Чарльз Диккенс - Давид Копперфильд. Том II

• Название: Давид Копперфильд. Том II
• Автор: Чарльз Диккенс
• Издательство: Латгосиздат, Рига, 1949
• Жанр: Классическая проза

«Жизнь Дэвида Копперфилда» — поистине самый популярный роман Диккенса. Роман, переведенный на все языки мира, экранизировавшийся десятки раз — и по-прежнему завораживающий читателя своей простотой и совершенством.

Это — история молодого человека, готового преодолеть любые преграды, претерпеть любые лишения и ради любви совершить самые отчаянные и смелые поступки. История бесконечно обаятельного Дэвида, гротескно ничтожного Урии и милой прелестной Доры. История, воплотившая в себе очарование «старой доброй Англии», ностальгию по которой поразительным образом испытывают сегодня люди, живущие в разных странах на разных континентах.

Издание дополнено примечаниями.

---

— В таком случае Медстонская тюрьма будет более надежным местом заключения, — возразил Трэдльс, — и хотя судебным порядком мы не так скоро и, быть может, не так полно добьемся желаемого, как войдя в соглашение с вами, но вы-то во всяком случае понесете наказание. Да что тут говорить, вам это так же хорошо известно, как и мне… Копперфильд, пожалуйста, сходите в ратушу[25] и приведите оттуда парочку полисменов.

Тут миссис Гипп, сорвавшись с места, бросилась на колени перед Агнессой, со слезами моля ее заступничества. Она уверяла, что ее Уриа чрезвычайно смиренен и признает себя во всем виновным, а если даже он не сделает того, что мы требуем, то она сама исполнит все это и даже больше того. Маменька почти обезумела от страха за свое любимое детище. А спрашивать себя, что бы сделало это детище, имей оно сколько-нибудь мужества, было бы все равно, что интересоваться тем, как поступила бы ничтожная дворняжка, если бы в нее вдруг вселился дух тигра. Уриа был трус с головы до пят, и в эту минуту он своим подавленным видом более, чем когда-либо, выказал всю подлость своей низкой душонки.

— Постойте! — проворчал он, вытирая пот с разгоряченного лица. — Матушка, помолчите! Пусть себе получат этот документ. Сходите и принесите его сюда!

— Мистер Дик, будьте так добры, окажите ей содействие, — сказал Трэдльс.

Гордый таким поручением и понимая всю важность его, мистер Дик последовал за маменькой словно овчарка, сторожащая овцу. Но много хлопот она ему не доставила, так как сейчас же вернулась не только с документом, но и со шкатулкой, в которой он находился, где мы обнаружили банковскую чековую книжку и еще некоторые документы, пригодившиеся нам впоследствии.

— Хорошо, — сказал Трэдльс, когда все это было принесено. — Теперь, мистер Гипп, вы можете итти к себе и все обдумать. Прошу вас обратить особенное внимание на то, что я заявляю вам от лица всех здесь присутствующих: единственно, что вам остается, — это сделать так, как я вам сказал, и сделать немедленно.

Уриа, волоча ноги и уставившись глазами в землю, направился к двери, потирая себе подбородок. У порога он остановился и сказал;

— Я всегда ненавидел вас, Копперфильд, вы всегда были выскочкой и всегда были прошв меня.

— Я, кажется, уже говорил вам, — ответил я, — что ваша алчность и коварство зaставляют вас ненавидеть всех на свете. Быть может, вам будет полезно поразмыслить над тем, что люди на свете в алчности и коварстве не умеют остановиться вовремя и всегда перехватывают через край. Это так же верно, как то, что мы все когда-нибудь умрем.

— Или так же верно, как то, что в школе (той самой, где я проникся таким смирением) нам преподавали с девяти до одиннадцати, что труд есть проклятие, а с одиннадцати до часу — что этот самый труд является благословением божиим, отрадой и все в таком же роде, — с насмешкой проговорил Уриа, — Ваша проповедь не более последовательна, чем та, школьная. Вы думаете, что смирением ничего нельзя добиться, a вот, по-моему, я не смог бы без него так ловко обойти своего компаньона… С вами же, мистер Микобер, старый задира, мы посчитаемся.

Мистер Микобер с величайшим презрением, гордо выпятив грудь, смотрел на Уриа, пока тот, грозя ему пальцем, прокрадывался к двери. Потом мистер Микобер обратился ко мне с предложением «быть свидетелем восстановления взаимного доверия между ним и миссис Микобер». На это трогательное зрелище были приглашены и все остальные.

— Завеса, — так долго разделявшая нас с миссис Микобер, теперь отдернута, — заявил мистер Микобер, — а также мои дети и виновник их существования могут снова, не краснея, вступить в общение друг с другом.

Мы все были так благодарны мистеру Микоберу, и нам так хотелось это выразить ему, насколько позволяло наше волнение, что, конечно, мы все пошли бы к нему, но Агнессе необходимо было вернуться к отцу, — ему мы решились пока открыть лишь тень надежды, — да кому-нибудь еще надо было остаться сторожить Уриа. Это взял на себя Трэдльс, которого должен был вскоре сменить мистер Дик. Вот почему с мистером Микобером отправились только бабушка, мистер Дик и я.

Поспешно простившись с милой девушкой, так много в жизни сделавшей для меня, я дорогой задумался о том, от какого ужаса, быть может, она была только что спасена, и благословил судьбу за посланные мне тяжелые дни, благодаря которым я познакомился с мистером Микобером.

Квартира его была недалеко, и так как входная дверь вела прямо в гостиную, а он влетел туда, по своему обыкновению, стремглав, то мы тотчас же очутились среди его семейства.

— Эмма! Жизнь моя! — воскликнул мистер Микобер, бросаясь в объятия своей супруги.

Миссис Микобер вскрикнула и прижала его к своей груди. Мисс Микобер, нянчившая «невинного пришельца», о котором писала мне миссис Микобер в своем последнем письме, была поражена и растрогана. «Невинный пришелец» запрыгал. Близнецы проявляли свою радость не совсем благовоспитанным, но невинным образом. Мистер Микобер-младший, характер которого пострадал от ранних жизненных разочарований, сделавших его угрюмым, так расчувствовался, что заплакал.

— Эмма! — заговорил мистер Микобер. — Туча, заволакивавшая мою душу, рассеялась. Наше взаимное доверие, так долго когда-то сохранявшееся, восстановлено и никогда больше не будет нарушено… А теперь приветствую тебя, бедность! — воскликнул мистер Микобер, заливаясь слезами. — Приветствую и вас, невзгоды, бесприютность, голод, рубища, холод и нищенская сума! Теперь вы не страшны! Нас будет поддерживать взаимное доверие!

Выкрикнув это, мистер Микобер усадил свою супругу на стул и принялся поочередно целовать всех членов семейства. Тут он снова восторженно заговорил о всевозможных грядущих бедствиях, приглашая всех своих выйти с ним на улицу, чтобы, распевая хором, снискивать себе пропитание, ибо, по его словам, ничего другого для поддержания существования у них не оставалось.

Но прежде всего, прежде даже, чем организовать этот семейный хор, надо было привести в чувство миссис Микобер, упавшую в обморок. Этим занялись бабушка и мистер Микобер. Когда хозяйка дома пришла в себя, ей представили бабушку. Меня она тотчас же узнала.

— Простите меня, дорогой мистер Копперфильд, — сказала бедная миссис Микобер, подавая мне руку, — нервы у меня вообще не особенно крепки, и радость, что между нами с мистером Микобером окончились все недоразумения, была мне не по силам.

— Это все ваши дети, миссис Микобер? — спросила ее бабушка.

— Пока это все, — ответила счастливая мать.

— Боже мой! воскликнула бабушка. — А мне просто не верилось, что это все ваши дети. Так это в самом деле все ваши?

— Да, мэм, это все — наше потомство, — подтвердил мистер Микобер.

— А скажите, — в раздумье спросила бабушка, — к какой карьере предназначаете вы вот этого взрослого молодого человека?

— Приехав сюда, — начал пояснять мистер Микобер, — я надеялся устроить Вилькинса в церковь, или, говоря иначе, в церковный хор. Но в величественном соборе, которым так славится этот город, не оказалось вакансий для тенора, и сын мой принужден вместо священных гимнов распевать в увеселительных местах.

— Но намерения у него хорошие, — с нежностью глядя на сына, заметила миссис Микобер.

— Скажу больше, душа моя, — вмешался мистер Микобер, — намерения его не только хорошие, а наилучшие, но я не нахожу, чтобы пока эти наилучшие намерения приводили к чему-нибудь путному.

Лицо мистера Микобера-младшего снова стало угрюмым, и он спросил несколько раздраженным тоном, что же, в сущности, от него хотят. Не мог же он, в самом деле, родиться плотником или маляром, — это так же невозможно, как родиться птицей. А быть может, думают, что, не будучи фармацевтом, он в одни прекрасный день найдет на соседней улице помещение и откроет в нем аптеку? Или бросится в суд и объявит себя адвокатом? Или ворвется в оперный театр и заставит себе аплодировать? Да вообще, спрашивается, можно ли делать то, чему вас не учили?

Подумав немного, бабушка сказала;

— Знаете, мистер Микобер, меня удивляет, как вам никогда не приходила в голову мысль об эмиграции.

— Мэм, — ответил мистер Микобер, — это было мечтой моей юности, и я тщетно жаждал этого в более зрелые годы.

Кстати сказать, я глубоко убежден, что он никогда в жизни об этом не думал.

— Вот как! — воскликнула бабушка, многозначительно поглядывая на меня. — А как было бы чудесно для вас самих, мистер и миссис Микобер, и для ваших детей, если бы вы теперь эмигрировали!

— Презренный металл, мэм, презренный металл нужен, — грустно проговорил мистер Микобер.

— Это, дорогой мистер Копперфильд, главное, можно сказать, — самое существенное препятствие, — добавила миссис Микобер.

— Деньги! — воскликнула бабушка. — Но вы нам оказываете, или, вернее сказать, уже оказали, громадные услуги, — ведь, наверно, благодаря вам многое будет спасено, — а чем лучше мы сможем отблагодарить вас, как не снабдив нужными для эмиграции деньгами!