Михаил Кривич - Женский портрет в три четверти

• Название: Женский портрет в три четверти
• Автор: Михаил Кривич
• Жанр: Научная Фантастика

---

Барахло, а не ловушка. Не капкан, а так - мушиная липучка.

- Очень давно,- спокойно ответил профессор.- Во всяком случае, я тогда весьма мало размышлял о природе вещей, а если чем и увлекался, так это рентгеноструктурным анализом, греблей и хорошенькими девушками, причем девушками более всего. Если же говорить о моей уверенности - да, конечно, я уверен, что лицо то же, даже ракурс близок, тут ошибиться невозможно. Впрочем, вы можете в этом убедиться сами...

Профессор встал и протянул руку к висящему на вешалке пиджаку, во внутреннем кармане которого, надо полагать, в кожаном бумажнике, у английских седовласых джентльменов, равно как и у московских, в расцвете сил, корреспондентов, хранятся фотографии любимых женщин.

Нет, ловушка оказалась что надо. Прямо-таки волчья яма.

Главное - сбить со следа. Бризкок начисто забыл о теологических претензиях к бедному Кравчуку, который в своем познании мира еще не добрел до таких вершин философии, как причина и следствие, объект и субъект действия. Вот сейчас мы поразглядываем фотографию, слегка пожелтевшую от времени, порассуждаем о скоротечности времени и нетленности красоты, словом, дорогой кандидат, вы мне кое-чем обязаны, с вас бутылка, любезнейший Миша Кравчук.

Наш поезд в этот момент резко и неприятно дернулся. Мы стояли на большой станции, напротив желтого стандартного вокзала, не помню, как называется этот город, и неопытный машинист как-то рывком взял с места. Профессор, потеряв равновесие, плюхнулся на скамью, держа в руке свой кожаный бумажник (качеством, пожалуй, чуть получше, чем у московского корреспондента), пустые бутылки упали и покатились по полу, а дверь купе заскользила на колесиках и распахнулась с треском. Я полез под нижнюю полку за бутылками и, стоя на четвереньках, услышал голос Кравчука:

- Входите, пожалуйста.

Принес черт соседа. Так хорошо мы ехали в купе втроем от самой Москвы, а поскольку билеты наши были изъяты из какой-то высокой брони - у моего шефа связи только на высоком уровне,то я надеялся, что четвертого к нам не подселят. Блатной какой-нибудь, не иначе, из тех, кто в общей очереди не стоит.

Можно подумать, что мы втроем стояли в общей очереди, подменяя друг друга. Привилегии колют глаза, когда ими пользуются другие. Свои привилегии естественны, чужие - отвратительны.

Я поднялся с пустыми бутылками в руках. Навстречу мне в купе вошло нечто розовое с небольшой сумкой в руке и сказало довольно мелодичным голосом:

- Здравствуйте и извините за беспокойство.

Я-то как раз не беспокоился, а вот Кравчук засуетился ужасно, попытался вырвать сумку из рук розового создания, преуспел в этом, натужно приподнял нижнюю полку, придерживая ее коленом, сунул внутрь дорожную сумку и предложил льстиво:

- Располагайтесь, тюжалуйста.

Только после этого он догадался опустить полку.

Бризкок сдержанно кивнул и вышел в коридор, я кивнул еще сдержаннее и последовал за ним. Миша сел на профессорское место, напротив розового созданья, и повторил с маниакальной настойчивостью:

- Располагайтесь, пожалуйста.

И замолк, исчерпав запас слов.

- Миша,- сказал я ласково из-за двери,- захватите, пожалуйста, если вас не затруднит, газетный сверточек и выбросьте его в ящик для мусора. Мы с профессором удалимся покурить, а дама тем временем переоденется.

Взять в трудную минуту жизни инициативу в свои руки - это дано не каждому. Но кандидат-то, кандидат каков! Вчера Оля, а сегодня Оля уже забыта? Первая же попутчица в розовом вызывает в нем такое смятение чувств. Или он просто ветреник, наш кандидат? И в такие-то руки отдано наше будущее - научно-технический прогресс!

Оценить его новый выбор я, впрочем, не смог, потому что не считаю приличным разглядывать дам в упор, да к тому же держа в руке две пустые бутылки из-под пива.

Избавившись от бутылок, я вслед за Бризкоком вышел в тамбур; только там по нынешним жутким железнодорожным правилам разрешается курить. Профессор разжигал свою трубку, которую, по моим наблюдениям, курил не чаще трех раз в день, а я ради компании стоял рядом и не без удовольствия вдыхал дым от табака неизвестной мне, но безусловно приличной марки - из тех, что непременно украшаются королевской короной.

Некурящий Кравчук присоединился к нам не сразу. Он что-то долго захватывал с собой сверток. Или долго выбрасывал его.

А может быть, еще разок-другой предложил попутчице располагаться, растягивая удовольствие от произнесения столь оригинальной фразы.

- Располагайтесь, пожалуйста! - сказал я Кравчуку.

Взглядом Миша пригвоздил меня к нечистой стене тамбура, размазал по ней, сбросил на пол и проутюжил три-четыре раза.

Я все вытерпел, тихо покивал головой и обратился к Бризкоку таким тоном, каким врач на консилиуме, оторвав взор от безнадежного больного, обращается к коллеге:

- Трудный случай. Между прочим, профессор, вы не успели показать нам фотоснимок.

Бризкок сдвинул- трубку в угол рта, крепко зажал ее зубами и вновь достал свой бумажник. Порылся немного, вытащил конверт, из него достал несколько карточек, одну оставил, остальные спрятал в конверт, конверт положил в бумажник, бумажник сунул в задний карман брюк и только после этого - да и то слегка поколебавшись - отдал мне фото. Кравчук дышал у меня над ухом и выворачивал шею, чтобы получше увидеть, что же там на фотографии.

Я же из зловредности тянул время и разжигал Мишине любопытство. В тамбуре было темновато, но я не спешил подойти к свету, а, напротив, слегка прикрывал снимок согнутой ладонью, потом же и вовсе перевернул карточку тыльной стороной, разглядывая, нет ли там какой-нибудь надписи или даты.

Были и надпись, и дата.

28 июля 1947 года.

Однако. Меня тогда и на свете не было.

A был ли тогда рентгеноструктурный анализ? Ладно, это не моя забота и не моего ума дело.

Надпись была такая:

Маргарет Куинз, урожденная Барроуз.

- Простите, профессор,- осторожно спросил я,- так кто же все-таки здесь изображен - абстрактная структура, возникшая известным нам образом, или Маргарет Куинз?

- Разве одно исключает другое? - ответил профессор. Как репортер терпеть не могу таких ответов. Так отвечают обычно политические деятели после переговоров, на которых был достигнут микроскопический прогресс на третьестепенном направлении.

- Да переверните же наконец снимок! - не выдержал Миша Кравчук.

Этого-то я и ждал. Теперь, когда я взял реванш, можно было сжалиться и услышать его мольбу.

Я перевернул карточку. Миша жадно впился в нее глазами и присвистнул от восхищения. Если бы я был воспитан так же никудышно, как кандидат, если бы я был менее выдержан и даже несколько грубоват, я бы тоже засвистел.

Спору нет, Маргарет Куинз, урожденная Барроуз, была весьма мила, я бы сказал, очень недурна собой, можно даже предположить, что на чей-то вкус и красива. Нет, действительно очень хороша. Но не та! Не с портрета в три четверти-!

- Но это же другая женщина, профессор,- прошептал Кравчук.

Бризкок перевел взгляд на меня.

- Совсем другая,- подтвердил я.- Конечно, может быть, оттого, что здесь другой ракурс, на снимке она анфас, а если посмотреть слегка под углом, помните, Могилевский рассказывал, как много зависит от выбора точки...

Бризкок вынул трубку изо рта, бросил быстрый взгляд на фотографию и сказал:

- Спасибо, коллеги, за ваше благородное желание меня успокоить. Однако это излишне. Для вас она не та. Для меня - та. Субъективный идеализм, вот как это называется. Хотя я могу и ошибиться. Философские течения, с которыми следует бороться не щадя сил, я изучал на четвертом курсе и с тех пор к ним не возвращался - не было надобности.

- Кажется, я понимаю.- Кравчук вдруг ужасно заволновался, нос его как будто немножко вырос, шевелюра вздыбилась, и весь он как-то подрос и закостлявел. Чего только не бывает от волнения, вызванного научной дискуссией! - Вы имеете в виду, профессор, что восприятие индивидуально, в то время как законы, лежащие в оснрве прекрасного, общи и едины?

- Любые законы едины! - перебил его профессор.- Это не подлежит обсуждению. Но едины не только законы. Те кирпичики, субъединицы, кварки, спрятанные в наследственных структурах,они тоже вечны и неизменны. Как четверка оснований в спирали ДНК, как детерминанты в белках, из-за которых австралийский абориген отторгает чужеродную ему пыльцу какого-нибудь канадского растения, с которым его предки никогда не встречались и не могли встретиться.

Я это постарался запомнить, память у меня ничего себе, если и перепутал, то немного, однако на осмысление ни знаний, ни таланта не хватает, а сейчас лень уже лезть в справочники. И если тут обнаружится какая-нибудь ересь, то виноват в этом не нобелевский лауреат, а я один. Прошу снисхождения.

Услышав про основания и детерминанты, Миша хлопнул себя по лбу с такой силой, что мне стало его жалко. Детерминанты того не стоили.