Жан-Мари Густав Леклезио - Протокол

• Название: Протокол
• Автор: Жан-Мари Густав Леклезио
• Издательство: "Текст"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-7516-0934-4

Первый роман нобелевского лауреата Ж. М. Г. Леклезио, полный взрывной силы и тонкого лиризма, принес двадцатитрехлетнему автору мгновенное признание, престижную литературную премию Ренодо и репутацию большого писателя. Этот роман об одиночестве человека в современном мире является ключевым для всего дальнейшего творчества Леклезио, за которое четыре с лишним десятилетия спустя он был удостоен высшей литературной награды.

* * *

Меня мало заботил реализм повествования (я все больше убеждаюсь в том, что реальность вообще не существует); мне хотелось, чтобы моя книга воспринималась как абсолютный вымысел, имеющий единственную цель — вызвать отклик (пусть даже ничтожный) в умах читателей.

Ж. М. Г. Леклезио

* * *

Первый роман нобелевского лауреата Ж. М. Г. Леклезио, полный взрывной силы и тонкого реализма, принес двадцатитрехлетнему автору мгновенное признание, престижную литературную премию Ренодо и репутацию большого писателя. Герою книги автор не случайно дал странное имя: Адам Полло. Адам — первый и одновременно последний человек. Герой-одиночка. То ли дезертир, то ли беглец из психушки — это не столь важно. Он безумен, живет в полном забвении, его неудержимо тянет к крайностям, он сам по себе, он взвинчен, и окружающий мир не может ему сопротивляться, обращаясь то в феерию, то в кошмар.

---

Итого — человек тридцать, создававших затор на тротуаре.

«Я расскажу вам кое-что. Слушайте. Я — это было некоторое время назад — сидел на ступенях лестницы, в горах. Курил сигарету. Наслаждался чудесным видом. Прямо напротив были холм, город — он тянулся до самого моря, — и длинный изгиб берега. Вокруг царил покой. Три четверти панорамы занимало небо. А земля внизу была такой мирной, что казалась его продолжением. Можете себе представить. Две горы, город, река, бухта, кусочек моря и ввинчивающийся в небо столб дыма. Повсюду. Я сообщаю вам элементы картины, чтобы вы хорошо поняли продолжение. Вам ясно?»

Никто не ответил, но кое-кто со смехом покачал головой.

Адам наугад выхватил взглядом из толпы слушателя и спросил:

«Вы понимаете?»

«Да, да, я понимаю», — ответил тот.

«И — вам нечего рассказать?»

«Мне?»

«Да, вам, почему нет? Вы живете в деревне?»

Мужчина отступил на шаг, и толпа качнулась назад вместе с ним.

«Нет, я ___»

«Вы что-то продаете?» — спросила женщина.

«Да, слово», — ответил Адам.

«Вы свидетель Иеговы? Да?» — догадался давешний слушатель.

«Нет», — покачал головой Адам.

«Но вы — вы проповедник, так ведь, проповедник?»

Но Адам его не услышал; он вернулся к таинственной невнятице своего нового, зарождающегося языка, к безумной самоизоляции, ступору перед лицом черни, и продолжил:

«Внезапно все на земле изменилось. Да, я вдруг все понял. Понял, что эта земля принадлежит мне, только мне — и больше никому. Никаким живым особям. Не собакам, не крысам, не паразитам, не рыбам. Она принадлежит людям. А раз я человек, значит, и мне. Знаете, как я это понял? Произошло нечто из ряда вон выходящее. Случилась одна старая женщина. Старуха. Сейчас вы все поймете. Я был в горах, сидел на ступеньках лестницы и смотрел на исчезающую за поворотом крутую дорогу. Прямо передо мной находился участок метров в сто, не больше; асфальт сверкал под пробивавшимися из-за туч солнечными лучами. Неожиданно раздался какой-то глухой шум, и я посмотрел вниз. Медленно, чудовищно медленно на дороге появился силуэт жирной уродливой старухи в цветастой накидке, колыхавшейся вокруг ее тела, как флаг. Сначала я разглядел голову, потом грудь, потом бедра, ноги и, наконец, все остальное. Она едва ковыляла, ни о чем не думая и пыхтя, как корова, шаркала толстыми экзематозными ногами по асфальту. Она выплыла из-за холма, как выходят из ванной, и пошла по направлению ко мне. Ее нелепый силуэт темнел на фоне нахмурившегося неба. Она была, да, именно так — она была единственным движущимся элементом пейзажа. Природа вокруг нее застыла в неподвижности — но превратилась, как бы это поточнее выразиться? — в ореол вокруг ее головы, словно земля и небо стали ее волосами. Город все так же спускался к морю, и река спускалась, горы были такими же круглыми, а дымы — вертикальными. Но исходило все это из ее головы. Как будто все опрокинулось. Изменилось. Это была она, понимаете, это была она. Она все сделала. Дым, он точно был делом рук человеческих. И город, и река. И Гавань. В горах вырубили все леса и наставили телеграфных столбов, проложили дорожки и выкопали дренажные канавы. Дорога и лестница, стены, дома, мосты, плотины, самолеты — к муравьям все это точно отношения не имело! Это была она. Она. Обычная старуха. Уродливая и жирная. Нежизнеспособная. Совершенно непригодная для жизни. Вся в целлюлите. Неспособная идти по прямой. С забинтованными тромбофлебитными ногами и раком прямой кишки или чего-нибудь другого. Это была она. Земля была круглой и крошечной. А люди взяли ее в оборот и из всего извлекают выгоду. На земле не найдется ни кусочка земли, слышите, ни единого кусочка, где бы не было дороги дома самолета телеграфного столба. Ну и как не сойти с ума от осознания принадлежности к роду человеческому? Это была она. Она, этот куль тряпья, набитый внутренностями и прочей дребеденью, грозный и кровавый, это тупое животное с выпученными глазами, кожей, как у дохлого крокодила, подгрудками, ссохшейся маткой, почерневшими легкими, зобом, желтым заплетающимся языком… голосом коровы на бойне… тяжелым, с надрывными всхлипами… Аах-ах… аах… вздутый живот… рубцы… и череп… лысый, и провонявшие потом семидесятипятилетней выдержки волосатые подмышки. Это была она. Она… Вы — вы понимаете?»

Темп речи Адама ускорился; он дошел до той стадии монолога, когда оратор перестает говорить законченными фразами и хочет быть понятым. Он практически лежал спиной на железных крашеных перилах; над толпой виднелась только его голова, он был похож на проповедника и городского сумасшедшего; он был тем, на кого показывают пальцем, тем, кого сдают в полицию, над кем смеются или оскорбляют — в зависимости от обстоятельств.

«Хочу вам сказать. Подождите. Могу рассказать вам историю. Знаете. Как по радио. Дорогие слушатели. Я могу устроить обсуждение. Могу поспорить с вами. Кто хочет? Кто хочет поговорить со мной? Ну? Мы можем что-нибудь обсудить? Можем поговорить о войне. Война будет — Нет… Или о стоимости жизни. Какова цена на картошку? А? Кажется, в этом году картошка вырастет до гигантских размеров. А вот репа будет мелкая. Или об абстрактной живописи. Если нет других предложений. Вы ничего не хотите сказать? Я могу рассказать историю. Да, могу. Могу придумать небылицу, басню, сказочку. Прямо сейчас. Ну вот, например, я перечислю вам названия. Слушайте. Легенда о карликовой пальме, мечтавшей о путешествии по Восточной Европе. Или. Ибис, которого коммивояжер превратил в девушку. Или. Гасдрубал[28], человек-о-двух-ртах. И. История любви короля карнавала и мухи. Или. Как царица Пелопоннеса Зоэ нашла драгоценную флейту Пана. Или. Отвага типаносомы. Или. Как убить гремучую змею. Это просто. Нужно знать три вещи. Гремучие змеи. Очень горды. Не любят джаз. И впадают в каталепсию при виде эдельвейса. Итак. Вот что нужно делать. Берете кларнет. Увидев змею, корчите ей жуткую рожу. Из-за своей гордости они начинают бесноваться и кидаются на вас. В этот момент. Вы играете им «Blue Moon»[29] или «Just a Gigolo»[30]. На кларнете. Они ненавидят джаз. И замирают. В сомнении. Тут-то вы и достаете. Достаете из кармана настоящий снежный эдельвейс. И они впадают в каталепсию. И тогда остается схватить их и воткнуть куда-нибудь «р». Когда они просыпаются. Они видят, что они — не они. А всего лишь гремучки. И они подыхают — из-за своей гордости. Предпочитают свести счеты с жизнью. Перестают дышать. Не дышат часами. И в конце концов подыхают. Становятся черными-пречерными. Слышите? и т. д.».

Адам вещал с 14.10 до 14.48. Толпа слушателей прибывала. Их замечания и реплики то и дело перекрывали голос Адама. Он говорил все быстрее и непонятней. Голос стал хриплым, а лицо возбужденно-дерганым.

На лбу образовались две глубокие морщины, уши стали багрово-красными. Рубашка намокла от пота и прилипла к спине и плечам. Он так долго говорил и кричал, что больше не управлял толпой: он словно бы смешался с людьми, а его кудлатая яйцевидная голова колыхалась между другими головами, как будто жила собственной, отдельной от тела жизнью; отчаяние не обезобразило его, но придавало лицу медальную четкость. Казалось, что глухая ненависть обезглавила Адама в самый канун революции особого рода, но герой разбудил чернь, и толпа выталкивала вверх из своих волнующихся глубин его все еще живое вдохновенное лицо. Невинные, но и хитрые глаза бешено сверкали в провалах глазниц, попав в ловушку множественного безумия, как бильярдные шары в лузу. Они же, все они, превратились в сплавленное воедино нагромождение человеческой плоти и запахов, внутри которого ничто больше не могло существовать по отдельности. Возгласы, смех, шутки, шум моторов, гудки, море и корабли — все утратило логику. Все пришло в беспорядок, сбилось с ритма, функционируя с шумом и возбуждением.

Истину трудно переписать; все свершилось невероятно быстро. В одну секунду. Толпа возбудилась, вздыбилась, возмутилась. Дальше все происходило последовательно. За исключением этой странной, неожиданной детали, случайностей не было. Я вот что имею в виду: все случилось очень просто, почти автоматически, и толпа как минимум на два часа опередила себя самое.

_________

* В Kappoce арестован маньяк

Молодой маньяк скрывается в Карросской школе.

Жандармы задерживают его.

Находившийся в бегах душевнобольной пойман в результате успешной полицейской операции.

Странные действия

Во второй половине дня в воскресенье прогуливавшиеся по Приморскому бульвару отдыхающие стали свидетелями странного поведения некоего Адама П. Лишившийся рассудка молодой человек обращался к толпе с лишенными смысла, бессвязными речами. Дело на том бы и закончилось, не впади молодой человек по неясным причинам в полное безумие и не начни он предаваться эксгибиционистским действиям, граничащим с оскорблением общественной нравственности.