М Критский - Александр Павлович Кутепов

• Название: Александр Павлович Кутепов
• Автор: М Критский
• Жанр: История

---

В теплушках ехали уже мирно. Ехали неделями. Поддерживали огонь в печурках, закусывали и разговаривали. К офицерам относились дружелюбно и с сожалением. Помогали устроиться, бегали за кипяточком, всячески старались услужить. Нельзя было только говорить о войне. Сразу ощеривались и грозились выбросить из вагона.

- Не замай нашей совести, сами знаем, - сказал один, сжимая кулаки.

В дороге быстро темнело. Около печурки и во всех углах велись всякие разговоры.

Кто-то, по ухваткам бывший фабричный, со злорадством рассказывал, как арестовали Царскую Семью. Один из слушавших, в тон рассказчику, с полным пренебрежением спросил:

- И где же теперь этот самый царь?

- Сидит под замком.

- А его наследник?

- С ним тоже.

И уже с почтением в голос:

- А Миколай Миколаевич где?

С той же почтительной ноткой первый протянул:

- Миколай Миколаевич? - Не знаю... Ну этот и покажет нам...

Все закивали головами и подтвердили:

- Да, этот покажет нам... Да и делов мы наделали... Из угла доносился тихий разговор. Говорил солдат, по всему видно, хозяйственный крепкий мужик.

- Да ни за что я не поду в ваши столицы, хоть озолоти меня. Теснота у вас, вонь, паскудство. А у нас на Каме - приволье и дух то какой - не наглотаешься. Хозяйство у меня. Баба, ребятенки. Всего есть. Пчельник есть. А мед то какой чистый янтарь.

Потом нагнулся к своему собеседнику и зашептал:

- А мы то, говорю, мы то теперь, как будем жить? - Ведь мы теперь, что пчелы без матки. Свянет народ. Работать никто не будет...

И зашептал еще тише.

В одном из таких вагонов ехал с несколькими своими офицерами последний командир Л. Гв. Преображенского полка полковник Кутепов. ехал в Киев, а потом на Дон. Оттуда уже доходили кое-какие слухи.

{46}

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

"Горн Божий раскалил Россию докрасна,

раскалит и добела."

Мережковский.

I.

К концу 1917 года Российская армия обнажила весь фронт и развеялась по всем городам и деревням своей необъятной страны. Победил армию не внешний враг, а собственный тыл.

Каждая война обрушивается на нацию двумя тяжестями - тяжестью физической и тяжестью моральной.

Физическая тяжесть войны, физические страдания ложатся главным образом на армию.

- Лишения, болезни, ранения и сама смерть сторожат воина на каждом шагу, даже воздух таит отраву.

Но армия не только видит разрушение и гибель со стороны врага, она несет их сама. Огнем и мечом она прокладывает свой путь.

Земля - мать-кормилица - разворачивается снарядами. Посевы - хлеб насущный - топчутся. Домашние очаги сметаются орудийным огнем, в пожарищах гибнут ценности человеческого гения. За каждым шагом армии - кровавый след.

Однако, чувствует ли воин, офицер или солдат, свою вину или угрызение совести за разрушение и смерть, которые он сеет перед собою? Чувствует ли он муки совести даже тогда, когда в штыковой атаке разбивает прикладом вражеские черепа?

- Нет и нет. Другого ответа быть не может.

Война для воина - не убийство. Война для воина - не преступление, а открытая честная борьба, защита своей родины, исполнение долга, высшего долга перед лицом своего народа. Война для воина - это венчание кровию и честию на поле бранном, это жертва за друга своя.

На кого же тогда падает ответственность за ужасы войны? Кто же несет эту вторую тяжесть, тяжесть нравственную?

- Несет ее народ, пославший своих сыновей на бой, и еще в большей степени эта ответственность падает на представителей нации, на ее избранников и на главу государства. На лицо, которому воздаются на земле высшие почести, возлагается и высшая ответственность.

В России эту тяжесть несли Государи. Последний из них отрекся от престола во имя решительной победы над врагом, а революционное правительство своей ярой "защитой революции" и ее "углублением" быстро утеряло всякую волю к победе. Оно скинуло с себя нравственную ответственность за войну и бросило ее на плечи армии. Попытка Корнилова взять эту ответственность лично на себя кончилась обезглавливанием армии.

На армию легли две тяжести - физическая и нравственная. Бремя непосильное и невыносимое. И Российская армия рухнула, рухнула без поражения. Она не могла не рухнуть. - Всякая армия, как бы она ни была дисциплинирована, как бы она ни была богата вооружением и какие бы славные победы она ни имела в прошлом, все равно обречена на гибель, раз Верховная власть теряет волю к победе и сгибается под тяжестью войны.

В позоре своего Отечества виновна не Российская армия...

Не уберегли своей армии, и вся российская государственность погибла. С фронта офицеры проезжали через всякие республики, высыпавшие на развалинах Империи, а в родном краю на месте своих очагов находили груды камней. По всей России пылали усадьбы.

Один офицер добрался до своего имения. В парк от господского дома стояли одни обгорелые стены. Он пошел на деревню. Встречавшиеся мужики отворачивались и быстро скрывались. Офицер постучался в избу своей кормилицы.

С плачем и радостью встретила старуха своего питомца.

- Кормилица, а где же все мои?

- Сыночек мой, родной мой, их всех порешили злодеи... Приехали эти самые большаки, собрали сход и говорят - теперь все ваше, берите и владейте на вечные времена. Ну, наши и пошли на усадьбу. А батюшка твой, сам знаешь, горячий был.

Он супротив, твоя молодка с ним... Их и забили, Царствие им Небесное, вечный покой... А потом добра то, добра то сколько тащили, кто на телегах, а кто так. Все разобрали и подпалили...

Офицер опустился на скамью и закрыл лицо руками. Старуха подошла к нему и стала гладить его по голове.

- Сирота ты, мой болезный, вот горе то, вот горе... Спаси и сохрани, Царица Небесная, Матушка... Гляжу теперь на тебя и думаю, уж лучше, если и тебя порешат... Ведь мы тебя так обидели, так обидели, что ты в жисть не простишь нам...

- Кормилица, что ты говоришь! Помолчи, ради Бога...

Старуха тихо заплакала.

Офицер встал.

- Прощай, кормилица.

- Да куда же ты, родной? - Дай, я тебя покормлю...

Офицер махнул рукой и вышел, пошатываясь. Были и в городах разоренные гнезда. Повсюду неистовствовала чернь... С каждым днем тьма над Россией сгущалась сильнее. В этой тьме бродили с опустошенной душой бывшие офицеры...

II.

Генерал Алексеев решил начать, как он сам говорил, - "свое последнее дело на земле". - Уже 2-го ноября 1917 г. он приехал в Новочеркасск и немедленно приступил к организации вооруженной силы против большевиков.

В отдельном вагоне на запасных путях сидел одетый в штатское сухой старичок в очках, с жесткими седыми усами. Этот старичок - генерал Алексеев говорил надтреснутым скрипучим голосом только что приехавшему из Киева:

- В этом столе у меня двадцать тысяч рублей... Да... Это все... Численность? - Вы сами знаете. Которым записался вольноопределяющийся, что с вами приехал?

- Да что то тридцатым, кажется.

- Это хорошо. Вчера меньше было. Так вот... Видите, с чего начинаем. Трудно... денежные люди мало отзывчивы. Не понимают... Еще не поняли! Да и патриотизм... На словах у многих. Казачество? Каледин? - Он, конечно, с нами... Но его положение трудное... Болото и здесь... Вязко... Одну ногу вытащим. другая увязнет... Казачество тоже болеет - той же болезнью... И все-таки другого места нет... Тут надо!.. Отсюда... здесь начнем собирать армию... Да... (См. В. Шульгин: "Памяти M. В. Алексеева". - "Вестник Галлиполийцев" No 11-1924г.).

"Бывший Верховный Главнокомандующий, правивший миллионными армиями и распоряжавшийся миллиардным военным бюджетом, теперь, - по свидетельству генерала Деникина, - бегал, хлопотал и волновался, чтобы достать десяток кроватей, несколько пудов сахару и хоть какую-нибудь ничтожную сумму денег. Надо было приютить, обогреть и накормить приезжавших к нему офицеров". (См. Генерал А. И. Деникин: "Очерки Pyccкой Смуты", том второй, стран. 156.).

Вскоре в Новочеркасске стали стекаться один за другим "Быховские узники" - генерал Корнилов, Деникин, Лукомский, Романовский, Марков - душа и мозг Армии. Понемногу собирались и строевые офицеры.

Приехал полковник Тимановский - ранее офицер Деникинской "железной дивизии", а затем командир Георгиевского батальона, охранявшего вместе с Текинцами "Быховских узников".

Полковник Тимановский из за своих ранений всегда ходил, опираясь на палку. Когда в Добровольческой армии он был в последний раз ранен в ногу и упал, он только меланхолично заметил - 18-ая дырка...

Много говорить Тимановский не любил, но иногда разражался великолепной фразой. Так, во время революции, перед фронтом полка и в присутствии комитета он швырнул на землю преподнесенный ему красный бант и сказал:

- Кровь, пролитая мною за Отечество, краснее вашего банта...

Другой раз, когда один англичанин, указывая на английский крест, висевший на груди Тимановского рядом с офицерским и солдатским Георгием, заметил: Этот крест несмотря на то, что вы русский, откроет вам все двери в Англии - и тотчас получил в ответ: - Благодарю вас, но пока у меня есть силы, я буду стучаться в дверь моей родины.