Михаил Кривич - Сладкие песни сирен

• Название: Сладкие песни сирен
• Автор: Михаил Кривич
• Жанр: Научная Фантастика

---

Как жаль, что занятия в профилактории остались в прошлом и вы, уважаемый читатель, даже одним глазком не можете заглянуть в спортивный зал, где блистательный режиссер, несравненная Пелагея Артуровна ставила свой педагогический спектакль!

- Сегодня мы с вами, дорогие друзья, на ткацкой фабрике, - громко и внятно говорила Пелагея Артуровна, наигрывая на фортепиано "Марш энтузиастов". - Вы, Гегемона Гефестовна, знатная молодая ткачиха, не правда ли?

- Я есть ткачиха, - мрачно соглашалась Гегемона. Она сидела нахохлившись на гимнастической перекладине, облаченная в полюбившийся ей розовый шелковый лифчик.- Я сверхвыполнила государственный приказ на значительное число процентов.

- Перевыполнила, милочка, перевыполнила, - поправляла доброжелательно Коноплева-Ланкастер.- И не приказ. Мы говорим "план".

- Хочу быть передовичка! Передовуха? - капризно кричала, раскачиваясь на кольцах, Елена и хлопала белоснежными, под стать плечам и шее, крыльями.

- Я намерена быть начальник месткома, лидер рабочего движения, вступала в игру Дорида.- Мне указано отправлять передовую работницу во здравницу. Каждый владеет правом отдыхать, не так ли?

Потом хором пели "Марш энтузиастов". И Климентий, немного циничный, как вся нынешняя молодежь, но это напускное, это от застенчивости, Климентий тоже подпевал, не спуская глаз с прекрасной Елены.

Еще была сцена сватовства: Пелагея Артуровна исполняла марш Мендельсона, а Климентий с букетом роз объяснялся в своих чувствах Елене.

- Вы противный мальчишка! - кричала она в ответ.- Молотовоз... нет, молоконос! Я хочу пожениться на солидный мужчина.

- Выйти замуж, милочка! - задыхалась от смеха Пелагея Артуровна.

Гегемона Гефестовна и Дорида Вакховна презрительно улыбались.

Климентий, надо отдать ему должное, никаким молотовозом, а тем более молоконосом, не был. Обращаться с девицами он умел и порою в этой невинной игре позволял себе лишнее. Тогда Елена хлопала его крылом, приговаривая: "Противник такой!" Климентий краснел, отдергивал руку и бормотал: "Ну, Ленка..."

Споро двигалось изучение языка. И другие дела на месте не стояли. Написаны были тексты, положены на музыку. Облгорлит в трехдневный срок рассмотрел песни сирен и предложил изъять из них названия некоторых предприятий, наименования некоторых видов продукции и объемы производства, а также рекомендовал, ни на чем не настаивая, смягчить определенные формулировки, чтобы не заострять внимания слушателей на отдельных негативных явлениях жизни города и области. Формулировки смягчили, жалко, что ли.

Наконец все было готово. Прямо скажем, вовремя, потому что по городу вновь поползли слухи.

Повинен в них был все тот же бывший начальник санэпидемстанции Евсей Савельевич Говбиндер, заслуженно пострадавший за свою настырность и страсть быть всякой бочке затычкой. "Ишь, природоборец, чистого воздуха ему захотелось! - приговаривал товарищ Н. уже после того, как Говбиндера отправили на пенсию. - Экология, видишь ли, страдает. И слово-то какое выдумали: эко-логия! Русских слов им мало... Иди-ка, друг, на заслуженный отдых и размышляй там о своей экологии".

И Евсей Савельевич размышлял. Особенно во время прогулок с фокстерьером Выбросом - собаку он так назвал исключительно для того, чтобы досадить руководству городской промышленности. Он и письма писал в разные инстанции. Когда в Энку шарахнули по нерасторопности цистерну мазута, по сигналу правдолюбца приехала из Москвы комиссия. Факт подтвердился, но решено было мер не принимать, поскольку вскоре, после переброски то ли амурских, то ли миссисипских вод, это уж как решат, вода в Энке так разбавится живительной влагой, что в нее хоть цианистый калий сыпь ведрами.

Такие жалобы товарищу Н. что тебе булавочные уколы. Не опасно, но надоедливо. В лечебницу бы таких отправлять, да вышло уже из моды. На учет в психдиспансер Говбиндера все же поставили - на всякий случай.

В один прекрасный день Выброс затащил Евсея Савельевича на окраину города к профилакторию химиков. И там он ни с того ни с сего залился лаем, вылез из ошейника, мерзавец, и, найдя дыру в ограде, рванул что есть мочи на территорию, где выгул собак запрещен категорически. Говбиндер кряхтя тоже полез в дыру и остолбенел: меж акаций разгуливали три гигантские, не меньше страуса, птицы и время от времени издавали гортанные звуки: ик-крра-а!

Тут Евсею Савельевичу все стало ясно: прикрываясь липовой реконструкцией, превратили, значит, оздоровительное учреждение в закрытое откормочное хозяйство. Причем наверняка после забоя птица в торговую сеть не попадет, а разойдется по буфетам.

В праведном гневе Евсей Савельевич позвонил из уличного автомата в газету. С редактором его, конечно, не соединили, он вылил свой гнев на секретаршу, та шепнула словечко подруге, и весть об откормленных спецптицах пошла гулять по городу.

Никакого воображения не хватит, чтобы описать, какие громы и молнии метал товарищ Н., когда ему доложили об этих нелепых слухах. Отбушевав же, он начал действовать. Прежде всего связался с компетентными органами и попросил проследить происхождение слухов. (Нелишне заметить, что в городе Н, и одноименной области некомпетентных органов нет и быть не может, мы просто отдаем дань традиции.) Компетентные без труда вышли на пенсионера Говбиндера и провели с ним беседу, которой оказалось достаточно, чтобы он с той поры выгуливал Выброса исключительно на своем дворе, а в чужие дворы и дела больше не совался.

Далее товарищ Н. вызвал к себе редактора городской газеты и поручил ему подготовить публикацию, что тот и выполнил лично, не доверяясь даже лучшим перьям области.

Статья получилась как игрушка. В разделе новостей искусства под изящным заголовком "Все музы - в гости к нам" сообщалось, что по приглашению областной филармонии в городе гостит вокальное трио из Сицилии, которое в скором времени выступит перед энчанами с исполнением старинных и современных сицилийских народных песен, и что выступают певицы, согласно национальной традиции, в особых костюмах, стилизованных под птичье оперение, а для репетиций им передан временно профилакторий химиков, реконструкция которого вот-вот начнется. Еще редактор хотел в конце статьи пошутить и написал - хороши бы мы были, если бы, подобно туземцам-каннибалам, замахнулись ножом и вилкой на наших дорогих зарубежных гостей.

Шутка в газету не попала, вы ее там не ищите: товарищ Н. решительно вычеркнул ее в гранках остро отточенным синим карандашом. Государственный ум проявляется не столько в словах, сколько в действиях.

5

Как же распухла, однако, четвертая глава! Но короче нельзя. Не имеем права. Сколько раз бывало такое, что с водой выплескивали ребенка. Нет уж, пусть воды поболе, зато ребенок останется.

Теперь наконец мы подошли вплотную к тому погожему летнему утру, когда над городом Н. и его окрестностями впервые полилась сладкая сиренья песнь.

В этот день ответственные работники заняли свои рабочие места не в девять утра, как им положено, а с первыми петухами. Это так говорится - с петухами, где их возьмешь, разве что мороженых венгерских из Москвы с проводником или с оказией. Не все аппаратчики знали, для чего велено им явиться на службу так рано (вот вам еще языковая закавыка - совсем недавно аппаратчиками называли лиц скромной рабочей профессии, а ныне так именуют и людей высокого полета, которые в своих кабинетах размышляют о наших с вами судьбах и решают, что нам с вами нужно и полезно,- метаморфоза покруче, чем с первыми петухами). Но и те, кто не знал, точно так же, как посвященные в курс дела, дисциплинированно выполняли свои функции, с вопросами к начальству не лезли, разъяснений не требовали. Каждый знал свой маневр.

Хорошо отлаженный аппарат создал товарищ Н. в городе и области! Пользуясь случаем, сообщим сугубо конфиденциально то, что упорно скрывали прежде, более того, пытались то и дело повести читателя по ложному следу. На этом, ключевом этапе повествования наш читатель вправе знать настоящую фамилию товарища Н.: Нехватайло.

Вам приходилось бывать когда-нибудь на командном пункте фронта или хотя бы армии за час-другой до генерального наступления? Нет? Нам тоже. Однако, начитавшись мемуарной литературы и насмотревшись военных фильмов, мы живо представляем себе эти КП - в филевской ли избе, в фамильном ли средневековом замке или в блиндаже на лесной опушке.

За столом сидит немолодой человек с волевым подбородком, его полевой маршальский мундир скромно украшен рядами орденских планок. Нет, скорее, он расхаживает по комнате, мельком бросая взгляд на карту, расстеленную на большом столе. В комнату то и дело вбегают бойкие штабные офицеры, порученцы и ординарцы, заходят и вытягиваются перед командующим бритоголовые генералы. Они в который раз склоняются над картой будущего сражения, перебрасываются короткими репликами и поглядывают на часы. Последние указания - командующим артиллерией, связью, авиацией, бронетанковыми войсками. И вот уже самое время, скрывая напряжение, размять пальцами папиросу, глубоко затянуться, бросить мужскую, соленую, солдатскую шутку, всем вместе хохотнуть над нею и вновь отдернуть левый рукав кителя, чтобы глянуть на часы...