Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса

• Название: Три войны Бенито Хуареса
• Автор: Яков Гордин
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Перу Якова Гордина принадлежат повести о Северной войне — «Пусть каждый исполнит свой долг», о декабристах — «После восстания», о гибели Пушкина, о Толстом, о первом русском историке Татищеве. Ленинградскими театрами поставлено несколько пьес писателя на исторические темы.

Новая повесть Я. Гордина «Три войны Бенито Хуареса» рассказывает о судьбе национального героя Мексики, возглавившего в середине XIX века борьбу патриотов с реакционными и своекорыстными генералами и церковниками, а затем и с французскими интервентами.

Экономические кризисы, контрреволюционные мятежи, угроза иностранного вторжения, слабость и отступничество вчерашних союзников — ничто не могло сломить волю Хуареса, индейца из горного селения, ставшего вождем мексиканского народа, мудрым и дальновидным политиком.

---

Десять дней назад они сидели с Томасом Мехиа, вождем Сьерра-Горды, тридцатипятилетним индейцем, генералом Мехиа, на подобии каменной скамьи, положенной на широком горном уступе. Мехиа привел его сюда по извилистой крутой тропе, укрытой густыми можжевеловыми зарослями. Они пришли из деревни, где Мехиа с охраной скрывался, ожидая сигнала к выступлению. Мехиа, в потрепанном офицерском мундире без знаков различия, в белых полотняных штанах, сидел, опершись локтями о колени, и, не мигая, смотрел перед собой.

А перед ними — впереди и снизу — лежали в вечерней тени коричнево-зеленые горы. Справа над длинным ровным хребтом текла огненная полоса.

Отец Франсиско искоса посмотрел на дона Томаса, на его плоский профиль и неожиданно увидел, как из-под корней можжевелового дерева выползла змея — чешуя ее красновато сверкала, — вползла на круглый теплый камень неподалеку и упруго свернулась, положив на кольца плоскую треугольную голову. Она смотрела в ту же сторону, что и Мехиа.

Миранда слегка толкнул дона Томаса локтем и глазами указал на змею. Мехиа слегка повернул голову, и лицо его оживилось, большие губы приоткрылись. Потом он вытянул их и тонко свистнул.

Змея мгновенно вскинула треть тела — как сильный стебель — и посмотрела на них. Глаза ее поблескивали красным. Мехиа смотрел на это упругое, замершее в боевом напряжении существо — и блаженно улыбался.

— Она — холодная, — сказал он. — Быстрая, сильная и холодная. Я хотел бы иметь таких солдат.

Змея опустила голову на склон камня и заскользила, потекла с него, как струйка багровой воды.

Миранда вздрогнул — он ощутил зловещий холод ее чешуи. Змея исчезла.

— Дон Томас, — сказал Миранда, — почему вы воюете против правительства?

— Кто-то должен защищать святую церковь и достоинство армии, святой отец? Эти люди пришли и стали ломать жизнь по своему разумению. Они думают, что, отобрав фуэрос, они отбирают лишнее у священника и офицера. Безумцы… Они отнимают душу страны! Разве это не так? Они хотят, чтоб мы перестали быть мексиканцами, а стали неизвестно кем. Чем мы будем отличаться от гринго, француза или немца? Цветом волос? А что они сделали с индейскими землями? Этот идиот Лердо не подумал, что общинные земли подпадут под действие закона? А кто же за него должен был думать? Зачем этот индюк в сюртуке лез в министры, если не умеет думать? Их всех гнать надо!

— Все верно, — кивая тяжелой, коротко стриженной головой, сказал Миранда. — Но есть еще важное… Я не стал бы утверждать, что наши либералы — плохие люди. Нет. Они люди хорошие. Но они — слабые люди. Их вера оказалась слаба, и дьявол овладел ими. Они искренне думают, что творят благо. И это, дон Томас, главная опасность. Они не трусы. И тем хуже! Именно искренностью своей и готовностью к жертве они соблазняют народ. Народ доверчив, народ — дитя. Народ нуждается в пастыре. Либералы думают, что они могут быть пастырями. Гордыня обуревает их. Вчера они узнали о демократии, сегодня они хотят учить ей народ. А церкви нашей скоро две тысячи лет. Да, есть недостойные иерархи. Есть корыстолюбивые священники. Так что же? Разрушим поэтому церковь? Среди жен есть злые и распутные. Так что же? Изгоним всех женщин из пределов страны? И пресечется род человеческий в Мексике. Разрушим церковь — и пресечется дух человеческий. Запомните, дон Томас, в церкви главное — не качества того или иного священника. Главное — та мысль, с которой господь создал и благословил нашу церковь. Мысль эта, цель эта — всеобщее счастие, дон Томас. Господень град на земле!

— Но, святой отец… — Мехиа почувствовал что-то странно незнакомое в словах священника.

— Да, понимаю. Небесный Иерусалим — он стоит сегодня и вечно. Но через муки и страдания, через искушения и соблазны мы идем к Иерусалиму земному, к божьему граду, очищенному кровью от скверны! И все будут счастливы, дон Томас!

«Господи! Прости мне эти еретические речи, но иначе они не поймут. Я беру на себя этот грех!»

— И я открою вам, генерал, — нашей Мексике, истерзанной родине нашей, предназначено стать первым дворцом этого града. И муки ее — искупительные муки.

Узкая огненная полоса на западе стремительно тускнела и расплывалась. Глубокая черная тень лежала под ними. Мехиа встал.

— Я знал это, падре, я всегда знал это. И, клянусь вам… — ладони его сжимались и разжимались, — клянусь вам, я буду убивать во славу господа нашего и святой церкви, пока последний безбожник не исчезнет с нашей земли!

Он упал на колени и ударил лбом в покрытый жестким лишайником камень. Несколько минут он беззвучно молился, шевеля губами и наморщив низкий лоб, потом быстро и плавно вскочил — как змея. Он взглянул на священника, и рот его приоткрылся — по лицу Миранды текли слезы.

— Какая боль, — сказал дон Франсиско, — какая боль, что нет другого пути! Мы будем убивать, но, заклинаю вас, дон Томас, плачьте в душе своей над каждым убитым!

Вечер кончался, наступала тьма. Мехиа взял священника за руку и уверенно повел по тропе вниз. Снизу поднимались огни — это телохранители, обеспокоенные долгим отсутствием генерала, шли с фонарями навстречу…

И сегодня, 15 октября 1856 года, идя по светлым прямым утренним улицам Пуэблы и вспоминая лица индейцев, с торжественной преданностью смотревших на генерала Мехиа, отец Франсиско легко и радостно думал, что штат Керетаро, нависающий с севера над Мехико, по призыву дона Томаса поднимется на помощь Священному легиону Пуэблы. Индейцы, эти обездоленные, на которых всегда опирались либералы, пойдут драться против них, против тех, кто много обещал, а принес только еще большие тяготы и невнятицу. Керетаро станет мексиканской Вандеей, но Вандеей победоносной!

Сонные утренние прохожие не обращали внимания на быстро идущего немолодого сеньора в длинном дорожном сюртуке и темной шляпе.

У двухэтажного дома в потрескавшихся синих изразцах Миранда остановился и протянул руку к бронзовому молотку. Но дверь отворилась без стука. Гостя ждали. Рослый лакей, поклонившись, жестом пригласил путника пойти.

В кабинете навстречу отцу Миранде встали трое офицеров.

— Счастлив видеть вас в Пуэбле, дон Франсиско, — звонко сказал полковник Мирамон.

— Мы должны опередить их, — отвечал Миранда. — Если они успеют обнародовать конституцию — все станет куда сложнее. Мы должны их опередить!

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ ЗАБОТЫ

Алькальд[7] городка Тавехуа дон Мартин Кансеко умирал. Он лежал на спине, глядя в белый потолок, который впервые за всю долгую жизнь хозяина дома ожил и закачался, пошел волнами, то улетая ввысь, то опускаясь совсем низко — к самому лицу дона Мартина. И тогда он в страхе закрывал глаза. Страшная тяжесть в глубине груди, которая мучила его последние дни, почти исчезла. Ему больше не казалось, что кусок неровного железа ворочается там — внутри. И левый бок стал ныть меньше. Только дышал он с трудом и не мог пошевелиться.

Он лежал, не в силах поднять руку и вытереть холодный пот со лба и горла. Он мог бы позвать служанку, но ему не хотелось ее видеть. Ему не хотелось видеть никого, кроме отца Хименеса, приходского священника. За священником уже послали. А он все не шел.

Дон Мартин не боялся смерти. Он всегда знал, что она придет — рано или поздно. Его длинная, однообразная жизнь давно уже, с тех пор как умерла его жена, — а он не изменял ей и после ее смерти, — после того как вино потеряло для него вкус, с этих пор его жизнь прерывалась только праздниками, которые он устраивал для других людей. Смерть была обязательным украшением этих праздников — танцующие скелеты, сахарные черепа, фейерверки в виде загробных чудищ… Смерть была чем-то обыденным. Особенно в нынешние времена, когда война следовала за войной и тебя каждый день мог застрелить вспыльчивый офицер или просто пьяный солдат.

Смерть не пугала дона Мартина. Его ужасала — и давно уже — мысль, что он, как бывает с некоторыми несчастными, умрет где-нибудь в глухом месте или внезапно. И его друг, дон Андреас, не сможет или не успеет причастить его. У него холодела голова при этой мысли, и он гнал ее от себя… И вот теперь, когда он и в самом деле умирал, дона Андреаса все не было, и тоска охватывала дона Мартина.

Наконец стукнула входная дверь. Отец Хименес медленно вошел в полутемную комнату и подошел к постели умирающего.

Дон Мартин повернул к нему глаза и увидел скорбь на мягком отечном лице своего друга.

— Я уж боялся, что вы не успеете, дон Андреас, — прошептал он.

Отец Хименес молчал.

— Не медлите, мой друг, — шепнул, задыхаясь, дон Мартин. — Причастите меня…

И вдруг он увидел, как большая голова священника тяжело качнулась справа налево и обратно. С трудом втянув немного воздуха, умирающий шепнул:

— Что?..

Священник отступил на шаг и приложил руки к большим темным щекам.