Мерри Джинн - Дети леса, дети звезд

• Название: Дети леса, дети звезд
• Автор: Мерри Джинн
• Жанр: Фэнтези

Гибрид научной фантастики и фэнтези, немного нецензурной лексики, вечная история первого контакта, вечное противостояние техногенной и естественно-исторической цивилизации.

---

Серазан убрал лампу на обычное место, хмуро поглядел за окно и вздохнул: ритуалы, если что, бывают разные. Может, и рано еще ученику возвращаться.

* * *

А где-то далеко в лесу день Грина прошел в сонной звериной истоме.

Новообретенное кошачье туловище требовало отдыха, силой наливались мышцы, твердели и обретали цвет широкие крылья, призванные нести тело по воздуху. Зверь просыпался, и спал, так сладко, как только мог, спал человеческий разум.

Время от времени Грин приподнимал с широкой лапы бедовую рыжую голову, замутненно смотрел вокруг, не понимая, где он, и кто он, и опять погружался в полуявь, полусон, затягивающий и бредовый. Ему снились то белые скалы и пятнистая шкура бегущих прочь зверей, то бескрайняя степь и ветер, волнующий траву, как будто великан проводит ладонью по буро-зеленой шерсти, и тогда крылья существа, в которое вживался Грин, вздымались высоко и красиво в преддверии полета.

Было тепло лежать клубком и невозможно поднять ресницы — днем.

Просто спать, и смотреть невозможные странствия крылатых кошек, чтобы при Единой — уже ночью, — проснуться в окружении того же лесного народа, окончательно потерять нить между реальностью и вымыслом, и петь песни, отбивая ритм лапами, и давать играть со своим хвостом, странно расписным, с аккуратной кисточкой на самом конце.

Это сон, а во сне многое сбывается.

Зверь не беспокоился, зверь наслаждался жизнью.

Всю ночь, отпихиваясь и играя, как котенок, кувыркаясь и смеясь, и допрыгался до того, чтобы уйти зимовать в самую чащу.

— А ты забавный, а сначала был не такой, — говорили ему, и сфинкс хохотал во все горло. Да-да! Теперь он милый и забавный, а еще сильный, мощный, веселый, умный, красивый… И горячий.

От Грина ждали, что он выберет свое место среди лесных народов. На этом пиру-встрече, пиру-расставании, свадьбе леса и сурового, зимнего времени, он мог бы быть тем, кто говорит за людей и от их имени. Мог бы, останься он человеком.

Но сфинксу, по мнению лесных, не было возврата назад. Его, теплого, рыжего, волей случая сохранившего в себе последний кусочек ушедшего лета были бы рады приютить где угодно, где он только захочет. И Грин понемногу начал это понимать.

* * *

Вечером, снова выставляя ночник на подоконник, Тесс полюбовался на яркий, четкий до невозможности контур Единой, сошедшейся окончательно, и пришел к выводу, что действительно, в эту ночь неизвестные ему обряды еще как должны продолжаться. Такое просто грех упускать.

Хотя к утру-то можно бы уже и вернуться!

С раздражением, изрядно приправленным тревогой, Серазан погасил лампу по окончании второй Ночи, выполз за водой к роднику и как задумался по пути, так попыток то ли вспомнить что-то важное, то ли понять, уже не оставлял.

Для понимания не хватало в первую очередь знаний, поэтому пришлось вспоминать Вульфрика и его рассказы. Восемь ритуальных точек в году, четыре солнечных, четыре в луне — Единой, Безлунной, Юной и ночи Трех Полнолуний. Праздник венчаний весной на Юную, масштабная пьянка летом на Три, а что с осенью и зимой?

Зимних обрядов Серазан не помнил совсем, даже дату забыл, но это было неважно, а вот сейчас, в Поминальные… Простые люди боялись и запирались, отгораживались то ли от аборигенов планеты, то ли от собственных страхов, Грин тоже вот границу рисовал.

Магам место было в Лесу или ближе к его границе, не в селениях или полях — хотя действительно, что там под зиму-то уже проводить? — но оттуда нужно было вернуться…

Именно!

Серазан сообразил наконец, что его так тревожило — маг ли, просто ли человек, а тот, кто к концу третьей ночи не придет в дом — свой или чей, да хоть в трактир — живым не вернется вовсе. То есть вернется на следующую Поминальную, через год, и это от него надо будет посыпаться золой.

Это было суеверие и, конечно же, бред, но любой бред перестает выглядеть таковым, когда сидишь посреди леса, проводив туда же, да по такому времени, когда и не поночуешь где попало, и прокорма особо богатого уже не найдешь, человека, за которого ты в ответе.

И Тесс тихо запаниковал, принялся припоминать время рассвета и еще до заката начал считать часы, ухитрился вспомнить даже, почему должен быть свет именно на подоконнике — указать дорогу не просто куда-то, а в дом. Поэтому-то не фонарь на крыльце, а фонарь или свеча на окне.

Кстати, о фонаре — Серазан вдруг задумался, является ли лампа таковым. В принципе, разница между портативным и подключенным к домашней сети источником света была невелика, но если сходить с ума, так уж до конца — Тесс залез в запасники мастерской, вытащил запасной фонарь взамен унесенного Грином и торжественно водрузил на подоконник.

Когда стемнело, а Грин вот немедленно по включении не взял да и не вернулся, потом не вернулся через час и через два, Серазан офонарел уже сам, окончательно и бесповоротно, обматерил все Ночи, Луны, обычаи и обряды этого мира, после чего вытащил свечку, обычную, никакую — зажег и поставил рядом с фонарем.

"Если вам, друид-самоучка, и этого мало — виноваты будете сами!" — рявкнул, открыв двери, куда-то во тьму, и захлопнулся спать.

И, что удивительнее всего, вырубился мгновенно и до утра.

* * *

Вторая ночь, ночь сошедшейся луны, пролетела, веселая и хмельная. К утру убегавшийся изрядно зверь опять залег в спячку в окружении своих новых знакомцев.

Маленькие хвостатые существа приютились у него под крыльями, древесные духи укрыли его от снега, и снова сны о лете захватили и повели за собой. — Ты с нами? — с тревогой спрашивали лесные. — Ты теплый, ты славный…

Оставайся тут, с нами!

— Ты умный, ты добрый, тебе не место среди двуногих, — говорили полу-люди — полу-кони. — Завтра мы уходим через степи к морю, давай с нами? Ты теперь сфинкс, что тебе здесь делать?

Зверь хотел море и уговаривал человека, зверь жмурился от ласки, зверя откровенно манили картинки большого мира, зверь был опьянен своей силой и магией, но человек на пределе сознания искал совсем другое тепло, не животное, другое.

Но с неба падал снег, лесная душа была вся тут, и Грин был ее средоточием, и никто и нигде, кроме леса, его не ждал.

К вечеру праздник явно иссяк: те, кто оставались зимовать, попрощались с теми, кто откочевывал, встретили тех, кто пришел из краев более холодных, договорились о пропитании и территориях охоты. Теперь лесные народы прощались друг с другом, со смехом, с обещаниями встречи, с прибаутками, а сфинкс нарезал круги вокруг стылого кострища и хлестал себя по светло-рыжим бокам узорчатым хвостом. Крылья его то приподнимались, ловя ветер, то опускались. Ему тоже надо было уходить или оставаться.

И он уже знал, что может делать, с таким солнечным теплом внутри. Либо залечь в спячку, либо за лунами, помощником и слугой Старухе, либо с кентаврами в далекие степи, чтобы вернуться когда-нибудь потом.

Вот только черная сажа не давала зверю покоя.

Черный цвет.

Черные тонкие стволы деревьев.

Зверь искал тепла и не находил его, и оттого все резче становилось метание по кругу, все тревожнее смотрели в сумрак темно-зеленые глаза — с пока еще человеческой тоской наблюдая за степенными сборами кочевых племен.

Черный цвет, почему же черный?

— Идем? — позвали лесовики, растворяясь в чаще.

— До встречи, — улыбнулся сфинкс, садясь, как кот, и поднимая крылья вверх.

Ветер воет. Куда идти? А, может, взлететь и посмотреть сверху?

— Летим? — спросила старуха, глядя сквозь волну распущенных пушистых волос.

Сфинкс засомневался. Хозяйка много раз не предлагала, это он помнил. Но откуда?

Старуха пощелкала каким-то светом в руке, позвала. Этот свет был знакомый, но холодный, и сфинкс покачал головой. Он склонил голову к плечу, соображая про себя, что старуха принудить не может.

— Стоит желать того, что уже потеряно? — спросил он первый тающий снег.

Поковырял лапой кострище.

Луны расходились.

Праздник закончился.

— Давай, решайся, — сказал вожак племени кентавров, — тебе явно с нами. Я знаю, где живут твои сородичи, сфинкс.

— Это хорошо, — ответил Грин, разминая лапы. — Пожалуй, так будет правильно.

Тихим цокотом копыт наполнилась последняя лунная ночь. К берегам далекой реки спешили кентавры, чтобы, миновав ее, уйти в Степи, к южному морю. То прыжками, то в парении следовал за ними сфинкс. Неуверенно, то и дело оборачиваясь.

Пройдя так какое-то расстояние, он резко взлетел ввысь, почти задохнулся от холодного ветра над лесом, спустился в чащу, встрепенулся вдруг, крикнул резко:

— Я остаюсь!

И пошел прочь, обратно, пешком, мотая хвостом, тяжело ставя лапы и всеми чувствами вслушиваясь в воздух.