Алекс Готт - Белый Дозор

• Название: Белый Дозор
• Автор: Алекс Готт
• Издательство: Издательство: Эксмо
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-48146-0

Сотни лет назад светлый кудесник Вышата сразился с колдуном Невзором, темным слугой Мары — Богини смерти. Вышата победил. Но победа эта не стала окончательной. Невзор вернулся, хотя для этого ему пришлось вселиться в тело олигарха Глинкина. А вместе с ним в современной Москве объявилась и сама Мара. Они собрали темное воинство, названное Черным Дозором. Их слуги начали сеять смерть и страдания, приближая мир к глобальной катастрофе. Молодой российский ученый Алексей Спиваков и не подозревал, что ему придется вмешаться в древнюю вражду. И даже возглавить Белый Дозор. Но перед этим Алексею, принявшему имя Радомир, предстояло пройти обучение у Вышаты в странном для непосвященного мире Безвременья…

---

— Но у нас нет такого портрета, Урикэ-сан, — с ужасом произнес секретарь босса и втянул голову в плечи, словно опасаясь, что босс Урикэ смахнет ее одним ударом своей крепкой ладони.

— Так нарисуйте, — сдержанно ответил Урикэ и жестом повелел секретарю удалиться.

А когда за секретарем закрылась дверь, босс Урикэ сделал нечто странное. Он взял со стола отточенный карандаш и фотографию, на которой был запечатлен Саи, а затем карандашом этим выколол ему глаза. Так в Японии поступают с портретами мертвых предателей. Чтобы не смотрели оттуда, куда обычно уходят после смерти.

— Свинья, — выругался босс Урикэ, — ты получил по заслугам. Будь проклят, неверный раб.

Обезображенную фотографию он сжег в большой сигарной пепельнице, плеснул себе выдержанного виски, выпил, смакуя каждый глоток. Японцы любят выпить на сон грядущий и пьют довольно много. У них не бывает похмелья: гены. Японцы быстро трезвеют. Счастливчики, что и говорить.

2

Всю ночь в Москве лил дождь, но под утро он закончился, и бежать под влажными кронами деревьев в Сокольниках было на удивление легко. Алексей не бежал даже, он молниеносно и легко парил над землей. Всё в жизни этот добрый умница привык делать с полной отдачей и даже в обычной утренней пробежке выкладывался так, словно это были соревнования по скоростному спринту. Высокий, под сто девяносто сантиметров, поджарый, словно настоящий спортсмен, в меру загорелый Алексей своей внешностью являл пример пышущего здоровьем молодого мужчины. Его высокий чистый лоб был покрыт бисеринками пота, крылья носа раздувались, пропуская в могучие легкие порции свежего воздуха, глаза, умные, живые, подмечали всё вокруг. Жесткие русые волосы беспорядочно торчали в разные стороны, словно у заправского панка, придавая ему сходство с некоторыми парнями из шоу-бизнеса. Лицо, по-европейски вытянутое, заканчивалось тяжелым волевым подбородком, и это ломало образ рок-звезды, делая Лёшу гладиатором с арены боев без правил. Отличные гены, прекрасная наследственность, отсутствие в роду алкоголиков и прочих дегенератов, и вот он — результат: сочетание светлого ума и незаурядных физических качеств — редко встречающийся, почти занесенный в Красную книгу тип мужчины — эталона женских грез.

Вдыхая влажную прохладу остывшего за ночь леса, Алексей чувствовал, как тугой пружиной закручивается в нем хорошая, здоровая сила, и силы этой с избытком хватит на целый день. Вот он, рецепт здоровья: береги себя смолоду и… бегай по утрам.

В этом году Лёше исполнилось 33, и это стало годом его полного расцвета. Со стороны могло показаться, что он окружен серебристым ореолом удачи, настолько замечательно всё у него складывалось. Защита докторской прошла как по маслу, одновременно с этим Лёша стал членом-корреспондентом Академии наук и получил назначение, о котором и мечтать не смел. Государственная служба, один из нетронутых тотальной разрухой осколков науки: Научно-исследовательский институт специальных исследований, или НИИСИ, — и он научный директор этого института в ранге федерального министра. Каково?! Министр в 33 года — это невероятно, что и говорить. Завистники умирали, барышни хотели замуж, в Кремле кое-кто на самом верху принимал с распростертыми объятьями. «Надеемся на вас, дорогой Алексей Викторович. Обо всем, что вам нужно, не стесняйтесь, говорите, непременно поможем. Слава богу, нефть в цене, а значит, деньги для вас в казне найдутся. Получите столько, сколько потребуется. Главное — не поддайтесь на всевозможные соблазны, как это произошло со многими до вас. Дайте возможность поверить в вас окончательно».

Каждое утро за ним приезжала серебристая «Ауди А8» с трехцветным пропуском под стеклом. За рулем шофер Виктор, пятидесяти трех лет, в прошлом боевой офицер, отставник-«альфовец». Он был немногословен и в высшей степени профессионал своего дела. С молодым «шефом» был отменно вежлив, общались они только на «вы». Пожалуй, единственной фамильярностью, которую Алексей позволял себе в отношении этого заслуженного, отмеченного многими наградами человека — было то, что он иногда называл его дядей Витей. Машину Виктор водил так, что в салоне почти не ощущалось движения.

Институт располагался на территории военного завода «Альтаир», который, вопреки стараниям Михаила Сергеевича Горбачева и Бориса Николаевича Ельцина, уничтоживших в этой стране науку, всё еще работал и делал кое-что для космоса и подводных лодок. Пропускной режим был на заводе тройной, так что и муха не пролетела бы. За восемьдесят лет со дня создания предприятия система безопасности была здесь отработана идеально: машину дальше определенного уровня не пропускали, приходилось топать пешком несколько сот метров вдоль заводских корпусов. Здание института выглядело скромно и неприметно. Трехэтажный, особняком стоящий дом под железной, выкрашенной в тускло-зеленый цвет крышей. Стены красно-бурые, колонны белые, всего один подъезд и никакой вывески. Каждое окно забрано частой и мошной решеткой — чисто тюрьма, хотя, конечно, фасад более свежий, только что после добротного ремонта, не такой, как в «Крестах» и в «Бутырке», при одном взгляде на которые сразу же появляется желание чтить Уголовный кодекс и никогда в «места не столь отдаленные» не попадать…

Алексей провел рукой вдоль лба, словно отгоняя навязчивое видение. Кроме работы, ничего не лезет в голову вот уже несколько месяцев. С тех самых пор как он понял, что нашел путь возможного решения стоящей перед институтом задачи, все прочие, не связанные с работой процессы проходили будто в автоматическом режиме. Сон, прием пищи, утренний бег… С Мариной они расстались около года назад, и место подруги с тех пор так никто и не занял. А где ее найти, подругу? Верную, всё понимающую, ту, которая не ревновала бы его к работе, будущую жену? Вот и мама все уши прожужжала своим «я жажду нянчить внуков». Будут ей внуки. Немного позже. Надо подождать самую малость, он решит и эту проблему, хотя найти замену Марине будет нелегко. Интересно, где она теперь и с кем? Хотя какая, в сущности, разница? Лучше уж заставить себя думать, что теперь, после его взлета, она сожалеет о своем уходе, и только врожденное польское чванство не позволяет ей вернуться.

Марина была полькой по матери и носила фамилию своего древнего шляхетского рода — Ваджея. Родители ее познакомились еще в далекие, благословенные времена Советского Союза. Оба работали в СЭВ: Совете Экономической Взаимопомощи стран Варшавского договора, что-то вроде штаб-квартиры блока НАТО, но на советский манер. Здание-книжка в конце Нового Арбата, где теперь мэрия и офисы разнообразных фирм, которые занимаются всем, чем угодно: от газа до торговли вином.

Марина осталась в памяти такой: рыжая, длинноногая, умная, и глаза у нее большие-пребольшие, зеленые — само очарование. Ну, где ему еще такую найти? Он как-то не вытерпел, приехал к ней (хотел объясниться, постараться понять, почему ушла вот так скупо, без особенных эмоций, не попрощавшись, почему бросила его, ведь даже и намека на ссору не было), но оказалось, что в квартире живут другие люди, они ничего не знают о ней, а ее мобильный телефон молчал. Она явно не хотела, чтобы он ее нашел. Она от него ушла. И этим всё сказано.

Маленькая семья Спиваковых, состоящая из Алексея и его мамы, Валентины Сергеевны, обитала на седьмом этаже крепкого дома сталинской постройки в просторной трехкомнатной квартире. Когда-то их семья была больше на одного человека. Но два года тому назад отец — глава семьи, ушел в иной мир. Он рухнул, как подкошенный, прямо на лекции — скоропостижная смерть. На поминках выступали коллеги по институту, сравнивали смерть Лёшиного отца со смертью настоящего артиста, мол, «умер на сцене» (в данном случае на кафедре). Инсульт в шестьдесят лет, этим уже никого не удивишь. Отец был профессором математики в «Бауманском», мама преподавала в военно-медицинской академии и часто шутила, что склонность к биологии Лёша получил еще в грудном возрасте вместе с ее молоком.

Всё меняется, и порой не в лучшую сторону. Вот и отца нет больше, и висит на стене его портрет: человек с добрым лицом и мудрым взором, бледные кисти рук подлинного аристократа спокойно лежат на коленях, голова чуть повернута, и смотрит отец куда-то в бесконечную, одному ему ведомую даль… Грустно без него. Вечером, бывало, сядут сын с мамой на кухне, пьют чай, и Лёша видит, как мать украдкой нет-нет да и взглянет на третий, пустующий стул, вздохнет. Они с отцом любили друг друга сорок лет, никогда не расставались. Невозможно отвыкнуть от человека, которого знал так долго. Он будет сниться, его образ станет преследовать, и воспоминания о нем нахлынут в любой момент. Вот его чашка, а здесь он сидел, а у того окна любил стоять и смотреть в московское небо, сложив на груди руки. Вот он врывается в дом с букетом роз и торжествует, глядя на школьную медаль сына. Он ушел, но остался в памяти, и ничем эту память не стереть. Да и надо ли? Пусть живет, на то память и дана человеку, чтобы запоминать всё самое хорошее. Вот только грустить о прожитом нельзя, нельзя о нем сожалеть. Толку никакого, лишь начинает печалиться внутри тебя кто-то маленький, а это ты сам, беспомощный и бессильный. Но памяти не прикажешь, она сама по себе, наша память…