Семен Данилюк - Мужские игры

• Название: Мужские игры
• Автор: Семен Данилюк
• Жанр: Современная проза

---

- Тех ли разгоняем?! - заострил вопрос руководитель Питерского филиала Бажаев. Был Бажаев, по обыкновению, слегка нетрезв, и заостряемый им вопрос это и проявил предельно.

Но проявил он и другое: смутившиеся члены правления принялись переглядываться.

Вопрос прозвучал с откровенным намеком, о котором, сказать по правде, и не помышляли, - речь собирались вести о Покровском.

- Выслушайте, Владимир Викторович, - поспешно, стараясь упредить реакцию набычившегося президента, поднялся, отдуваясь, третий и главнейший из правленческих палычей - первый вице-президент Александр Павлович Керзон. - Здесь нет врагов. Все мы ваши соратники. Как и вы, болеем за дело. За эти годы мы создали мощный универсальный банк.

- Ах, то есть вы создали?

- Под вашим руководством. У нас есть собственный, давно утвержденный курс, которого придерживаемся твердо - на зависть другим. Стоит ли сейчас метаться, клянчить кусок пирога, к которому нас не хотят допускать?

- Всё, чего мы добиваемся, - давайте вместе подумаем. - Большим недостатком Забелина было то, что, ввязавшись в драку, он рвался вперед, оттесняя остальных. И, конечно, получал больше всех. - Ну, положим, прорвемся, получим мы кусок нефтянки. И что с этим делать? Онлиевский - там все ясно. Хапает, чтоб деньжат откачать. А там - гори эти скважины огнем! Но мы-то собираемся играть по правилам. Значит, придется вкладываться. А, чай, не свечной заводик. Выдержит ли банк такие перегрузки? Как бы плавучесть не потерять. Мне, например, кажется, что стоило бы сосредоточиться на скупке оборонных, технологичных институтов. Там, доложу вам, такие наработки, такие россыпи неокученные! И уж, во всяком случае, много дешевле обойдется.

- Я, кстати, хотела обсудить предлагаемый господином Покровским вариант реконструкции банка, - припомнила Файзулина. - Если мы внедрим эту х...хренотень, - поклон в сторону зарумянившегося Рублева, - то уподобимся министерствам, - опять одно-два прибыльных подразделения будут кормить кучу нахлебников.

Вдоль стен сквозанул осторожный ропот приглашенных на правление вице-президентов: что-что, а намеки в банке ловились с полуслова.

- И еще, Владимир Викторович, - Савин выкарабкался-таки из-за стола. - Я опять насчет западных заимствований. Ведь вся страна занимает - и правительство, и губернаторы, и компании. А деньги-то в производство как бы не идут. Стало быть, давление в котле возрастает. И - взорвется он непременно. А значит, и рубль как бы рухнет. Чем же те, кто занимают, отдавать станут? Это ж дефолт какой-то полный будет.

- Ну, похоже, все это камешки в мой огород, - прикинул отмалчивавшийся дотоле профессор Покровский. Сокрушенный вид его свидетельствовал о глубоком разочаровании. - Да, тяжело внедрять при таком-то сопротивлении. Но иначе нельзя. Новое время требует новых технологий.

- И новых людей, - с надеждой прошелестело от стены.

Покровский потер переносицу, набрал воздуха для долгого выступления, но его прервали. Все это время Второв, к которому апеллировали, на которого посматривали говорившие, молчал, обхватив подбородок руками. Теперь он сбросил руки, и - из прокушенной губы текла кровь.

- Наивный! Не в твой. В мой огород те камушки. Ишь как выстроились. Давно готовились. Президент вам не по душе. Скинуть решили коллективно! За то, что требую много, спать спокойно не даю.

- Ну зачем так, Владим...? - попытался было урезонить Керзон и тут же пожалел.

- Заткнись, накипь! Знаю, кто у них за главного дирижера. На мое место метишь, тихарь хренов? Забурели, дети мои? От железной руки устали? Ну, да и я от вас устал. Вот при Иван Васильиче: на следующем же совете - или мне развяжут руки и всех вас помету, или - сам по собственному!

- Владимир Викторович, да кто ж тебя так настропалил-то? - нервно попыталась обратить услышанное в шутку Файзулина. И состояние ее передалось остальным - испуга главбуха прежде никто не видел.

За столом разом возбужденно заговорили. Не слушая друг друга, каждый обращался к президенту. Не было уже единой отстаиваемой позиции, единых требований - были люди, не ожидавшие зайти так далеко и теперь пытающиеся "отыграть назад". Все еще стоял с дрожащими губами Савин - он видел себя виновником происшедшего.

Сорвался со своего наблюдательного пункта Рублев. Он подошел к Второву и принялся настойчиво шептать в ухо.

И лишь сам Второв стоял неподвижно, скрестив руки, и смотрел на мечущихся перед ним людей с видом человека, которому неожиданно помогли принять трудное решение.

- Ну, довольно мельтешить, - произнес он, и конференц-зал выжидательно затих. Члены правления расселись по своим местам, как вышедшие из повиновения хищники, вернувшиеся на тумбы в ожидании наказания.

Второв обвел всех почти ностальгическим взглядом:

- Правление в данном составе объявляю закрытым.

И, подхватив под руку огорошенного Рублева, вышел через заднюю дверь.

Правление затянулось. И теперь, опаздывая в аэропорт, Забелин агрессивно пробивался через нескончаемые московские "пробки". Навороченный "БМВ", требовательно сигналя, разгонял вспархивающие при его приближении "волги" и "девятки", подобно тому как сами они - лет за десять до того неприступные, крутые властители российских дорог - третировали затюканные "запорожцы".

"Навороченный", "крутой"! Забелин поймал себя на въевшемся сленге. Он со стыдом вспомнил, как на последнем фуршете в Президент-отеле, желая подольститься к собеседнику - нефтяному "генералу", компанию которого пытался перетащить на обслуживание в банк, то и дело вслед ему козырял выражениями типа "Лужок выволок Евтуха на стрелку", - подобно тому как высшее общество конца восемнадцатого века переходило на французский, признаком принадлежности к истеблишменту конца двадцатого становилось умение "ботать по фене".

Но когда, в какой момент он, Алешка Забелин, кандидат наук, небесталанный вроде ученый, смеясь над анекдотами о новых русских, сам обратился в нувориша и проникся кичливым непониманием всякого, не вхожего в те круги, в которых вращался в последние годы? Недавно при знакомстве с одним из умнейших, честнейших людей страны он, не контролируя себя, отвлекся и по привычке начал прикидывать, "сколько тот стоит". Новый знакомый, человек тонко чувствующий, прервался, разочарованно посмотрел на Забелина и поспешно откланялся.

Как-то само собой в порядке естественного отбора исчезли из круга зрения бывшие друзья. То есть в просьбах он старался по-прежнему не отказывать, но себе-то можно сознаться: помогал больше, чтобы снять тяжесть с себя, ну и желательно, чтобы это не требовало чрезмерных усилий. Впрочем, неловкость испытывал не только он. Старые знакомые при редких теперь встречах держались по-разному. У одних, помимо их воли, то и дело проступало заискивающее выражение просителя, ищущего подходящий момент. Другие же, напротив, держались до неестественности шумно и запанибрата. Но и в тех и других без труда читалось общее: для них Забелин перестал быть старым другом или добрым знакомым. Он превратился в их шанс на лучшую жизнь.

От новых же своих сотоварищей он отличался разве что тем, что лучше их умел не выказывать распирающее изнутри ощущение собственной значимости. Из круга вышел круг.

В редкие, свободные от бесконечной работы минуты Забелин задумывался, откуда в окружающих его людях, жирующих среди повальной нищеты, появилось и укрепилось в последние годы ощущение незыблемой крепости своего положения. Как же не боятся они того самого неотвратимого гнева обнищавшего народа, бунта бессмысленного и беспощадного, которым пугали не одно поколение богачей?

А потом как-то попалась ему фраза, которую Геббельс якобы сказал Гитлеру: "Скажите, мой фюрер, что они должны думать. И через полгода они будут так думать".

Сомневающиеся, рефлексирующие индивиды не нужны ни одной власти. Свобода слова, безусловно, великое достижение. Каждый должен иметь право сказать то, что думает. Важно только исподволь внушить, что следует думать. А потому - "пипл должен хавать".

Умнейшие из наживших стремительные, неправедные состояния быстро осознали, что самый надежный способ сохранить приобретенное - избежать реакции отторжения со стороны нации, взращенной на идее всеобщего равенства. А для этого надо заставить нацию думать на твоем языке, стремиться к тому же, чего достиг ты сам, - к обогащению. И проникаться завистью к тебе. Но не потому, что ты обокрал их. А потому, что у них пока не получилось так же точно обокрасть себе подобных.

Хочешь владеть людьми - "рули" их сознанием. Поначалу самые продвинутые из новых русских взяли под опеку советскую интеллектуальную элиту, от непривычных ласк охотно оттаявшую. Элита быстро приучилась есть с рук. Но - норовила куснуть: презрение к нуворишам скрывала плохо. А стоять бесконечно на цырлах и с благостным видом внимать зауми, что льют тебе в уши люди, неспособные заработать жалкий миллион, - занятие, согласитесь, мазохистское.