Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

• Название: Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы
• Автор: Владилен Орлов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-42599-0

Их военная специальность считалась на фронте одной из самых сложных и опасных. Они были первоочередной целью для немецких наводчиков и стрелков. Наступая с передовыми отрядами Красной Армии, участвуя в атаках штурмовых групп, артиллерийские разведчики-наблюдатели несли тяжелые потери. Поэтому их мемуары — большая редкость. Автор этой книги тоже не раз смотрел в лицо смерти, пройдя с 6-й артиллерийской дивизией прорыва от Белоруссии до Эльбы: «Прогремела короткая артподготовка, и танки двинулись вперед. Мы вскочили и побежали вслед за ними. Свистят снаряды и пули, впереди какое-то марево: то ли от взрывов, то ли от дымовых шашек, пущенных немцами. Танки то и дело останавливаются, поджидая нашу братию, которая должна успеть заметить и обезвредить противника с Фаустпатроном. Танкам „ИС“ болванки не страшны, а Фаустпатрон — смерть…»

«Раздался характерный треск немецкого пулемета, и меня словно кнутом хлестнуло по правой ноге и обожгло левую. Ноги подкосились. Левая штанина была разорвана в клочья, в правой две дырки, из которых сочилась кровь. Ранен? — крикнул кто-то. Я кивнул…»

---

Дальнейшее прошло, как и ожидалось. Из задней двери соседнего вагона прокралась фигура одного из «братков», он с усилием и, наверно, внутренне чертыхаясь, открыл заднюю дверь нашего вагона, влез, пошуровал немного (поверка заканчивалась!) и спрыгнул обратно, унося мой мешок. «По вагонам!» — скомандовал сержант, поняв, что «дело сделано». Я тут же залез к себе и стал определять потери. Мой расчет оказался правильным. Исчез только мешок и немного рядом разбросанных вещей, в том числе опасная бритва, взятая мной в ветлечебнице. Торопился «браток». У Степана и моего соседа тоже исчезли мешки. Правда, там почти ничего не оставалось. Собрав в кучу все разбросанное и понимая, что без мешка мне не обойтись, я пошел в соседний вагон и вызвал Пахана. «Отдайте мешок, мне не на чем спать, и бритву, остальное жрите», — сказал я. Пахан, как и в случае с дедом, состроил удивленное лицо, потом пошарил и выкинул мой мешок, сказав, что бритву не нашел. Схватив мешок, я вернулся к себе в вагон, запихнул обратно все, что осталось, и лег в плохом настроении. Мои приятели и кое-кто из обитателей вагона пытались утешать, говоря, что выхода не было, такова жизнь, завтра-послезавтра уже приедем и вся эта гадость кончится. Но на душе было скверно. Сержанты вызывали брезгливое, но и настороженное отношение к себе. Формировалось отрицательное отношение к командирам вообще, и укрепилась мысль, что надо рассчитывать только на себя.

На следующий день мы застряли на очередной станции, и там запомнились два события: приобретение продуктов и дезертирство Пахана с единомышленником.

Мои продукты заканчивались, остались одни сухари и немного сахарного песку, и я решил загнать, точнее, обменять мои еще крепкие ботинки на съестное. На улице тепло, завтра-послезавтра должны приехать, можно походить и босиком. В лагере все равно всю одежду выбросим и получим полное обмундирование. Мои приятели и другие призывники уже спустили все, что было можно, в обмен на продукты и щеголяли босиком и в старой легкой одежде, только чтобы прикрыть тело. Пока поезд стоял, я пошел на станционный базарчик. После нескольких попыток обменял ботинки на стакан ряженки, которую тут же выпил, и вареную курицу с куском хлеба. Вернулся и почти два дня «пировал», так надоела сухомятка!

Незадолго до отхода поезда, когда все уже собрались у вагонов в ожидании отправления, сержанты вдруг забеспокоились (что-то почувствовали!) и устроили поверку личного состава. Сразу обнаружилось отсутствие Пахана и его «помощника». Сержанты загнали нас в вагоны, запретили выходить, разве что рядом, по нужде. Младший сержант остался с нами, а «Старшой» помчался на станцию. Когда стал подходить встречный состав и наш паровоз дал сигнал к отправлению, он вернулся удрученный, сказал, что никого не нашел, и дал поручение местному коменданту разыскать беглецов. Позднее прошел слух, что «помощника» изловили и отправили к штрафникам, а Пахан исчез. Остальные «братки» притихли, а нам стало легче на душе, одним гадом, причем главным, стало меньше.

Вечером следующего дня или через день мы, наконец, прибыли на станцию Тоцк (Тоцкое?). Высыпали на пути и нестройной босоногой толпой вышли на пристанционную площадь. Солнце клонилось к закату. Нас вновь пересчитали и завели в пристанционный садик, приказав никуда не отлучаться без разрешения и устраиваться на ночь, так как в лагерь отправимся утром. Назначили часовых, а точнее дежурных, которые должны были следить за порядком. Некоторые ворчали, так как надеялись уже сегодня поужинать в казармах, а теперь приходилось поджать животы. Мы с приятелями разжились кипяточком на станции и доели остатки сухарей. Погрызли немного жмыха и стали устраиваться на ночь. Солнце заходило, стало свежо, и стыли ноги. Мы раздобыли немного соломы, и каждый устроил постель на траве садика. Я вытряхнул крошки из мешка, натолкал туда соломы, залез в мешок, положил кулек с оставшимися пожитками под голову и вскоре уснул.

Рано утром, только взошло солнце, нас подняли, построили, и мы пошли по пыльной дороге к видневшимся вдали постройкам и рощице. Там располагались Тоцкие лагеря. Шли долго, мимо построек казарменного типа, землянок, складов, заборов, шлагбаумов с часовыми и уже совсем уставшие подошли к очередному шлагбауму. Сержанты что-то предъявили, шлагбаум открылся, и мы строем, точнее подобием строя, вошли в расположение нашего запасного полка. Нас подвели к штабу, и мы сгрудились у входа какой-то дикой, оборванной, запыленной толпой.

Вскоре на крыльце появился полковник или подполковник, кажется замполит командира полка, в сопровождении нескольких офицеров и стал толкать речь о службе в армии, о престижности артиллеристов, о порядках в части. Его слушали невнимательно и вскоре стали прерывать возгласами: «В баню ведите!», «Кушать хотим!» и т. п. Замполит быстро закруглился и дал слово другому офицеру. Тот объявил распорядок, нас вновь построили, проверили по списку, разбили на группы по образованию и определили каждую группу в свою учебную батарею. Все, имевшие (точнее заявившие) за плечами 7 и более классов, в том числе и я, попали в 10-ю батарею, где готовили вычислителей и разведчиков-артиллеристов. Возглавивший нашу группу офицер повел нас в баню, где передал старшине батареи. В предбаннике, где мы разделись догола, нас осмотрел врач, постригли под «нулевку», вручили кусок хозяйственного мыла (до конца войны я другого не видел) и запустили в баню. Всю одежду свалили в кучу и потом увезли. После того как мы хорошенько помылись, многократно мылясь и обливаясь водой из шаек, старшина выдал нам под расписку довольно чистую, но застиранную б/у (бывшую в употреблении) одежду: нижнее белье, х/б гимнастерку и брюки, латаные солдатские ботинки с обмотками и двумя парами портянок, пилотку, белый полотняный, но достаточно прочный ремень. Пришлось учиться, как хорошо намотать обмотки, что у меня получилось не сразу. Они то и дело разматывались и сползали. Затем старшина приказал забрать отложенные заранее личные вещи и отвел в столовую, где нас накормили армейским завтраком: пшенной кашей с куском хлеба и чаем. После завтрака строем старшина повел нас в казарму 10-й батареи, где в своей каптерке переписал и выдал каждому довольно кургузое полотенце и шинель, тоже б/у. Далее он приказал устраиваться, отдохнуть, объяснил распорядок дня, ответил на вопросы и сказал, что нормальный режим начнется завтра.

Казарма представляла собой длинный, врытый в землю барак с маленькими, как в коровнике, окнами. Внутри он делился вдоль всей своей длины перегородкой на две половины, одну из которых занимала наша 10-я батарея, а вторую 9-я, связистов. Помещение походило на длинный сарай. Из-за отсутствия потолка сверху сразу шла двускатная крыша, а в противоположных торцах барака просматривались большие двери, больше похожие на ворота. Вдоль длинного прохода тянулись сплошные 2-ярусные нары на 60–70 человек, прерывавшиеся в середине подобием холла, в котором был стол в окружении скамеек и довольно большое окно. В холле писали письма, читали, проводили беседы. На нарах были набитые соломой жидкие матрацы и подушки, по одной на каждого. Мы, я и Виктор, заняли указанное нам место, бросив на постель шинель и мешок с привезенной личной мелочью. В этот же день мы отправили письма домой с нашим адресом.

Далее пошли будни, резко отличавшиеся двумя режимами дня: нормальный режим с занятиями и наряды с несением караульной службы.

Нормальный режим состоял из подъема в 7 часов, физзарядки, утреннего туалета, завтрака, строевой подготовки, занятий по специальности, обеда, короткого отдыха, опять занятий с обязательным политчасом, ужина, вечерней поверки на плацу, в которой участвовали все батареи полка, личного времени перед сном и отбоя в 11 часов.

Наряд начинался вечером и длился сутки. Обычно он состоял из собственно караула, куда направлялась большая часть батареи, и наряда на кухню для меньшей части. У меня осталось ощущение, что мы в основном ходили в караул, а занятия занимали значительно меньше времени.

Через несколько дней после нашего прибытия всю ранее осужденную молодежь как-то поспешно собрали и отправили с маршевой ротой на фронт. Так что вся наша только что прибывшая команда с «братками» и другими, в том числе и мой приятель Виктор, исчезла окончательно. После их отъезда поговаривали, что их направили в основном в штрафные батальоны. В казарме стало пусто, всего несколько человек, и я занял верхние нары поближе к холлу, чтобы читать, так как там было светлее. Весь распорядок нарушился, но всего на один день.

На место отбывших осужденных прибыл новый контингент, и какой! Прибыли молодые кубанские казаки, все с образованием не ниже 7 классов, особым менталитетом, интеллектуально развитые, с запасом знаний и практического опыта. Мне особенно запомнилось и изумило, что общий культурный уровень прибывших был значительно выше их одногодков — сельчан Башкирии и Центральной России, с которыми я общался до и после армии. Возможно, это впечатление было получено по контрасту с командой, с которой я прибыл в запасной полк. Многие из прибывших, несмотря на свои 17 лет, были уже обстреляны и даже имели ранения, то есть имели небольшой фронтовой опыт. Дело в том, что в тяжелом, предыдущем 1942 году, когда немцы занимали донские и кубанские земли и почти весь Северный Кавказ, всех допризывников срочно призвали, «загребли», как они выражались, чтобы не оставить у немцев это «ближайшее пополнение», и начали отправлять в тыл. Однако из-за беспорядочного отступления наших частей и больших потерь многих из «ближайшего пополнения» направляли в отступавшие части, и они, совершенно не обученные и не подготовленные, сполна хлебнули фронтовой жизни, да еще в самом неприглядном виде, при отступлении. Я быстро нашел общий язык со всеми и наконец-то почувствовал себя в своей, понятной мне, среде. В казарме стало многолюдно, все знакомились, притирались друг к другу, рассказывали о себе, слушали новых знакомцев. Уже через день распорядок дня восстановился.