные поначалу не решались, и, наверное, просто не хотели — им уходить было некуда. Да и ужасные последствия советских артобстрелов еще не стерлись из памяти мирного афганского населения.

Для борьбы с Тураном была избрана отработанная годами тактика — натравить пуштунов на таджиков, пообещав первым на определенный срок полный и безраздельный контроль над городом и источниками его доходов. Пуштунский батальон территориальных войск (бывших мятежников, перешедших на сторону власти, а попросту «договорных» духов) под командованием Абдула Кадыра вступил в бой с таджиками Исмаила. Бой этот шел ровно шесть дней. Результаты этой кратковременной пирровой победы, одержанной пуштунами, я лицезрел сам, когда 10 сентября приземлился на совершенно пустом, разграбленном, и уже незнакомом аэродроме Шинданда.

Щемящее чувство тоски по ушедшим годам, когда здесь царила бурная жизнь, охватило меня сразу, как только рампа открылась, и я спустился на рулежку. Оборванные куски зеленого искусственного покрытия, ни одной живой души, кроме тех афганских военных, что находились со мной на борту во время полета. Ни одного самолета или вертолета. Как будто и не было ничего.

Время еще продолжало по инерции проноситься здесь неумолимо быстро, пожирая пространство отмерянного мне отрезка из расчета один к трем. Казалось, какая-то невидимая глазу сила стремилась уничтожить как можно быстрее следы войны, живые свидетельства когда-то царившей здесь трудной армейской жизни.

У разграбленных модулей политотдела дивизии я по привычке остановился. Пошел правее. Окна без стекол, с которых были сорваны шпингалеты, с укоризной смотрели на меня пустыми глазницами, как бы спрашивая, где я был столько времени. Раскрытые настежь двери заманивали пыльный ветер, врывавшийся в коридоры и комнаты маленькими смерчеподобными потоками. Переборов дрожь и оцепенение, я шагнул внутрь и почувствовал могильный холод, исходивший от еще недавно бывших такими родными и знакомыми дощатых и фанерных стен. Так и не снятые с них портреты вождей — Ленина, Маркса и Энгельса. Забытый стенд с вырезками из дивизионной газеты, листовками, призывами. Пошел по коридору до восьмой двери справа, где я когда-то ночевал и пил ночью с военными привезенную из Кабула водку, вошел в комнату и сел на пол, туда, где я спал на железной панцирной кровати вместе с нашими офицерами. Все в безвозвратном прошлом. Вспомним ли мы когда-нибудь друг друга?

Вышел на улицу и еще больше приуныл. Некогда вымытые до блеска доски волейбольной площадки сгнили. Афганцы, которые стояли табором в километре от наших модулей и здесь не жили, изгадили ее своими испражнениями. Когда-то выкопанные и заботливо выложенные камешками оросительные каналы для цветов и клумб были уничтожены. В тех местах, где еще что-то осталось от этой самодельной ирригационной системы, воды не было и в помине, как и не было самих клумб и цветов. Все было осквернено. Мерзость запустения царила в бывшем штабе дивизии. Вот тебе и «величественные памятники советским героям», товарищ Наджибулла, вот тебе и «вечная память сынов Страны Советов».

Издали в мою сторону запылил джип с военными — они были предупреждены из Кабула, что к ним прилетит корреспондент, которого надо свозить в Шинданд и выполнять все, что он прикажет. Начальник Генштаба, товарищ Шахнавваз Танай постарался. Хороший он вообще-то мужик, бесстрашный. Только Наджиба шибко не любит. Да оно и правильно, наверное. Нам бы таких вояк — генералов. Чтоб не молоко парное от советских коров пили да баб втихаря по темным углам лапали, а чтоб вот так, как он, с пулеметом, да с борта по душманам. Глядишь, и выиграли бы эту проклятую войну.

Военные оказались ребятами покладистыми. Узнав, что я здесь одним днем и ночевать у них в полку не собираюсь, без лишних слов сунули мне в руки автомат и покатили в сторону Шинданда. Пустых разговоров не вели, но когда стали обсуждать между собой, где взять переводчика для журналиста и услышали, что переводчика не надо, загоготали как гуси и уже не отпускали меня с расспросами до первой смешанной военно-хадовской заставы. Застава стояла в зарослях «зеленки» у подножья пологой горы, по левую сторону от дороги. Хадовец-таджик тоже обрадовался, что я говорю по-персидски. Хлопнул дверью УАЗа, поехали. На второй заставе, ближе к городу, были уже одни хадовцы. Военные вышли и пошли пить чай. В машину залезли два абрека в чалмах, очень подозрительного вида. Бойцы территориальных войск. Пуштуны, будь они неладны. Вкратце изложили свою версию происходивших здесь несколько дней тому назад событий.

По их словам, из территориального батальона Абдула Кадыра после всей этой бойни в живых осталось только 67 человек. Почти половина полегла. Исмаиловцы, отчаянно цеплявшиеся за каждую складку местности и «зеленку» в Чармахале, оставили на поле боя только убитыми 120 человек. В плен не сдался никто. Мало того, когда к Чармахалю, находящемуся от самого Шинданда всего в 500 метрах, удалось пробиться двум из пяти танков (три исмаиловцы сожгли из РПГ), пуштунов ждал очень неприятный сюрприз. Таджики заминировали фугасами весь кишлак, кроме одного дома, где жил сам Туран Исмаил. И когда «договорные» заняли, как им казалось, населенный пункт, все в одночасье вдруг взлетело на воздух. Только вчера оттащили разлагающиеся на солнце трупы. Пока шел этот бой, был день, а ночью таджики вновь напали на Чармахаль и успели его нафаршировать минами как баранью лопатку чесноком и морковью. Все, что было в наличии у таджиков, было закопано на путях и тропках кишлака. Ходить туда стало почти невозможно, а сами исмаиловцы под покровом ночи также внезапно исчезли, как и появились. Одно слово — духи.

За разговорами и доехали до городка, свернули влево. Высокие тенистые деревья, открытые дуканы, лотки с овощами и фруктами. Кучи потрескавшихся от спелости гранат. Слева — двухэтажное приземистое здание провинциальной мэрии, без окон и дверей. В стенах — дыры от гранатометных выстрелов. Здесь хадовцы передали меня с рук на руки «договорным», которые и повели меня в кишлак Чармахаль. Впереди шла разведгруппа с рациями в руках, они с кем-то все время переговаривались.

Избитая гусеницами тропа, шириной метров в шесть-семь, уходила по прямой на юго-запад от города через бурелом «зеленки». Черные пятна сгоревшей соляры выдавали места, откуда оттаскивали сожженные танки. Но песок и землю уже выровняли, воронки засыпали.

Сам кишлак, вернее то, что от него осталось, представлял собой почти ровный прямоугольник, к которому с четырех сторон вплотную подходили заросли виноградной лозы и деревьев. Само название «Чармахаль» означает четыре местности, а в просторечии — четыре стороны. Очень соответствовало сущности этого населенного пункта. Это было нечто вроде поля, по которому прошлись плугом. Грядки, только в увеличенном виде. Взгорок — ложбина — опять взгорок — опять ложбина. Да почти все кишлаки и деревеньки что в Шинданде, что в Герате, одинаковые. В тянущихся на сотни метров ложбинах цепочками стоят дома, точнее, остатки домов и разрушенные стены, На пригорках — культивируемые виноград или посевы зерновых. В Чармахале ничего живого не осталось. Только одиночные стены домов, да мины.

Дружественные душманы, небольшой отряд которых материлизовался из зарослей и примкнул к моим провожатым, сказали пригнуться и идти под прикрытием ряда продырявленных стен за ними след в след по пригорку. Замполитов среди них не было, да и к жизни они относились философски. Так что приходилось следовать их рекомендациям и ступать точно по следам. Один из бойцов Кадыра внезапно остановился, задрав ногу, как журавль. Противопехотка. Для «договорных» это тоже было неожиданностью. По их словам, они только с час назад здесь были и тропку разминировали. Черт их разберет, этих афганцев. Надо действительно под ноги смотреть, домой все же хочется вернуться. Прошли метров сто к самому центру кишлака и выглянули сквозь «природные» бойницы стен на его правую сторону.