Анджей Ваевский - Отныне я - твой меч

• Название: Отныне я - твой меч
• Автор: Анджей Ваевский
• Жанр: Фэнтези

Летописец на миг прикрыл глаза, словно представляя то, что пишет, перо вновь прошлось по бумаге: "Волшебные сказки о прекрасных принцах и принцессах, спасённых этими самыми принцами. Ведь как оно всегда выходит? Жила однажды принцесса, и было у неё четыре брата. Но напал враг лютый, всех поубивал и взял прекрасную принцессу в плен. Но явился спаситель, о да, обязательно прекрасный принц, врагов всех уничтожил, пленницу освободил, влюбился-женился, и жили они долго и счастливо. Увы, но так бывает только в сказках…"

Старик перечитал написанное, еще раз улыбнулся, скомкал пергамент и проворчал:

— Только совсем не сказка получилась. И точно не про "долго и счастливо". Наш сказ о настоящем, наш сказ о короле.

На новый лист легли новые строки.

---

В самый разгар празднования свадьбы Зелик покинул залу, сославшись на неотложное дело. Прибыл гонец. Позже глава разведки вернулся к королю и, сделав знак, пригласил монарха удалиться для срочной беседы.

— Мы потеряли Анаторис.

— Он пока и не был наш.

— Ваше Величество, мы совсем потеряли Анаторис. Он оккупирован войсками Мадерека, причем в столицу проследовал один отряд для сопровождения Фрама к императору, но внезапно оказалось, что город наводнён имперскими солдатами.

— Дальше…

— По моим сведениям имперцы прибывали с караванами, выдавая себя за наёмную охрану. Когда же в город прибыл генерал Кассим, все эти якобы наёмники облачились в мундиры Мадерека. Захвата силой не последовало, Фрам "гостит" в Мадре, сами же анаторийцы не смеют сопротивляться. Одно дело — выдерживать осаду, другое — когда захватчики уже в столице.

Ценой за Гидер и Лидрисс оказалась соляная провинция. Садар впал в глубокие раздумья, закрывшись у себя. Празднующим объявили, что король устал и удалился отдыхать. Настроение во дворце не изменилось, лишь Азит с Ларминизом осторожно переглядывались, оставаясь среди гостей как вышестоящие чины королевства, тем самым обеспечивая гостям внимание.

Король оказался в тупике. Он не мог принять решение, не видел, как поступить в сложившейся ситуации. Оставалось лишь предугадывать, какие санкции последуют от Мадерека, ведь Сидерим всё еще должен Анаторису круглую сумму. Если империя взяла провинцию под свой контроль, то не станет, как Фрам, жеманничать с прямым родством в расчете на дальние перспективы. К тому же, король отчетливо понимал, что прежних привилегий на поставку и торговлю "белым золотом" не осталось. Это удар оказался неожиданным и сильным, поскольку бил по казне всё еще строящегося государства. Кирит знал, как ударить, в том, что это его рук дело, Садар не сомневался. Сам император ни за что не додумался бы до "бархатного" захвата Анаториса. Да и незачем это, отношения с Западным Мадереком и так устраивали империю, сжимать тиски нет смысла. Как бы ни выглядело произошедшее в глазах других держав, удар оказался направленным исключительно на Сидерим. Хорошая попытка обескровить государство, пока оно не набрало силу.

* * *

Мадерек, год 2568

— Многоуважаемый Фрам, зимою воздух Мадры мягок и приятен. Для вашего здоровья пойдет на пользу погостить подольше. Говорят, зимы в Лигидее суровы, — отец Кирит сверлил глазами правителя Анаториса, примериваясь и прицениваясь, силясь понять, что же за птица на самом деле этот Фрам. Не так уж прост, как кажется на первый взгляд, иначе не сумел бы возглавить солепромышленников, должность-то выборная. Да и замужество дочурки оценил в перспективе, не оглядываясь на то, что у наследника Сидерима на тот момент не было ничего. Умом и хитростью не очень получилось, поэтому жрец и прибегнул к грубой силе, тайно введя войска в столицу Анаториса. А дальше "приглашение" правителя ко двору императора было лишь делом времени. Фрам не посмел противиться. От подобных приглашений не отказываются, даже если понимают, что добровольно становятся заложниками.

Понимал и Фрам. Но Кирит умел давить. Правитель соляной провинции оказался в невыгодном положении со всех сторон. Противопоставить давлению империи оказалось нечего. Не обращаться же, в самом деле, за помощью к Сидериму, в котором количество жителей от стариков и до младенцев не сравнится даже с половиной численности мадерекской армии. Оставалось лишь ждать удобного случая для разрешения сложившейся ситуации. Фрам уже не думал о собственной безопасности, он лихорадочно соображал, как избежать слияния с империей и не оставить Ранику без наследства. К тому же старейшины вовсе не стремились стать подданными Мадерека, желая сохранить суверенитет хоть частично. С другой стороны, небезынтересно, что сделает Садар, чтобы вернуть себе расположение Лигидеи. Иначе долги Сидерима отойдут Мадре, а это чревато для нового королевства минимум тем, что империя введет войска под предлогом возвращения долга. Остается лишь прятать вексель, пока это возможно. Чем Фрам и занимался, сквозь зубы улыбаясь императору и Кириту. Пока бумажка не попала в эти руки, Садар может придумать выход, но едва жрец заполучит вексель — Сидерим сотрут с лица земли.

Понимал это и новоиспеченный король. Но выхода из ситуации пока не видел. Мадерек не Гидер, тайными головорезами весь дворец не вырежешь, да и не доберешься так просто до Нагириеза, а тем более, до Кирита. Садар слишком хорошо помнил, что именно жрец сумел остановить клинок Разящего. Такого ночью не зарежешь без шума, даже если доберешься. Нужны другие методы, но ни одна стоящая мысль не посещала голову монарха, а советники и вовсе притихли, понимая, с чем им пришлось столкнуться на этот раз. Война с империей всегда равнялась самоубийству, даже в лучшие времена Сидерима, когда тот обладал полноценной армией. Сейчас же выставить несколько сотен бойцов против десятков тысяч имперских вышколенных солдат… об этом даже думать не хотелось. Силой Анаторис не вернуть, даже если сами анаторийцы станут на сторону Садара. Оставалось лишь хитростью, но раз Кирит это затеял, то глаз не спустит с провинции, пресекая любую провокацию. С умом старого лиса придется считаться.

— Зелик! Мне нужно, чтобы Фраму доставили послание. И твоя задача в том, чтобы про это не прознал Кирит. Отправишься лично. Потребуется убедить моего тестя, а ты иногда красноречив.

Пепел пергамента пальцами переминался в курильнице. Фрам методично крошил сгоревшую бумагу, раз за разом прокручивая в памяти слова Садара, которые передал уже знакомый посыльный Зелик. Правитель Анаториса поверил в короля, исполнив его просьбу.

— И что это было, уважаемый Фрам? — поинтересовался жрец, наблюдая за анаторийцем.

— Вексель Садара.

— И вы так просто об этом говорите?

— Да, мне нечего скрывать. Поскольку я всё еще правитель Анаториса, то волен прощать долги кому угодно. Сидерим мне больше ничего не должен.

— И вы так запросто распрощались со столь крупной суммой?

— Почему нет? Сочту это за свадебный подарок дочери.

Кирит смотрел на Фрама в полном недоумении. Он не мог понять, что же такого сделал Садар, что истинный купец простил подобный долг, понеся тем самым огромные невосполнимые убытки.

Глава восемнадцатая

— Что выиграешь ты в этой войне?

— Буферную зону.

— Метишь на расширение территорий?

— Уверен, это выгорит. Когда сцепляются такие монстры, мелкие хищники набирают силу, сбиваясь в стаи.

— Это…

— … удар на опережение. Прощать я так и не научился.

* * *

Сидерим, год 2568

Густой апрельский воздух разливался по комнате, принося ароматы разноцветья. Еще не жарко, но уже душно, сказывалась близость пустыни. Если с погодой повезет, то к осени удастся снять два урожая, избавив королевство от потребности в закупке провианта. Однако в этот вечер все мысли о проблемах молодого государства покинули беспокойную голову Садара. Редкий момент, когда из закоулков воспалённого сознания позволила себе выглянуть Сейдар. Она не плакала и никогда не злилась, словно замёрзла навсегда, отказав себе в любом проявлении чувств и эмоций. Король был более живой, смеялся и шутил, отпускал колкости, шипел от злости, впадал в неистовую ярость. Сейдар всегда молчала, словно наблюдая из склепа собственного тела за происходящим, за тем монархом, которого ей удалось создать. Разящий этого не понимал, но никогда не спрашивал. В нём юность переплелась со зрелостью ещё тогда, когда мальчишкой занимались кузнецы Азита. Неприкасаемый потерялся в самоощущениях, не принимая мир таким, каков тот есть. И постоянно намекал на то, что незакончен. Не вытравили из юноши то живое, что отличает человека от оружия. Он был влюблён. Безумно влюблён в свою Сейдар, в яростную воительницу, которую встретил на развалинах дворца. В её глаза, полыхающие жарче подземного огня в кузницах Бога войны, багровее, чем глаза самого неприкасаемого, чем капли крови, стекающие по клинку.

"Твоя отвага звенела в воздухе", — сказал он ей тогда. И готов повторить сейчас. Смешанные чувства долга и восхищения породили то, что выжигало Азита изнутри, заставляло терять рассудок, едва коснется плеч возлюбленной.

Сейдар родилась и выросла совершенно некрасивой. Природа поступила жестоко, словно из полевого шпата грубым тесаком выточив лицо Сейдар. Широкие плечи, с малых лет приученные к размаху и весу меча, узкие бедра, словно в насмешку — намёком, что материнство не судилось ей, едва заметная крохотная грудь, скорей похожая на рельеф мужской груди, чем на женские округлости. Высокая, ростом не ниже среднего мужчины, она и походила на такового, не особо прячась. Давно смирившись с тем, что менестрели не воспоют эту принцессу в песнях, слагая гимны красоте. Уже и не принцесса. Взрослая женщина, расчетливая, прагматичная, по-женски беспринципная, а оттого — беспощадная. Она не таяла, не снимала лат с души даже тогда, когда Азит снимал одежду, обнажая плечи, роняя в хрустящие свежестью простыни, распаляя тело нетерпеливыми ласками и поцелуями. Она словно жила отдельно от тела, позволяя мальчишке делать что угодно. Это её часть сделки, чего нельзя сказать об этом самом мальчике, который видел в некрасивой женщине, старше его на девять лет, едва ли не богиню. Сейдар иногда удивлялась, как ему удаётся сдерживаться на людях, раскрывая свои чувства лишь тогда, когда останутся наедине. Догадывалась ли она, насколько любит её Азит? Нет, не догадывалась — знала. Вот и сейчас прикрыла глаза, опустив ресницы, чтобы не показать, насколько безразлично происходящее.