Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней

• Название: Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней
• Автор: Стефан Газел
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-9524-1725-6

В книге польский офицер правдиво рассказывает о жестокостях войны. О гибели миллионов ни в чем не повинных людей. Голод, скитания, жизнь без крыши над головой и надежды на завтрашний день... Автору, Стефану Газелу, удалось преодолеть множество препятствий, когда из Польши через Венгрию, Югославию и Францию он бежал в Англию. Газел был вынужден убивать, но лишь затем, чтобы выжить. И этот трагический опыт он пронес через всю жизнь.

---

– Тогда, по крайней мере, скажите своим людям, чтобы они разместили нас в нормальном помещении.

– Это не в моей власти, но я могу передать ваши пожелания начальнику караула, – вежливо ответил он.

– Нам не дают ни есть, ни пить.

– О, надо же. Об этом я ему тоже скажу, – пообещал офицер.

И только тут я понял, что он просто издевается надо мной.

– Не возражаете, если я приоткрою окно? От вас идет такой запах, сил нет терпеть, – брезгливо поморщился офицер и продолжил, повернувшись к охране: – Дайте лейтенанту стул.

Я с хлюпаньем (виной тому насквозь промокшие брюки) опустился на стул.

– Теперь давайте перейдем к делу. Кто вы по профессии, чем занимались до армии?

– Я был офицером торгового флота, – ответил я.

– А до этого?

– Государственным служащим.

– А еще раньше?

– Студентом, юношей, ребенком и младенцем! Вы удовлетворены? – проорал я.

– Вполне, – ответил он, все еще вежливо улыбаясь. – Но зачем же так сердиться? Ведь вы прекрасно понимаете, что это пустая формальность.

– Когда меня освободят?

– Когда будет покончено с формальностями. Это не займет много времени, – спокойно ответил он.

В сопровождении конвоя я вернулся в свинарник, и на допрос был взят другой офицер. Я передал собратьям по несчастью весь разговор с советским офицером, и они засыпали меня вопросами.

– Он говорит по-польски?

– Да, причем почти без акцента, – ответил я.

– Вы высказали жалобы?

– Конечно, я все ему высказал.

– И что он ответил?

– Я уже говорил вам. Он сказал, что мы тут не задержимся.

После того как всех допросили, мы попытались проанализировать сложившуюся ситуацию. Как будут развиваться дальнейшие события? По этому вопросу нам не удалось прийти к общему мнению. Среди нас был майор, который довольно хорошо знал русских; он был в русском плену в 1920 году. Однако и он не отважился дать точный прогноз.

– Насколько мне известно, они или сразу же расстреливают, или пытаются склонить на свою сторону, – сказал он. – Они нас не расстреляли, и это внушает надежду.

– Не понимаю, почему они должны нас расстрелять? Мы же не воюем против них! – раздался удивленный голос.

– Вам никогда их не понять. Они могут расстрелять вас за то, что вы офицер, или помещик, или капиталист, или просто за то, что вы поляк. Они называли нас «контрреволюционерами» в прошлую войну, – ответил майор.

Воцарилась тишина.

– Интересно, как долго мы просидим в этой грязи? – разорвал тишину чей-то недовольный голос.

Мы вытерпели четыре дня, а потом нашему терпению пришел конец. Когда советский комиссар (теперь мы знали, кем был офицер, беседовавший с нами) приехал утром, чтобы продолжить допросы, мы подняли бунт. Он позволил нам вычистить свинарник и настелить сухой соломы. Какое это было блаженство!

Шесть дней продолжались допросы. Утром комиссар приезжал на машине, нас по очереди под охраной проводили к нему в комнату, мы отвечали на вопросы о прошлой жизни, а он сверял их с ответами, которые мы давали на предыдущем допросе. Он вел себя вежливо и иногда даже предлагал покурить. Нас ежедневно кормили и давали горячий кофе. Но на все наши требования относительно освобождения он неизменно давал ответ: «После того как будет покончено с формальностями. Это не займет много времени».

На шестой день, когда меня привели на допрос, комиссар повел себя несколько иначе.

– Ваш случай рассматривался в штабе. Читайте, – сказал он, бросив мне несколько машинописных листов.

Это было обвинительное заключение, в котором говорилось, что я действовал вопреки интересам «дружеской Советской армии», подстрекал своих подчиненных уничтожать военную аппаратуру, которая должна была быть передана в целости и сохранности в руки советских военных представителей. Далее следовало, что я действовал как «реакционер», осуществляя враждебные действия против Советского Союза.

– Вы признаете себя виновным? – спросил он, когда я закончил читать документ.

– Конечно нет! Что касается аппаратуры...

– Даю вам день на размышления, – прервал он меня. – В противном случае мы примем свои меры.

Остальным польским офицерам были выдвинуты аналогичные обвинения. Мы обсудили новые обстоятельства, и впервые была высказана мысль о побеге. Однако майор был категорически против подобной идеи.

– Они, вероятно, хотят сделать нам предложение и таким способом пытаются оказать на нас давление, – предположил он.

– Какое предложение?

– Работать на них. Вероятно, они уже подумывают о формировании польской армии, армии польских коммунистов. Если все так, как я думаю, то я первым приму их предложение, – заявил майор.

– Вы, пан майор? – удивленно вскричал один из нас.

– Ну да, я, – спокойно ответил майор. – Оттуда будет намного проще сбежать, чем отсюда, где нас стерегут день и ночь.

Однако никаких предложений не поступило. Допросы, последовавшие на седьмой и восьмой день, проходили по новой схеме. Когда меня привели к комиссару, он резко спросил:

– Признаете себя виновным?

– Нет, не признаю, – так же резко ответил я. Повернувшись к охранникам, которые привели меня на допрос, он сказал:

– Попытайтесь убедить его, – и повернулся ко мне спиной.

Один из солдат ударил меня в грудь прикладом. Когда от удара я откинулся назад, второй сильным пинком вернул мне равновесие. Затем опять удар и пинок.

– Вы признаете себя виновным? – спросил комиссар, не повернув головы.

– Нет, не признаю. Вы чертовы сукины дети! Вы больше...

От удара прикладом в зубы я упал и потерял сознание. Когда я пришел в себя, комиссар, с отвращением глядя на мое окровавленное лицо, приказал охране отвести меня обратно в свинарник.

– Не выношу вида крови, – сказал он мне вслед.

Закрывая за мной дверь сарая, солдат, ударивший меня в лицо, дал мне папиросу.

– Чего ж ты такой глупый, – дружелюбно проговорил он. – Почему не сказал, что виноват? Мне бы тогда не пришлось тебя бить. Мы все равно вас расстреляем, так зачем мучиться?

– Расстреляете нас, но почему? – пробормотал я разбитыми в кровь губами.

– Приказ, дурачок. Ничего не поделаешь, приказы надо выполнять, – улыбаясь, ответил он.

В этот день после допросов все вернулись в свинарник избитыми. На девятый день нас избили так жестоко, что некоторых принесли после допроса: сами они не могли идти. В тот вечер, когда комиссар уехал, дружески настроенный ко мне охранник протолкнул через щель в свинарнике несколько папирос. Мы были поражены. Он был одним из тех, кто особенно жестоко избивал нас во время допросов.

– К чему бы такое великодушие? – задал вопрос один из нас.

– Хочу, чтоб вы побаловались напоследок. Сегодня ваша последняя ночь, – ответил солдат.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что утром нас выпустят?

Солдат расхохотался.

– Да, да! Вы будете абсолютно свободны. Свободны от волнений и допросов, свободны «вернуться к своему Богу», – процитировал он и, ударив себя в грудь, с гордостью добавил: – Видите, я все знаю о вас, реакционерах, и о ваших богах. Советские солдаты люди культурные. Вы будете молиться? – Все это он проговорил нам в щель между бревнами.

В свинарнике повисла тишина.

– Давайте! Молитесь! – вдруг заорал он. – Молитесь, потому что завтра вас расстреляют!

Он с любопытством смотрел на нас в щель, ожидая увидеть реакцию на свои слова.

Мы молчали.

Мы были ошеломлены. Мы были не в состоянии ни двигаться, ни говорить. С разочарованным видом он отошел от сарая.

Какое-то время мы просидели не проронив ни звука.

– Я не собираюсь ждать, пока меня зарежут, словно свинью! Я хочу рискнуть! – вскричал капитан, нарушив нависшее молчание.

– Заткнись, дурак! Хочешь, чтобы они тебя услышали? – прикрикнули на него.

– Думаете, они действительно собираются расстрелять нас, пан майор? – спросил я.

– Боюсь, что да, – ответил он. – Я не испытываю желания молиться. А вы?

– Так давайте действовать, – подключился к разговору капитан, – причем срочно. У нас слишком мало времени.

– Давайте, давайте. Пробейте головой бревна, – посоветовал голос из темноты. – Может, вы пробьете для нас отверстие в стене, и мы сможем убежать.

– Правильно! – вскричал капитан. – Вот что мы должны делать!

К тому времени стемнело. Мы собрались в углу свинарника и стали обсуждать варианты спасения. В этой кромешной тьме мы не видели друг друга и различали говоривших только по голосам.

– Мы – голоса, звучащие в темноте, – довольно точно заметил кто-то.

– Кто нас услышит?

– Ублюдки за стенкой, если будем говорить слишком громко, – последовал ответ.

Мы уже десять дней провели в свинарнике, в течение которых нас ежедневно водили на допрос, а потому знали, что нас охраняет один солдат с винтовкой. Порой их было двое. Они сменялись каждые шесть часов. Сменившиеся охранники находились в доме. Иногда кто-нибудь из них выходил из дома, чтобы поболтать с охранником, стоявшим у дверей свинарника.