Джузеппе Д’Агата - Америка о’кей

• Название: Америка о’кей
• Автор: Джузеппе Д’Агата
• Издательство: Радуга
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1987

Актуальность нового произведения известного итальянского прозаика и драматурга — в резко критическом изображении современного капитализма как символа бездуховности, невежества и насилия.

В многоплановую реалистическую структуру романа автор вплетает элементы социальной фантастики, помогающие ему создать острый, политически ангажированный памфлет.

---

Неужели все сводится к удовольствию, которое Маргарита, моя мать, испытывает, сидя за рулем папского — о! — автопоезда, а?

— Ерунда, будто умней тебя никого нет, — качая головой, говорит Бетти. — На самом деле ты лопух. Ух! Лопух. А раз лопух, значит, не о’кей и, боюсь, никогда не станешь о’кей.

Ишь ты!

Никто не подозревает, на что я способен — теперь, когда принял решение (окончательное) действовать.

Тонкие преступные замыслы потихоньку — ууу — обретают очертания в моем мозгу.

6

Маленький телеэкран, на котором застыло изображение тронного зала, оживает.

Уродливый черный паук, казавшийся мертвым в своей неподвижной паутине, мгновенно реагирует на это.

Я хочу сказать, что бросаюсь к экрану.

Ух ты!

Двое стражников вводят арестованного.

Он без наручников. Но это арестованный, гражданин, которого задержали.

Стражники не вооружены. Ооо, оружие им не нужно (ни к чему). На них желтые балахоны городской полиции.

Иих!

Входит троица кардиналов («Только бы не путался под ногами этот страшила Ричард»), могущественнейшие после моего отца мужи церкви.

Я останавливаю изображение (стоп-кадр), чтобы вы тоже посмотрели, друзья.

Вот Марк, кардинал Бейкерсфилдский, первый inter pares[5] (о латынь!): он занимает самый высокий пост.

Пост государственного секретаря.

Марк — пожилой импозантный человек с животиком, видимо, большой любитель хорошо поесть. Два раза в день. Ради этого он позволяет себе грешок: отбирает самое вкусное из продуктов, предназначенных для мусора. Прямо из фургона, ай-ай-ай.

У него лысина мыслителя, на носу — очки с маленькими овальными стеклами.

Он одет в длинную, до пят, мантию.

Красную мантию. Соответственно своему положению.

Второй — ну да, в белой шляпе с загнутыми кверху полями, — Матфей, кардинал Далласский.

Крупный, плотный, он все время жует незажженную сигару.

О, он тоже занимает очень высокий пост. Следующий после госсекретаря. Пост защитника культа.

Коли я правильно понял происходящее, скоро и вы смекнете, что все это значит. Нам с вами — иих! — предстоит стать свидетелями редкого, если не исключительного, события.

У Матфея зеленая мантия.

Третий?

Высокий, степенный, в голубой мантии, смуглый, с ассирийской бородкой — э, это Лука (а кто же еще?), кардинал Ричмондский.

Великий инквизитор.

Я прибавляю звук (громкость), так нам будет лучше слышно.

Марк подходит к арестованному и смотрит на него (изучает) сквозь маленькие стекла очков. Вид у арестованного скорее спокойный, чем обреченный.

Он знает, что правосудие свершится. Ах, неминуемо.

Марк обращается к коллегам:

— Это, так сказать, и есть грешник?

Лука поглаживает ассирийскую бородку.

— О’кей, он самый.

У Матфея разъяренное лицо (о-о-о, защитник культа). Еще немного, и он бросится на арестованного. О, он бы охотно пустил в ход свои пудовые кулачищи. Иих!

— Мерзавец, негодяй! — бурчит он, выпятив губы с зажатой в них сигарой.

Остальные его удерживают. Не без труда, о да! Арестованный остается безучастным.

— Подожди, Матфей, — говорит Марк. — Этот человек, так сказать, имеет право на законный суд.

Матфей бросает на арестованного брезгливый взгляд.

Плюет.

— Какой еще суд! Эк куда хватил! Этих подлецов нужно наказывать, вот и все. Нарушители главного положения религии не заслуживают милости.

Ихихи. А что я говорил?

Марк ни на секунду — у — не забывает о роли миротворца.

Это ему как государственному секретарю надлежит сглаживать противоречия и стараться, чтобы во всем царили порядок и согласие.

Только не думайте, будто он — ох — добренький (мягкотелый).

— Так сказать, послушаем Луку. Он у нас великий инквизитор, ему и карты в руки.

Лука кивает (с важностью).

— О’кей, Марк, ты у нас государственный секретарь, ты и веди процесс.

— Именно веди, а не выступай защитником, — тявкает Матфей.

— Какие могут быть защитники, когда судят еретиков! — изрекает Лука.

Он подходит к арестованному. Ух!

Поскольку арестованный — обыкновенный гражданин, его изображение на экране смазано.

Ледяной, ой-ой-ой, взгляд Луки — это ли уже не приговор?

— О’кей, человек, что ты можешь сказать в свое оправдание?

Кардиналы весьма ревниво — о! — относятся каждый к своим функциям, эээ, этого у них не отнимешь. И не успевает арестованный открыть рот, как опять подает голос Матфей:

— Минутку. Кто из нас защитник культа? Я. Значит, первый вопрос мой.

Марк и Лука быстро переглядываются. Лука, кивнув, вырывает волосинку из бороды.

— Правильно, Матфей, начинай ты, — разрешает Марк.

Резким движением сдвинув белую шляпу — ух ты! — на затылок, Матфей делает шаг к арестованному и останавливается перед ним, широко расставив ноги. Арестованный едва достает ему до плеча. Он по-прежнему держится так, будто происходящее его не касается.

У, у нас удивительный народ!

— Ты признаешь себя грешником?

— Я?

— Покайся, тебе зачтется, — советует Лука.

Матфей швыряет на пол шляпу.

— Э, Лука, никак ты его защищаешь? Смягчающих обстоятельств нет и быть не может. О’кей? — Он поднимает с пола шляпу и припечатывает ее к лицу — ух ты! — арестованного.

— Ой, грешен, да-да-да, ай, грешен, черт побери!

Добровольное признание (покаяние) успокаивает Матфея.

— О’кей. О’кей.

Очередь за Лукой.

— О’кей, говори.

— Я? Ладно, э-э-э, это… там были туфли, две штуки, и-и, новые, ну я и подумал: возьму… уф!

Государственный секретарь с безутешно-укоризненным видом качает головой.

— Ты хочешь сказать, так сказать, что извлек из мусора туфли?

Арестованный несколько раз утвердительно кивает.

— У! Новые, совсем новые.

— Все туфли новые, — замечает Лука. — Где ты их взял?

— Ой, на улице, черт меня побери!

Вновь вспыхивает гневом Матфей. (Великий человек, разве не правда, а? Вы-то его терпеть не можете, люди, и-и-и, я знаю.)

— Народное добро! Отягчающее обстоятельство. Тошно слушать. Лично с меня довольно.

Да, что касается кардинала Далласского — то есть Матфея, — эээ, этот пусть себе живет я не против. Только в моей ли это власти?

Впрочем, послушаем, чтó еще скажет Лука. А?

— Ты отлично знаешь, что нельзя, категорически запрещается присваивать мусор.

— Что бы то ни было, хоть пуговицу, — уточняет Матфей.

— Это страшное святотатство, — продолжает Лука, — смертный грех.

Арестованный понятливо — ууу — улыбается.

— О’кей, как не знать!

Он показывает пальцем на свои башмаки. Сношенные. Все в дырах (каши просят).

— Не то что эти. Э, те были гораздо лучше, совсем новенькие, черт меня побери, и-их! Новенькие.

— Туфли полагается покупать — терпеливо объясняет Лука. — В магазинах полно обуви, о’кей? Каждый честный гражданин покупает минимум по одной паре в день.

— А еще лучше покупать по две, — добавляет мудрый Марк. — Если ты, так сказать, настоящий человек.

Матфей считает иначе:

— А я бы в два раза увеличил продовольственные покупки. В целях улучшения питательной среды для мусора.

Вот это мысль, люди. Здорово!

— Нет, нет, — решительно возражает Лука. — Увеличить следует распространение книг: все — у! — упирается в просвещение.

Простите друзья, но на этом я хотел бы остановиться подробнее.

Такого рода рекомендации мне доводилось слышать и раньше — причем от тех же кардиналов. В каждой из этих точек зрения есть свой скрытый смысл (я должен его открыть).

Итак…

Итак, Марк за потребление готового платья.

Матфей — продовольственных товаров.

Лука — бумаги и пластических масс.

Ух!

Пораскиньте и вы мозгами, если хотите. Это я вам, читатели.

Ага, после долгих раздумий арестованный горестно разводит руками.

— Чтобы покупать, деньги нужны. А у меня гроши.

Матфей возмущен (неумолим):

— Так ты, сукин сын, еще и не работаешь? У нас в Стране нет безработицы. При нашей нехватке рабочих рук мы не можем потакать бездельникам.

— А у меня — ууу — уважительная причина. Я инвалид, да-да. Ревматизм, черт меня побери.

— Существует государственное пособие, — замечает Марк, поправляя овальные очки на носу. — Сколько ты, так сказать, получаешь в день?

— Э, четыре фунта товаров, — отвечает арестованный. — Два на себя, два на выброс. Каждое утро — ох — выбрасываю, клянусь!

Лука — ах ты! — поражен.

Или притворяется. О-о, он у нас лиса.

— Всего два фунта на выброс? Слишком мало. Все равно что ничего, не правда ли?

— О’кей, — бурчит Матфей. — Но плохое материальное положение не оправдывает чудовищного преступления, которое совершил этот лоботряс. Ставшее мусором — священно. Брать его — смертный грех.