Андрей Кураев - Если Бог есть Любовь...

• Название: Если Бог есть Любовь...
• Автор: Андрей Кураев
• Издательство: Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1997

«Страсть подозрительности, которая всюду видит лишь худшее и все поступки, слова и жесты людей истолковывает лишь в самом неблагоприятном для них свете. Так можно осудить все что угодно».

А.Кураев

---

Для Унгерна и Джа-Ламы «кровь на лепестках буддийского лотоса казалась чем-то вполне ему соприродным и естественным»[80]. Когда Бурдуков поинтересовался у Джа-ламы, как, будучи буддийским монахом, он может носить оружие, сражаться и убивать, Джа-лама ответил: «Эта истина („щади все живое“) для тех, кто стремится к совершенству, но не для совершенных. Как человек, взошедший на гору, должен спуститься вниз, так и совершенные должны стремиться вниз, в мир – служить на благо других, принимать на себя грехи других. Если совершенный знает, что какой-то человек может погубить тысячу себе подобных и причинить бедствие народу, такого человека он может убить, чтобы спасти тысячу и избавить от бедствия народ. Убийством он очистит душу грешника, приняв его грехи на себя»[81]. Так что буддизм в состоянии предложить оправдания для преступлений, совершаемых своими адептами.

Но несмотря на это, с поразительной навязчивостью в современной (как оккультной, так и светской) пропаганде веротерпимость и миролюбие буддизма противопоставляются «кровожадности» христиан. Постоянно мелькают заявления типа: «Буддисты – единственные из всех верующих, которые за 2,5 тысячи лет никогда не были причиной кровопролития. Буддисты никогда не начинали войн, тем более братоубийственных, градзданских. Они не насаждали (в отличие от христиан) свою религию огнем и мечом»[82]. Что ж, прислушаемся к мнению историка: «Большинство западных буддологов подчеркивает „мирный“ характер учения буддизма по сравнению с исламом и христианством, и словно забывая о том, что многие правители древнего и средневекового Востока именовались в буддизме „чакравартинами“, „бодхисатвами“, „буддхараджами“, хотя некоторые из них отличались крайней жестокостью и известны истреблениями целых народов, например, Ашока, Чингис-хан и др. Причем в истории зафиксировано множество случаев, когда агрессия оправдывалась религиозными целями: войны на острове Шри-Ланка за обладание Зубом Будды, поход бирманского царя Ануруддхи на государство Тхатон якобы ради получения палийского закона и т.д. Э. О. Берзин отмечает, что „борьба за разрушение государств старого типа и создание государств нового типа, как это всегда бывало в средневековье, велась под религиозными лозунгами. Так, на поверхности событий мы видим борьбу буддизма хинаяны против буддизма махаяны в Таиланде, Кампучии, Лаосе, борьбу старых анимистических культов против буддизма хинаяны в Бирме, борьбу конфуцианства против буддизма махаяны во Вьетнаме, наконец, борьбу синкретической религии буддизм-индуизм против жрецов каждой из этих религий в отдельности в Индонезии. Необходимость и справедливость захватнической политики правителей, которые покровительствовали сангае и дхарме, идеологи буддизма оправдывают ссылками на эдикты Ашоки, являющиеся канонизированной экзегетикой буддизма тхерававды, и на канонизированный трактат „Милиндапаньха“, а в целом рассматривают природу этих войн через концепцию чакравартина. Следует отметить, что политика дхармавиджаи (доел. „завоевание с помощью дхармы“) известна в странах южного буддизма как часть концепции чакравартина, согласно которой правитель обязан распространять дхарму на соседние страны, то есть завоевательные походы – это его долг“[83].

Буддистские секты самого Тибета, бывало, выясняли отношения между собой с оружием в руках[84]. А в буддистско-синтоистской Японии уже лилась кровь христиан. До начала гонений в стране насчитывалось около 300 000 христиан. И это было сочтено угрозой для национальной безопасности Японии и для благополучия буддистских монастырей. Христианство было объявлено вне закона. В 1623 г. было казнено 27 христиан. В 1618-1621 – убито 50 христиан-японцев. Следующий, 1622, год вошел в историю японской Церкви как «год великомучеников»: 30 христиан было обезглавлено и еще 25 сожжено заживо (из них – девять иностранных католических священников). И так продолжалось два с половиной века. Когда во второй половине XIX века христианство было все же объявлено разрешенной религией, христиан в Японии осталось 100 000 (при этом историк отмечает, что мало кто из христиан отрекался – большинство предпочитало смерть)[85]. Философское освящение этим гонениям было дано трактатом «О вреде христианства», написанным буддистским монахом Судэном[86].

Да и в унгерновской дивизии, о которой упоминалось выше, самую боеспособную часть составляла Тибетская сотня, присланная барону Далай-ламой[87]. Значит – были у тибетских лам и боевой опыт, и некоторые цели, ради достижения которых они не только имели войска, но и посылайте их за пределы Тибета.

Так что человеческие жертвоприношения в современном буддизме противоречат разве что не в меру завышенным европейским представлениям о буддизме, а не истории самого буддизма.

В своей истории христиане проливали крови, наверно, не меньше буддистов. Но эта кровь никогда не была ритуальной. И потому церковная жизнь, давно покрывшаяся золой быта и грешками мирян и пастырей, в схоластическом спокойствии ищущая равновесия всех духовных проблем – все же лучше безумного пламени, что опаляет ветеранов «контактов с космическим Разумом».

Я был в Мексике. Взбирался на пирамиды…
Что бы они рассказали, если б заговорили?
Ничего. В лучшем случае, о победах
над соседним, племенем, о разбитых головах.
О том, что слитая в миску
Богу Солнца, людская кровь укрепляет в последнем мышцу;
что вечерняя жертва восьми, молодых и сильных
обеспечивает восход лучше, чем будильник.
Все-таки лучше сифилис, лучше жерла
единорогов Кортеса, чем эта жертва.
Ежели вам глаза скормить суждено воронам,
лучше, если убийца – убийца, а не астроном. 

Иосиф Бродский. «Мексиканский дивертисмент».

Этот мир, мир языческих жертвоприношений был хорошо знаком людям Библии. Не все язычники приносили человеческие жертвы. Например, ненависть римлян к Карфагену не в последнюю очередь объясняется отвращением римлян от человеческих жертвоприношений африканцев[88]. Так же, как чувство омерзения к язычеству у библейских пророков становится вполне понятным на фоне ханаанской практики сжигания младенцев во славу Ваала. Жесткое отмежевание первых христиан от «античного наследия» также станет понятнее, если вспомнить, что в глубине этого «наследия» проступала человеческая кровь[88]. И рассказ «Повести временных лет» о том, как Перуна пустили в плавание по Днепру, перестает казаться «разрушением культурных памятников родной старины», если вспомнить, что Перуну еще за несколько лет до года Крещения принесли в жертву христиан[89].

Не от жестокости люди приносили столь страшные жертвы – скорее от отчаяния. Слишком далек Бог. Слишком близки боги. И слишком непостоянен у них характер: сегодня помогают – завтра издеваются. И как жест последней надежды люди убивали друг друга перед лицом богов: может, хоть это сделает вас милосерднее…

Нельзя понять Евангелие без рассказа о грехопадении. Нельзя понять сияние Фаворской горы без знания той пропасти, в которую скатились люди. Долго человечество карабкалось к той «полноте времен», когда ему можно было дать Евангелие. За это время не только много воды утекло – но и много крови у многих алтарей.

Есть смутный отблеск правды в этих кровавых блужданиях религиозного чувства. Действительно, «без пролития крови не бывает прощения» (Евр. 9, 22). Кровь есть жизнь, и человек ощущает потребность именно жизнь, «весь живот наш» вверить, посвятить горнему миру. Кроме того, Бог просит людей; «Сыне, дай мне сердце твое». Но и духи также хотят всецело подчинить себе людей. Поистине, по слову Достоевского, – «здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы сердца людей». Союз должен быть не поверхностен, он должен быть заключен не на периферии человеческой жизни, а в ее глубине – в сердце. И вот духи просят: так вынь это сердце наружу и дай его нам. Как жест вверения себя духовным владыкам, человек льет кровь свою и кровь жертв.

Возможно, и у семитов в доветхозаветные времена был культ человеческих жертв. Жертвоприношение Иеффая предстает как отголосок архаичной практики. По весьма вероятной догадке В. Розанова, обряд обрезания родился как замена ханаанскому обычаю жертвоприношения первенцев[90].

И все же не кровь людей, но кровь животных льется в мире Ветхого Завета. Это – лучше, чем «вечерняя жертва восьми молодых и сильных».

Тем не менее, если знать техническую сторону ветхозаветных ритуалов, то планы восстановления иерусалимского Храма и древнееврейского богослужения не вызывают энтузиазма.

Священники ходили по потокам крови и их руки были в самом буквальном смысле «по локоть в крови». Приносят в жертву горлиц – «священник брал голубей, свертывал им голову и переламывал (заживо – опять идея боли) кости крыльев»[91]. «Всесожжение из птиц совершается так: священник отщемляет ее голову со стороны затылка и отделяет ее от туловища, затем выжимает кровь головы и кровь туловища на стену жертвенника выше черты половины жертвенника; берет голову, приставляет место отщемления к жертвеннику, натирает солью и бросает на огонь жертвенника; затем он от туловища отдирает рукой зоб и кожу, что под ним, с перьями, – и отдирает внутренности, выходящие с ним, – и все бросает на место пепла; затем, держа за крылья, без ножа, разрывает, не отделяя частей, натирает солью и бросает на огонь жертвенника. Как производится отщемление? – он врезается ногтем глубоко с затылка; если хочет, – может ногтем повести туда и обратно, а если не хочет – то вдавливает ноготь… Как держат жертву из птиц во время действия ногтем? – обе ноги ее священник держит между двумя пальцами и оба крыла ее между двумя пальцами, вытягивает ее шею на двух пальцах и производит ногтем разрыв»[92].