Кобо Абэ - Стена

• Название: Стена
• Автор: Кобо Абэ
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00409-0

Повесть «Стена» — самое оригинальное по композиции произведение писателя, представленное здесь в полном объеме.

Неустроенность, одиночество личности — вот лейтмотив «Стены».

---

— Если хотите поговорить, выйдем отсюда, — сказала визитная карточка, величественно проплывая мимо меня.

Я мельком глянул на Ёко, но она, поглощенная печатанием, не обратила на меня никакого внимания. А сослуживцы раз-другой малоприветливо посмотрели в мою сторону, взгляды их были случайными и не заключали в себе какого-то особого смысла — фактически сослуживцы тоже не обратили на меня никакого внимания. Странно, неужели они не понимают, что имеют дело с обычной визитной карточкой, но странно также и то, что они не узнают меня, подумал я.

Визитная карточка дошла до конца коридора, где была кладовая, и, резко повернувшись, грубо набросилась на меня:

— Зачем пожаловал? Эта территория всегда принадлежала мне. И тебе нечего было совать сюда свой нос. Если нас увидит некто, питающий к тебе личный интерес, сразу же проникнет в суть наших отношений. И неприятностей не оберешься. В самом деле, что тебе здесь нужно? Проваливай отсюда, и побыстрей. Это же позор — быть связанным с таким человеком, как ты, я от стыда готов сквозь землю провалиться.

Я чувствовал, как слова, которые следовало сказать в ответ, погрузились на дно моей пустой груди и ни за что не хотят всплывать. Те несколько секунд, пока мы изо всех сил старались проникнуть в мысли друг друга, царило молчание. И все это время мой мятущийся разум действовал как ему заблагорассудится, вне всякой связи с чувствами, которые я испытывал, совершая отчаянные прыжки, точно в казачьем танце, но выразить ничего не мог. Наконец, когда я подумал: но это же комично — правым и левым глазом видеть столь разное, — визитная карточка неожиданно завопила:

— Дурак!

Я непроизвольно протянул руку и схватил ее. В своем воображении я уже отчетливо видел жалкие обрывки разорванной визитной карточки и даже позволил себе представить такую проделку: я провожу внизу жирную черту и пишу под ней: «Итого одна иена двадцать сэнов[2]».

Однако она проявила упорство, которое я и предположить в ней не мог: неожиданно превратившись в обычную визитную карточку — каким глазом ни посмотри, — легко проскользнула у меня между пальцами. Я вытянул руки, изо всех сил пытаясь прижать ее к стене. Но она, подло насмехаясь надо мной, провалилась сквозь щель в двери. Кладовая всегда была заперта, а ключ находился у посыльного. Прекрасно зная это, я, тем не менее, кипя злостью, стал бешено дергать ручку двери, безжалостно колотить в нее, но тут меня кто-то окликнул, и я оказался в крепких руках посыльного.

— Что это такое, что вы делаете?! — испуганно закричал он и с такой силой обхватил меня, что я с трудом прохрипел:

— Карма-сан...

— Вы, наверное, шутите. Это же кладовая. — Он даже не пытался скрыть свою враждебность.

Я не ответил ни слова, а злость перешла в чувство стыда, потом — позора. Молча размахивая руками, я чуть ли не бегом покинул учреждение. Непроизвольно прижал руки к груди. И почувствовал, что ощущение пустоты усилилось.

И все-таки в глубине души я не терял надежды. После работы визитная карточка обязательно должна вернуться домой. Но поскольку она, несомненно, «в некотором роде я», значит, придет сюда, в эту комнату, — другого выхода у нее нет. «Вернулась, ну так слушай же. Я должен выразить решительный протест. Ты опозорила меня своим дурацким поведением. То, что ты сделала, относится к поступкам, которые следует пресекать самым решительным образом».

Последние слова пришлись мне особенно по душе — они прозвучали весьма убедительно. И если бы я тогда не перепугался, случайно стукнув себя в грудь, то, отдавшись воображению самых разнообразных сцен, придумыванию самых разнообразных фраз, потерял бы, конечно, голову в своем воинственном возбуждении. (Стыдно, но, видимо, моему характеру присущи и такие черты.)

Но в порыве гнева я ударил себя в грудь, и неожиданно раздавшийся необычный звук заставил меня опомниться. Звук, точно я стукнул по пустому бочонку, — невозможно было представить себе, что его издала грудь человека. Резкий, сухой звук, но вместе с тем едва уловимый, будто трескаются пересохшие губы. Распахнув рубаху, я стал выстукивать себя, как это делает врач, осматривая больного. Какой-то неестественный звук. Мне стало невыносимо грустно, я сел на кровать и, наклонив голову, стал старательно ощупывать грудь. Значит, мне не просто казалось, что в грудной клетке пустота, она и в самом деле была абсолютно ничем не заполнена. Я потерял в себе всякую уверенность и стал сомневаться даже в том, что визитная карточка обязательно вернется домой, а ведь раньше нисколько не сомневался в этом. Более того, мне пришла в голову мысль, что если я и дальше буду пребывать в таком смятении, то когда визитная карточка вернется, не она, а именно я буду изгнан из дому. К ней можно, разумеется, применить силу: порвать один или даже сразу два кусочка ватмана ничего не стоит, но в таком случае я потеряю свое имя, и тогда все пропало. И как это ни парадоксально, закон на стороне визитной карточки. Никто ведь моего имени не крал, оно само от меня сбежало...

В мясной лавке напротив, стоявшей в некотором отдалении от дороги, начали жарить картофельные котлеты с мясной начинкой. Значит, уже двенадцать часов. Но аппетита не было. Мне стало грустно, и я решил показаться врачу. Если в грудной клетке у меня действительно образовалась пустота, врач, возможно, установит, почему это произошло. И тогда, не исключено, удастся выяснить, по какой причине от меня сбежало имя. В памяти всплыла больница с желтой крышей, рядом с зоопарком. На голубом автобусе одна остановка — даже пешком не более десяти минут.

В просвете между росшими вдоль дорожки платанами показалась высокая крыша больницы. В конце аллеи перед пустым холстом неподвижно сидел художник лет пятидесяти. У его ног устроился на корточках маленький бродяжка, он давил вшей.

В больнице царила мертвая тишина. В узком окошечке приемного отделения появились вытянутые губы, произнесшие:

— Имя?

Мне показалось, что только это и было произнесено, больше ничего я не расслышал, поскольку губы говорившего находились на уровне моей груди.

— Имя? А зачем оно вам? — удивился я, но совсем не рассердился.

Губы вытянулись еще больше.

— Карточку нужно заполнить.

— Карточку?

— Да, карточку.

Мне уже как-то приходилось слышать подобные слова, подумал я.

— Совершенно необходимо?

— Да, конечно.

Ничего не поделаешь, придется назвать свое имя, решил я. Честно говоря, я собирался сразу же назвать его. Но обнаружил, что забыл. Надеясь вспомнить в ходе разговора, я все время повторял одни и те же вопросы, но в конце концов убедился, что из этого ничего не выходит. Однако, все же подумал: даже если карточка действительно столь необходима, она все равно никакого юридического значения не имеет, и, следовательно, имя служит лишь неким условным различительным знаком. Поэтому нет никаких препятствий к тому, чтобы воспользоваться вымышленным. И я брякнул наобум:

— Картэ...

— Как? — Губы снова вытянулись.

Тьфу ты, подумал я и поспешно поправился:

— Нет, Артэ.

Но тут же решил, что и это имя звучит странно, и снова поправился. Теперь я говорил уже совсем другим тоном, чуть ли не заискивающе, и сам сознавал это:

— Нет, не Артэ, Арма, именно Арма. — Я опять-таки назвал похожее имя.

Губы вытянулись до предела. Они выглядели клювом дикой утки. И, вне всякого сомнения, выражали явное неудовольствие. В глубине души я тоже испытывал недовольство собой и поэтому решил поправиться еще раз:

— Ой, опять перепутал. У меня другое имя. На самом деле меня зовут Акума[3].

— Акума?.. И вправду Акума, ха-ха-ха... — Все еще звучал смех, будто обладатель губ читал имя по бумажке, а сами губы вытянулись (может быть, не только губы, но и вся голова — я не понял), и вслед за этим появились выпученные глаза. Возникло впечатление, точно на меня в упор уставилась золотая рыбка из аквариума. Но, присмотревшись, я обнаружил, что это человеческие глаза. Я тоже понимал — трудно найти более глупое имя, чем Акума. И уже подумал было: может, сделать еще одну поправку, но потом решил, что это ничего не даст, да к тому же лучше уж пусть он посмеется надо мной — странное, мол, имя, — чем поймет, что у меня вообще нет никакого имени, и поэтому я ограничился лишь тем, что ответил «да».

Глаза спрятались, и мне протянули карточку номер пятнадцать со словами:

— Возьмите, пожалуйста.

Устроившись в приемной на диване с продавленными пружинами, я стал ждать.

У дивана стоял столик. На нем — пепельница и испанский иллюстрированный журнал. Закурив, я положил журнал на колени. Не зная испанского, я рассматривал иллюстрации и с пятого на десятое разбирал подписи к ним. В журнале была фотография демонстрантов, окруженных отрядом полиции. Фотография женщины, плакавшей над убитым мужчиной. Потом — репродукция скелета Сальвадора Дали и рядом — фотография очаровательной балерины, танцующей умирающего лебедя. На другой странице — фотография боя быков и, опять-таки рядом с ней, — реклама коньяка. Рядом с рекламой корсета — скульптура Реймона Лагейге. Страницы, где шел сплошной текст, я пролистывал. И так дошел до двадцать третьей.