Юзеф Крашевский - Князь Михаил Вишневецкий

• Название: Князь Михаил Вишневецкий
• Автор: Юзеф Крашевский
• Жанр: Историческая проза

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.

---

— Я ничего об этом не знаю, — возразил Собесский, — но не думаю, чтобы кто-нибудь оказывал ему такую плохую услугу, выставляя на смех его кандидатуру, раз за него никто не стоит…

После короткой паузы Гоженский снова заговорил:

— Мне не впервые видеть панов шляхтичей в сильном возбуждении и воодушевлении, но за всю свою жизнь я еще не помню такого раздражения. И я предполагаю, что на дне всего этого находятся чьи-то дрожжи…

— Чьи же это? — кислым тоном спросил примас. — Лотарингский обнаружил бы себя, а если не он, так кто же еще?

Гоженский помолчал.

— Правда, что говоря о Пясте, — прошептал он, немного погодя, — они не могут указать кого-нибудь и становятся в смешное положение с этим Поляновским.

Все встретили смехом имя этого лихого воина, но малозначительного человека. Гоженский тоже улыбнулся.

— Вероятно, потешным кандидатом является князь Димитрий Вишневецкий, — сказал примас. — В этой семье, впрочем, уже иссякла кровь ягеллонов, а ничем другим они не выделялись.

Говоря это, он пренебрежительно пожал плечами.

— Ни один из наших лучших сановников и панов не взял бы на себя этого бремени, — прибавил он, — потому что все они отлично знают, что им пришлось бы надеть терновый венец, так как все на свете восстали бы против Пяста…

Гоженский терпеливо слушал.

— Все это движение и горячка пройдут, — говорил примас тихим, пониженным голосом, — когда они соберутся на выборном поле… Но кто же вызывает этот задор и кто руководит ими?

Стольник потирал руки.

— Именно в этом-то и заключается трудность, чтобы доискаться начала, — сказал он, — и узнать, кто вызвал это зарево… Полагаю, что оно разгорелось где-то в Сандомирском, но от чьей руки началось, я еще не знаю.

— Это первый случай, — сказал Пражмовский, — что ты не сумел добраться до корня… и по правде, сегодня ты пришел ни с чем…

— Я сам не очень высоко ставлю то, что я вам принес сегодня, — ответил Гоженский, — и я, может быть, и промолчал бы, но я полагал, что моя обязанность — дать знать и об этом…

— Постарайся же узнать, откуда дует этот ветер, — перебил его примас, — и нечего говорить, что нужно отделывать и высмеивать этих крикунов…

Зная манеры примаса, Цедро понял, что эти слова означали конец аудиенции, и поэтому он, раскланявшись со всеми по очереди, также покорно, как и при входе, выскользнул из кабинета…

После его ухода некоторое время царило молчание. Три вождя партии Кондэ, пошептавшись немного, казалось, успокоились. Первым встал канцлер Пац, наклонился к руке примаса, издали поклонился Собесскому и, сопровождаемый до двери, исчез…

По уходе его Пражмовский с большей свободой наклонился к Собесскому.

— Грустно признаваться, — тихо сказал он, — но я не совсем доверяю канцлеру… Правда, он должен действовать заодно с нами, но… но…

Он не докончил. На лице Собесского проскользнула улыбка и он покрутил свои усы.

— Я тоже не доверяю Пацам, — ответил он, — но в Литве, этого нельзя отрицать, они достигли значения и силы. Они очень пошли в гору.

— Но, ведь с Радзивиллами они не могут тягаться? — возразил примас.

— И тем не менее всюду, где могут, они подставляют им ногу, — говорил Собесский. — Раньше или позже у них дело дойдет до борьбы.

— Пока что, нужно их беречь! — закончил примас. Собесскому надо было в тот же день вернуться в Варшаву и потому он тотчас после этого краткого разговора попрощался с примасом.

Гетман и маршалок, один из наиболее видных и деятельных сановников того времени, Ян Собесский, которому не давала покоя жена, действовавшая с еще большей горячностью, непрерывно суетясь и хлопоча, принадлежал к числу выдающихся вождей партии Кондэ или вернее, того кандидата, какого Франция хотела бы посадить на польский трон.

В данную эпоху это была еще туманно обрисовывающаяся фигура, которой тщеславие и жадность его жены, Марии Казимиры придавали ложное освещение.

Злополучная судьба хотела, чтобы этот превосходный и замечательный во всех отношениях человек, сохранивший наряду с западным воспитанием и лоском неизгладимый тип польского шляхтича, слишком рано влюбился в очаровательную воспитанницу королевы Марии-Луизы.

Красивая, но бессердечная француженка, принесшая сначала в жертву Собеского Замойскому, ради его богатства и положения последнего, согласилась потом, не выказывая особой любви, выйти замуж за первого же наиболее подходящего поклонника, зная, что он будет послушным орудием в ее руках.

Первые годы этого брака, когда жену маршалка можно было обвинять чуть не в уходе от мужа, были страшным испытанием, которое должен был выдержать до сумасшествия влюбленный муж… Требовательная, ненасытная, капризная, прекрасная Марысенька оказала сильное и пагубное влияние на слабохарактерного Собесского. Только каким-то чудом этот знаменитый военачальник там, где дело касалось служения Речи Посполитой, не давал собой командовать, даже этой всемогущей пани…

Но в ту эпоху, когда начинается этот рассказ, несмотря на то, что он был гетманом и маршалком, то есть, стоял на самой высокой ступени государственной иерархии, — еще нельзя было поручиться, что красавица Марысенька не прикажет ему продать все и убраться с нею во Францию. Путешествие туда и пребывание там Собесской, может быть расхолодили ее и убедили, что лучше быть гетманшей в Польше, чем одной из множества маркиз или графинь на берегах Сены…

Стесненный непомерными расходами жены, Собесский, как гетман и маршалок, кроме всего часто должен был из собственного кармана и войску платить, и одарять подарками послов, так что, например, после отъезда татарского посла он даже писал, что пришлось пожертвовать последним серебряным кувшином с ковшом, поэтому теперь он был поглощен заботами, главным образом о деньгах… Это ему обещали во Франции и на эти деньги очень рассчитывали, как гетман, так и его жена.

Оба они, а в особенности сама пани Собесская, имели из-за ее характера больше врагов и завистников, чем преданных себе людей… Это делало жизнь трудной, потому что надо было во всем поступать с большой осмотрительностью.

Даже те, кто шел в тесных рядах партии Кондэ, под предводительством Примаса и Собесского хотя по виду были в самых лучших отношениях с ним, втайне завидовали и вредили ему.

Богатая семья Пацев, три корифея которых соперничали в блеске с самим Радзивиллом и их родственниками Собесскими, лишь снаружи прикрывали свою ненависть к гетману.

В высшей администрации тоже мило улыбались им, но осуждали их и старались за углом вредить им. Всему этому виной была Мария Казимира, гордость и самоуверенность которой настраивали враждебно и отталкивали всех…

Собесский, который был создан скорее для лагерной и семейной жизни, чем для запутанных интриг, в которые его втянула жена, вертелся, как истинный мученик, в этом огне; служебные обязанности гетмана заставляли его следить за безопасностью страны, поддерживать выборы непопулярного кандидата, наконец, нужда — хозяйничать в обширных поместьях, где он строился, рассаживал тюльпаны и деревца и даже кареты должен был сам заканчивать дома под своим личным наблюдением.

Влюбленный в женщину, которая показывала нежность только тогда, когда ей нужно было чего-нибудь добиться, заваленный различными делами, Собесский не имел времени даже передохнуть.

Марысенька была безгранично требовательна, а он покорен вплоть до утраты собственной воли…

Бессильный перед женщиной, к которой его привязывали больше темперамент и чувственность, чем душа, гетман был неизмеримо талантливее и образованнее, чем та женщина, которая им командовала.

Жаждая знаний и научных занятий, любя книги, предпочитая больше всего общество людей ученых, будучи отличным стратегом и гетманом, он стоял на высоте эпохи, в которой жил, но обладал также и всеми слабостями, пороками и недочетами того времени. Непомерным стремлением к наживе и деньгам заразила его жена; поэтому продажа родной короны герцогу Кондэ не казалась ему преступной продажностью, а лишь нормальной коммерцией, при которой можно было торговаться.

Этот французский кандидат, известный стране только из того, что о нем сообщали его сторонники, у шляхты и в войске был самой непопулярной личностью, так как французы надоели еще со времен Яна Казимира и Владислава, а возраставшее самомнение французов все более вооружало против них.

Начиная с париков, которые называли "пудлами", и кончая чулками, башмаками, манжетами и жабо — все в них казалось смешным. Предпочтение, какое сказывалось им при дворе, и подражание их обычаям в панских кругах лишь увеличивало это нерасположение. Кровавым образом подшутить над французом было самым приятным развлечением для шляхтича.