Елена Радова - Сука

• Название: Сука
• Автор: Елена Радова
• Жанр: Современная проза

Женатый мужчина любит замужнюю женщину. Замужняя женщина без памяти любит женатого мужчину. Казалось бы - почему им не быть вместе? Но для обоих принять окончательное решение мучительно трудно, почти невозможно - как объявить о своем решении детям, посмотреть в доверчивые глаза близкого человека? Страсть обжигает, заставляет терять рассудок, совершать безумства. Но выход все же находится

---

Все это я делала постоянно. А вот итог моих стараний за эти невыносимые четыре дня.

СУББОТА. Из нашего подъезда я вылетела мартовской кошкой. И до остановки шла в каком-то блаженно-расслабленном состоянии. Там ощутила себя натуральной шлюхой, по пути зачем-то купила мужу бутылку пива – чего не делаю никогда и ни при каких обстоятельствах. «Не пью я пастеризованное пиво. Ты же знаешь», – удивленно сказал Алешин. «Опять попала на модель Черномырдина, а ведь хотела как лучше, – беспечно ответила я. – Что ж, это еще один знак, что нам пора расстаться. В понедельник я ухожу. Решение обсуждению не подлежит». Я сделала властный жест рукой. После чего завалилась спать, чтобы быстрее текло время. Проснулась – позвонила тебе. Твой телефон молчал. Ушла к подруге. В общем разговоре участвовала не в лад и не к месту, неудачно. Оттуда снова позвонила тебе. Почему-то расстроилась, ведь ничего членораздельного ты мне не сказал. Ушла домой, нахамила всем и опять легла спать.

ВОСКРЕСЕНЬЕ. Утром договорились ехать с братом за раками. Я скомандовала мужу:

– Опаздываем – в гараж!

Тут раздался длинный звонок в дверь, я открыла – мой любимый Катанян стоит. Я стала лихорадочно убеждать его поехать с нами – мне нужны были «уши».

– Идиотка, ты спустись вниз, я машину новую купил, – сказал он, приходя в недоумение от моего возбуждения.

– Слушай, у меня любовь! – орала я.

– А зачем тебе это нужно?

– Нужно, нужно, потом это особенная любовь, я сейчас тебе расскажу, это очень старая история.

– Нет, ну ты сумасшедшая. Я же тебе сто раз говорил, там ничего не будет, и вообще мне он не нравится.

– Зато мне нравится. Иди ты к черту! Он что, баба, чтобы тебе нравиться?

– Ой, дура...

– Ну поедем с нами, я с тобой поеду, мне нужно тебе рассказать...

– Слушать твои сумасшедшие россказни? Уволь! Пошли на улицу – у меня Людочка в машине сидит.

– Как я ненавижу всех ваших жен! Тогда не езди, все равно при ней не расскажу.

– Друг мой, у тебя что-то с головой.

– Я же и говорю – влюбилась.

– Ладно, мы с вами не едем, лучше пойду-ка я жилетку куплю – приходи потом плакать.

– Да?.. – обреченно спросила я.

Катанян взял меня за плечи и потряс как яблоню:

– Приди в себя – возьми себя в руки. Он же страус – из тех, кто прячет голову, «отсюда смотрит и мыслит задом».

– А ты грубый и лезешь, куда тебя не просят, и меня твои характеристики не волнуют.

Он махнул рукой:

– Делай как знаешь.

...На пруду мужики ловили, а я лежала в штормовке на спальном мешке в сладкой полудреме и все жевала сказочно прекрасную пятницу, медленно переходящую в субботу.

ПОНЕДЕЛЬНИК. У центрального офиса вывалилась из машины – навстречу проводящий планерку Хованский. При виде меня лицо его засветилось радостью. Ее избыток вылился стремительным поцелуем, попавшим мне куда-то в район между носом и губами.

– Э-э-э, – пробормотала я непонимающе.

Он уже стоял спиной ко мне и отдавал указания своему шоферу. Я не стала его ждать.

– Здрас-сте, – сказала я, входя к нему в кабинет, набитый мужиками – директорами и коммерсантами, и тут же наткнулась на ненавидящий взгляд бывшего куратора, с треском освобожденного от наблюдения за работой нашей фирмы.

Мест свободных не было, я села у раскрытой двери в приемной на приставной стол. Кто-то из мужиков вышел из кабинета и предложил мне свое место. Я отказалась, сидела на этом столике, прямо напротив дурацкого бывшего куратора, думала о том, вдруг ты уже приехал, и нервно отрывала кусочки кожи около ногтей.

Наконец в приемную влетел Хованский, схватил меня за локоть:

– Ольк, иди ко мне.

Б/у куратор окатил меня уничтожающим взглядом.

Я на планерке не была четыре недели, все находила пути и способы, как бы слинять, и, наверное, кроме как обо мне, говорить там было не о ком. Если бы не мысли о тебе, можно было бы и воспарить, насколько я умна и хорошо работаю. Это все перемежалось рассуждениями о ресурсах корпорации, цементе и трубах, а также автошинах. Оказывается, это была прощальная планерка перед недельным отпуском Хованского, и у меня возникло такое ощущение, что это он со мной на неделю расстается.

– Он без тебя жить не может, – шепнул мне зам по рекламе, – даже смешно – везде Ольга... Видишь, говорит Зайцеву, а смотрит на тебя.

– Что, Игорь? – Я еле-еле оторвалась от своих мечтаний о тебе. – Да ну, чушь, блажь, у него две жены и три любовницы. А я могу быть только первой...

– Но тебе бы хотелось?

– Честно говоря, я об этом не думала.

Честно говоря, в этот момент я думала, что ты уже сидишь у меня в приемной, досадуя, что меня нет на месте. Потому, выйдя на волю, я тут же позвонила на работу. Увы, ты ко мне пока не заезжал.

Через десять минут я была у себя в офисе. А еще минут через пять произошел самый значительный эпизод утра понедельника.

Дверь в мой кабинет распахнулась, на пороге появился ты с сообщением о том, что купленные неделю назад обои твоей жене не понравились. К тому же в квартире придется менять батареи. Дальше примитивно, как в песне: «Мое сердце остановилось, мое сердце замерло»...

ВТОРНИК. С утра стало грустно совсем. Мне все казалось, вот сейчас ты вернешься, подойдешь ко мне, обнимешь и прошепчешь на ухо: «Ну прости меня, дурака. Шутки у меня такие убогие».

Вместо тебя пришла подруга: просить денег в долг. Я вышла с ней во дворик, посадила на скамеечку в беседке, а сама пошла за забытыми в офисе сигаретами. Вернувшись, я с размаху ударилась лбом в верхнюю железную перегородку беседки, а носом – в нижнюю.

Она заверещала:

– Ой-ой, дурацкая штанга, больно?

– Ты знаешь, нет, – удивленно сказала я, потирая лоб и переносицу, – но синяк, наверное, будет.

Ничего себе, я не чувствую боли. И в этот же момент я поняла, что и сегодня ты не позвонишь, и завтра, и долго еще не позвонишь и не приедешь. Ты просто оставил меня. Навсегда.

Когда шла домой, на улице меня поймала цыганка и сказала, что жить мне осталось недолго, если я буду позволять другим осквернять свою душу, что она у меня очень чистая.

И мне сделалось немножко страшно, и я подумала о том, что я сейчас тебя люблю безнадежно, дико, безумно, наверное, так любят перед смертью. Еще мне было интересно, в чем, по ее мнению, выражается осквернение души, я по наивности своей всегда считала, что, кроме меня самой, ее никто осквернить не может.

А сейчас – ночь, чудесно переходящая в утро, я пишу свои слезки, а ты, наверное, спишь без задних ног, впрочем, почему без задних?

Тут я вспомнила, что в песенке этой дальше поется, что все, что бы герой ни делал, не помогло.

Я встала на подоконник, потому что подумала, что счастливей я уже никогда не буду. Я зажмурила глаза, сделала шаг вперед.

Я забыла, что живу на первом этаже.

Невдалеке слышался приближающийся гул первого троллейбуса.

Глава 9

– Н-да, – протянула Светка, возвращая ей короткую исповедь. – «Литература и жизнь», кажется, журнал такой был когда-то. Только жизнь на этом не кончается.

– Да знаю я. Дайте мне время – оставьте все меня в покое. Нет во мне сейчас жизни. И помогать мне не нужно. Выкарабкаться я смогу только сама.

– Вас понял. Дерзай, – сказала на прощание Света.

На третьи сутки Ольгиной добровольной изоляции позвонила ее невестка Наталья, сказала, что заболел Барик, их сенбернар. Шесть лет назад они вместе притащили в дом брата пушистый бело-рыжий комок, и с тех пор эта собака стала для двух семей самой любимой на свете.

Она поднялась, накинула куртку, вышла на улицу, перешла дорогу, пришла к ним. Расстроенная Наталья открыла дверь, посмотрела на нее и сказала:

– Да у тебя у самой какие-то проблемы... С ним?

– С собой.

– У тебя страшные глаза.

– Это не глаза, а впадины. Глаз нет – их выели кролики.

– Что ты мелешь, какие кролики? Не дури. «Все проходит» – не зря эта надпись была на Соломоновом кольце. Значит, мудрость в ней большая.

– Но если все проходит, что же остается? – спросила Ольга, подходя к Барику. Он лежал в коридоре – от него пахло нездоровьем. Прежде закручивающаяся красивыми шелковистыми кольцами шерсть потускнела. Сенбернарьи «выдранные» глаза смотрели с надеждой и, как ей показалось, каким-то смущением: вот, мол, оторвал вас от дел, уж простите, что так вышло, сам не понимаю, как так могло случиться.

– Да ладно тебе, малыш, не тушуйся, с кем не бывает. Вылечим мы тебя, ты ж у нас сильный, – сказала Ольга, наклонившись к нему. В знак согласия и любви Барик слабо вильнул хвостом.

– Вчера после гулянья, через час примерно, стал тошнить кровавой пеной. Ничего не ест. Сегодня говорю ему: «Делай свои дела дома, все уберу» – смотрит на меня страдальческими глазами: не может. Еле спустились с лестницы, а обратно буквально на себе его перла. Вышли на улицу, а у него лапы заплетаются. Мучился, с грехом пополам чего-то там выдавил из себя. Домой пришли – лег и не встает больше. Сейчас ветеринар придет, – говорила Наташа. – Смотри, хоть хвостом заработал – тебя увидел, крестную свою.