Газета Завтра Газета - Газета Завтра 341 (24 2000)

• Название: Газета Завтра 341 (24 2000)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

Глазок телекамеры с зеркальцем слепящего рефлектора повернулся к нему, а он не знал, что говорить, в чем его роль, и жалел, что пленка в камере крутится напрасно, не записывая его слов.

— Еще раз скажи, кто твой командир... Кто взводный, кто ротный... Чем вооружена штурмовая группа... Сколько "Шмелей"... Сколько ручных пулеметов... Сколько танков огневой поддержки... Как имена снайперов... Какие потери... Почему атакуете именно на этом направлении... — Красноголовик устало шевелил запекшимися губами в жесткой рыжеватой бородке, и Звонарь снова пожалел его. Фильм, который они снимали, был похож на кинокартину о партизанах, когда немецкий офицер допрашивает разведчика, начиная свой допрос мягким, ленивым голосом. Звонарь не знал своей роли, не знал предназначенных ему слов, но помня, как ведут себя в кинофильмах пленные герои, ответил:

— Не могу говорить... Присягу давал...

Чеченец смотрел на него долгим усталым взглядом, в его белках была краснота бессонной ночи, и Звонарь не знал, правильным или неправильным был его ответ.

Начальник разведки Адам был утомлен предыдущей работой с пленным сержантом, на котором он еще раз проверил свой метод допроса, когда путем психологического воздействия полностью ломается личность. Не уничтожается, но воссоздается в новом виде, пригодном для проведения сложных разведопераций. Этот метод стоил ему самому больших усилий, невосполнимых трат психической энергии. Стоящий перед ним худосочный солдат не стоил этих трат. Главная цель уже была достигнута, кассета с записью сержанта находилась в обработке, и завтра, пропущенная сквозь громкоговоритель, она обманет русских, завлечет их в ловушку. Начальнику разведки не хотелось повторять с солдатом весь предшествующий спектакль с шариатским судом, выведением на казнь к могиле, из которой торчали голые ноги безвестного обитателя соседних домов, убитого авиабомбой. Но он обещал оператору Литкину продемонстрировать картину допроса. Литкин, по велению Басаева, снимал важный фильм для французского телевидения. Картина допроса входила в этот фильм как необходимая часть. Поэтому, сколь ни велика была усталость Адама, выполняя волю Басаева, он решил продемонстрировать Литкину психологический метод допроса, не повторяя предыдущую схему. Метод заключался в том, чтобы оскорбить в человеке самые глубокие, священные ценности. Потрясенный человек отречется от ценностей, без них станет беззащитным и управляемым.

Звонарь держал у живота скованные руки, смотрел на Красноголовика и видел, как его усталое, вялое лицо, посыпанное красноватой окалиной, сонные, полузакрытые глаза, напоминающие глаза дремлющего ястреба, начинают преображаться. Словно в этом печальном обескровленном лице начинает проступать другое — сочное, яростное, с дрожащими от бешенства ноздрями, оскаленным мокрым ртом, блистающими ненавистью глазами. Так сквозь брошенную в костер бумагу прорывается пламя, сжигает языками мятую сухую оболочку.

— Вы, русские собаки!.. Явились из своей сучьей России!.. Из своей грязи, нищеты!.. Поганите, гадите!.. Принесли свою русскую заразу, русскую тупость и лень!.. Вы, русские, — скоты и лентяи!.. Работать не можете, воевать не можете, торговать не можете!.. На вас только навоз возить!.. На цепь посадить и объедки, как собакам, кидать!.. Россия ваша, как баба задастая, ей подол заголить и оттрахать!.. И мы ее трахать будем!.. Все ее трахать будут!.. А она, сука, будет терпеть и постанывать!.. Нет у вас в России ни песен настоящих, ни поэм, ни танцев, все у других народов украли!.. Нет у вас истории, ни великих царей, ни великих вождей!.. Один мусор!.. Вы, русские, весь мир измучили, и весь мир вас ненавидит!.. Будем вас делить и кромсать, как свиную тушу!.. Приморье — японцам!.. Сибирь — китайцам!.. Прибалтика с Кенигсбергом и Питером — Германии!.. А Кавказ к нам отойдет!.. Вот и вся ваша матушка-Россия!.. Конец!.. Одно дерьмо!..

Он кричал, выворачивая в бороде мокрые, покрасневшие губы, выпучивал глаза, и Звонарь испугался этого внезапного бешенства, не понимая, чем вызван гнев человека. Что в нем, Звонаре, породило эту свирепую ярость. Слова человека проникали в его испуганное сердце и там отыскивали потаенное и драгоценное чувство. В крике человека была угроза смерти. Но чтобы выжить, Звонарю приходилось защищать не избитое и простывшее тело, не ноющую от удара голову, не сердце, куда в любую минуту мог выстрелить стоящий у дверей автоматчик, а то потаенное, живущее возле сердца чувство, к которому подбирался чеченец.

— Россия — это огромная куча навоза, который нужно сгрести лопатой!.. Россия — труп, который смердит на весь мир!.. Ты понял меня, собака!..

То, что вызывало у человека ненависть и отвращение, было его городком с маленькими нарядными домиками и белым Дворцом культуры, зеленым старинным валом, оставшимся от древних княжений, стеклянными корпусами завода, мимо которых проносились пахнущие горячим маслом тепловозы, их старой синеглавой церковью с прихожанами, целующимися перед входом, школой, где на стенах висели портреты великих писателей и полководцев, а учитель истории рассказывал о русских открывателях, подвижниках и философах. В книге из жизни русских святых, которую дал ему почитать отец Александр, были повести о добрых деяниях, о подвигах и самопожертвованиях, о любви к Богу и Родине. Читая повествования, Звонарь хотел походить на этих святых. Безобразные, несправедливые слова, которыми чеченец оскорблял Звонаря, добираясь до сокровенного, хранимого у сердца чувства, касались его матери, ее печального, поблекшего, дорогого лица. В этом подвале, под жестоким светом электрической лампы, материнское лицо проплыло над ним, как облачко.

— Теперь ты знаешь, какая она, твоя Россия? — чеченец вытянул вперед руку с оттопыренным средним пальцем, на котором Звонарь различил грязный ноготь.

— Россия святая... — тихо сказал Звонарь.

Начальник разведки внимательно посмотрел на щуплого, с посинелым лицом солдата, который не ответил ему гневом на гнев, тоской и смятением на оскорбления, жалобным согласием, означавшим духовную смерть. А произнес тихое твердое слово, о которое споткнулись его ярость и ненависть. Щуплый солдат с закованными, в царапинах и цыпках руками остановил его яростное вторжение. Не пустил себе в душу. Выдавил его обратно тихими, непроницаемыми для поношений словами. Снимавший фильм Литкин поднял лицо, и начальнику разведки показалось, что тот усмехнулся, отметил его поражение.

— Святая?.. Может, твои генералы святые?.. На крови чеченских детей и женщин звезды свои получают?.. Мы ваших генералов и полковников в прошлой войне крошили, и в этой войне ваших двухзвездочных и трехзвездочных сук побьем!.. Где не побьем, там купим!.. Вашему офицеру доллар покажи, он своих с потрохами продаст!.. Маршрут продвижения, район операции!.. Он тебе за доллары пушку продаст и танк!.. Ваш Лебедь, уж на что русский генерал, патриот, а и того мы купили!.. Деньги любит больше, чем честь!.. Вы воевать не умеете!.. Трусы, пропойцы!.. Один чеченский военный вашей роты стоит!.. Забыли, что такое Родина, что такое вера и совесть!.. Мы вас в Грозном под развалинами закопаем!.. А которые пощады попросят, тем яйца отрежем и домой в Рязань, к Сергею Есенину отпустим!..

Красноголовик ядовито смеялся. Его губы в бороде извивались, как две розовые гусеницы, пытавшиеся друг друга схватить. Звонарь понимал, что над ним вершат колдовское действо. Хотят, чтобы он смолчал, когда оскверняют самое дорогое и ценное. И если он смолчит, не заступится, колдовство победит. Над ним исчезнет заслоняющий его Божий покров, и он, беззащитный, будет выдан врагам, которые превратят его в животное.

Он находился в плену у врага, но, скованный и избитый, лишенный оружия, мог и из плена защитить боевых товарищей. Смешливого Ларчика, наивного Косого, пылкого Мазилу, ленивца Метро и лейтенанта Пушкова, чей отец-полковник в состоянии отозвать любимого сына с передовой, а вместо этого посылает в самое пекло. Он их не выдаст врагу, сбережет им жизнь, и тем спасется.

— Русский солдат трусливый, продажный и ленивый. Мы его крошили и будем крошить, — Красноголовик снова выставил средний палец, делая оскорбляющий жест. И опять Звонарю бросился в глаза его ноготь, обведенный каймой грязи.

— Русский солдат — лучший в мире. Он Берлин взял. Ему памятники повсюду стоят, — тихо сказал Звонарь. Закрыл на секунду глаза, а когда открыл, начальника разведки поразила их сияющая синева, словно этот болезненный, худосочный солдат прикоснулся к бездонному источнику жизни.

Их борьба, их схватка возбуждали начальника разведки. Психолог, он чувствовал психику другого, как мембрану, которую можно проткнуть или скомкать, или наложить на нее отпечаток своей собственной воли. Психика этого молодого русского парня была создана из тончайшего, непрогибаемого материала, как титановые пластины в бронежилете. Пружинила и отражала все разящие атаки Адама, и он, чувствуя на себе насмешливый взгляд Литкина, проигрывая в поединке с солдатом, продолжал искать в защитной оболочке пленного уязвимые точки, которые он мог бы пронзить.