Владимир Найдин - Давнишние секреты

• Название: Давнишние секреты
• Автор: Владимир Найдин
• Жанр: Прочая документальная литература

 Владимир Львович Найдин — доктор медицинских наук, профессор, зав. отделением Института нейрохирургии им. Н.Н. Бурденко. Автор многочисленных научных работ, а также научно-популярных очерков о медицине.

Много лет печатает в толстых журналах “рассказы врача”, составившие книги “Один день и вся жизнь” (2005), “Вечный двигатель” (2007), “Реанимация” (2008), “Интенсивная терапия” (2009), “Реабилитация” (2009). Постоянный автор нашего журнала. Последняя публикация в “Знамени” — ““П-т-т, санагория, чать!” Семейная сага” (2009, № 6).

В цикле, публикуемом в этом номере, рассказы о родных и близких соседствуют с историями из житейского опыта автора — врача и пациента.

---

Последствия были кошмарными. Каждый день был отмечен каким-нибудь деянием. Стелла перечисляла эти действия с ужасом. Один день был посвящен зимней одежде. Мать вынимала из шкафов шубы, пальто, шапки, шарфы, даже теплые перчатки. Все укладывалось в ванну и заливалось горячей водой. Для верности еще и засыпалось стиральным порошком “Лотос”.

На другой день развешанные Стеллой для просушки вещи снимались с плечиков и выбрасывались на улицу. Прямо с балкона пятого этажа старинного дома на Никитском бульваре. Рядом с Домом журналиста. Сами журналисты от падающих шуб и меховых ботинок уклонялись, но другая публика не брезговала. Лишь кое-что, какие-то крохи находили соседи и приносили обратно. Стелла плакала от бессилия и отчаяния. Мать озабоченно хмурилась и подкрадывалась к шкафам — нет ли еще чего-нибудь завалявшегося. “Квартиру надо держать в чистоте, не захламливать”, — бормотала она скороговоркой. Ее чистые синие глаза сияли неподдельной радостью.

Через какое-то время она устроила форменное аутодафе. Прямо на паркете, подложив плетеный соломенный коврик, она разожгла полноценный туристический костер. Из старых журналов: “Знамя”, “Октябрь”, “Новый мир”. На нем Зоя Станиславовна сожгла единственный экземпляр докторской диссертации своего зятя — Стеллиного мужа. Он был доцентом какого-то технического вуза. С диссертацией подзадержался, созрел только к шестидесяти пяти. И вот такой афронт.

Диссертация сгорела почти полностью. Он ответил на это обширным (трансмуральным) инфарктом. Выкарабкался с трудом. Мать на время притихла — зять все время сидел дома, пытался по крохам восстановить рукопись и мешал ее активным деяниям.

“Виктор Михайлович, вы бы прошлись по свежему воздуху, — вкрадчиво советовала теща, — вредно все время находиться взаперти”. Ей не хватало простора, она искоса поглядывала на кузнецовский сервиз аж на двадцать персон. Уж очень хотелось его выбросить. Зять глухо стенал, скрывал за стеклами очков душевную боль и слезы. Ослабел после инфаркта.

Я несколько раз говорил Стелле, что мать надо отправить в клинику, в психосоматику. Там за ней будет какой-никакой пригляд, и они с мужем хотя бы немного отдохнут. Стелла плакала и отвечала, что не может отправить мать в психушку.

— Я помню, как она мне заплетала косички, когда провожала в школу. Заставляла выпить чашку какао, съесть бутерброд с сыром. Вы знаете, какой тогда был вкусный сыр! Сейчас такого нет. На выпускной вечер сама выбирала мне материал на платье. (Охотно верю.)

— Я понимаю ваши чувства, но учтите, что человек в таком состоянии может погубить и вас, и вашу семью.

Так все и получилось. Сначала от повторного инфаркта умер муж, а через год от инсульта отправилась в мир иной и сама Стелла.

Мать сдали в психосоматику (с большим трудом — очередь была огромной), она ходила босиком, в ночной рубашке и совершенно не знала простуд. Обычно старики умирают от пневмонии, а ее не могла одолеть никакая хвороба. След ее потерялся, когда ей минуло уже чуть ли не девяносто лет. Стелла умерла в шестьдесят пять.

Но мать не сдала. Не могла. Вот так.

Облом

Анька Гречишкина давно положила глаз на этого парня — Серегу Руденко. Ординатор первого года. Прибыл из Ростова и носом рыл землю от усердия. Нос был, правда, кривоватый. От бокса. Он в мединституте чемпионство держал в полутяжелом весе. Рослый, крепкий, ноги ставил широко, уверенно, как на ринге. Интересный шатен. Брови густые, в глазах — искры. Есть чем увлечься. Икал, правда, часто. Ну, это от институтской столовки. Какая там еда для ординатора-первогодка? С его-то копейками. Но зато ручищи у него были огромные. Как обнимет кого из девчонок, аж кости хрустят. Приятно!

Анька не раз норовила попасть в его объятия и взвизгивала громче всех, да и формы у нее были вполне привлекательные, ну уж а походка — вообще заглядение. Она так вертела на ходу попкой, что пожилые сестры говорили: “Ну, поплыл наш вертолетик, глядишь, кого зацепит”. Она уже сходила замуж, развелась вовремя и была свободна, как ветер. На мужчин заглядывалась с интересом, а на Серегу — так с повышенным.

Однако Сергей тоже был не лыком шит. Заканчивалась ординатура, он многому научился, но возвращаться в Ростов и окружающие его солончаки и степи не хотел ни в коем случае. Чего не хватало? Московской прописки. Это была проблема. “Прописочные” девчонки замуж выходить не хотели. Так, потискаться, провести романтичный вечер в простеньком кафе (откуда деньги, Зин?) и даже углубиться потом в желанный интим с псевдострастными криками и смешочками (и обязательным предохранением) — это всегда пожалуйста. Почему бы и нет? Пуркуа па? Как любила говорить старшая сестра в радиологии, которая была назначена обществом главной по е.ле. И которая строго спрашивала всех вновь прибывших девиц: “Ты блядь или овца? Ненавижу овец!”.

Анька овцой отнюдь не была. Но жила с мамашей вдвоем в огромной запущенной коммуналке с буйными соседями и о прописке какого-то мужика (хоть и симпатичного) даже не помышляла. Зачем? Лишний штамп в паспорте?!

Но завлекать — завлекала. При виде Сереги крутила задом так, что декоративные пуговицы отскакивали от юбки. Она это подсмотрела у Мадонны в каком-то рекламном ролике. Как надо вертеть.

И он в конце концов сдался. Улыбнулась ей фортуна. Но только на короткое время. Казалось, все карты сошлись удачно: мать уехала в Тулу к сестре на целую неделю, соседи расползлись кто куда — кто на свои шесть соток, кто в тюрьму, кто в больницу. Благодать! Он наконец пришел, высокий, галантный. Тортик за три пятьдесят принес и букетик фиалок за рупь пятьдесят. Бутылочку “Столичной” кристалловской она приготовила загодя. На всякий пожарный. Вот и пригодилась.

Немного выпили, слегка закусили и наладились в койку. Вернее, в огромную деревянную кровать, в которой Анька спала с матерью. Кровать была старая, жутко скрипучая, но просторная. Хочешь — ложись в длину, хочешь — в ширину. Анька на это тоже рассчитывала — любила порезвиться в разных позициях. Замуж даром, что ли, ходила? Образовалась неплохо.

Анька зашторила окна, создала интимный уют, распустила волосы и голышом нырнула под одеяло. От нее несло любовным жаром и страстью. Серега удивился такой скорости и тоже оказался в постели, отмечая положительно Анькину разгоряченность. Но было в комнате еще одно существо, которое пробудилось, а потом и возбудилось от этой пышушей жаром печки.

Дальше — по рассказу Сергея вечером в общаге.

Картина Анькиных зазывных плеч, исходящие от нее призывные токи, флюиды, феромоны и еще черт знает что до того распалили Серегу, что он разделся со скоростью образцового курсанта военного училища (он побывал там когда-то) — десять, максимум — двенадцать секунд. Он сбрасывал одежду целыми блоками: майка, свитер и пиджак — вместе через голову (хорошо, что пальто снял раньше), трусы, брюки и ботинки — ловко вниз. Только ботинки грохнули об пол. Носки оставил — они прилипли, снимать канительно, да и по полу явственно дуло.

Нырнул под одеяло так стремительно, что с размаху стукнул членом Аньку по колену. Она только взвизгнула от неожиданности и восхищения. Все складывалось замечательно. Если бы не одно “но”.

Привлеченный жаром уже не только знакомого ему Анютиного тела, но и токами еще какого-то горячего субъекта, обманутый зашторенными окнами (ночь — не ночь, не разберешь), из-под подушки выполз крупный румяный клоп. Сделал быструю пробежку и встал, задумавшись — с кого начинать. Он был сыт, плотно пообедал накануне, но тут предлагали что-то новенькое и в больших количествах. И он уставился на Серегу. Взгляд его был так грозен, что Сергей тут же заметил его. Можно даже сказать, что их взгляды пересеклись. У клопа — гастрономический интерес, у молодого мужика — ненависть. Неравные позиции: Серега-то занят, связан по рукам, ногам и еще по кое-чему, а клоп свободен, как ветер.

Хорошо, что клоп побыл в задумчивости на несколько секунд дольше обычного. Этого хватило, чтобы Серега кое-как закончил свою деятельность, удивив и душевно огорчив Анюту, бодро спрыгнул на пол, ловко щелчком скинул соперника и, бормоча, что он забыл про заседание кафедры, оделся опять, как образцовый курсант, — за сорок пять секунд (включая пальто и шапку). Потом он смылся навсегда.

Анька искренне была огорчена, но догадалась о причине такого афронта и принялась жестоко мстить. Она пролила кипятком все кроватные щели, выколотила на балконе ватные матрацы, сбегала в керосинную лавку и вооружилась таким количеством дихлофоса, что его бы хватило на целую общагу молодых ординаторов. Или казарму солдат.

Но... поезд ушел. Больше она не смогла заманить Серегу. Тем более что его взяли в штат института и дали прописку. Он тут же женился на своей ростовчанке — крупной дебелой казачке. С пятым номером лифчика. Друзья восхищенно цокали языками.