Валерий Лисин - Фантастика 1991

• Название: Фантастика 1991
• Автор: Валерий Лисин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1992
• ISBN: 0235-3261

В сборник вошли научно-фантастические повести, рассказы и очерки, в которых в увлекательной форме ставятся сложнейшие проблемы жизни. Что такое колдовство? Можно ли воссоздать характер личности? Какой национальности был Иисус Христос? Как создать общество без преступников?

В книге имеется раздел: «Неведомое: борьба и поиск».

---

Роман извлек из походной аптечки разовый шприц, ампулу эуфиллина — единственное сосудорасширяющее, которое он захватил с собой. Потерявшая чувствительность плоть никак не отозвалась на укол.

Роман достал блокнот.

— Как зовут твоего дедушку?

— Сэрхасава. Сэрхасава Сиртя.

— Возраст?

— Старый, очень старый. Зачем пишешь?

— Положено. В Шойне оформят… гм… справку.

— Он умрет?

Роман замялся, раздумывая, как сказать ребенку о неизбежном, но Пуйме глядела на него требовательно и спокойно, а в голосе ее не было слез. Доктор кивнул.

— Может, сегодня, может, через три дня. Точно не знаю, зависит от организма.

— Я знаю. Дедушка говорит, завтра.

Роман невольно посмотрел на больного. Тот лежал в прежней позе, неподвижно и совершенно беззвучно.

— Дедушка сам доктор, все знает, — заверила девочка. — Дедушка не хотел, чтобы я за тобой ходила, а я пошла. Напрасно.

— Извини, Пуйме, — покачал головой Роман, думая, что люди всегда одинаковы в этом: где бы они ни жили, чем ни занимались, никто не хочет мириться со смертью, и виноват всегда врач. — Извини. Но твоему дедушке уже не помочь. Послезавтра мы с другом вернемся в Шойну, и за вами пришлют вертолет. У тебя родители в Шойне?

— У меня никого нет, — ровным голосом произнесла девочка. Доктор замолчал, покашливая в бороду и слегка поеживаясь то ли от неловкости, то ли от того, что в разгоряченное ходьбой тело начала змейкой заползать прохлада. В пещере было свежо. Словно прочитав его мысли, Пуйме отошла от стены и из темноты подтащила к очагу охапку хвороста. — Много ходили, сейчас кушать будем. Отдыхай пока.

Роман с удовольствием опустился на одну из оленьих шкур, разбросанных по полу пещеры, другую свернул и пристроил как подушку. Голод он испытывал волчий и порадовался, что, судя по проворности Пуйме, ужина ждать придется недолго. Девочка в считанные минуты успела пристроить над выложенным камнями очагом котелок, откуда-то из кладовой принесла тушку вяленого подкопченного гуся и теперь, с одной спички разведя огонь, рубила гусятину длинным трехгранным ножом.

Лениво наблюдая за ее ловкими, умелыми движениями, доктор наконец спросил:

— Кстати, Пуйме, откуда ты вообще узнала, что мы высадились у этого… как его… Харьюзового ручья?

— Услышала.

— От Апицына?

— Зачем? Так услышала. Сама. Дедушка тоже слышал.

— Вот как… — Роман откинулся на оленьи шкуры и блаженно прикрыл глаза. Необычность ситуации начинала его интриговать. Пещера за водопадом посреди тундры, каменное ложе, старик отшельник, похожий на сказочного гнома, — знахарь-шаман, по всей видимости, его маленькая внучка, которая утверждает, что слышит то, чего нет… Или это у нее такая игра, детская фантазия?

— Пуйме, — решил подыграть Роман, — а ты случайно не слышишь, как там мой товарищ?

— Хорошо, — сообщила Пуйме, не отрываясь от разделки гуся. — Он поймал много рыбы и лег спать.

— Я бы тоже подремал, Пуйме… Ты меня позови, если что…

Роман только начал погружаться в тягучую, обволакивающую дремоту, в которой так уютно пахло костром, и потрескивали дрова, и напевал что-то водопад за толщей каменных стен, как Пуйме тронула его за плечо:

— Дедушка хочет с тобой говорить.

Роман не без труда заставил себя встать, подошел к старику. Сэрхасава Сиртя лежал точно так же, как и час назад, с закрытыми глазами, и казался без сознания. Полагать, что в его состоянии старик может или хочет что-либо сказать, было по меньшей мере наивно.

— Возьми его за руку, — велела девочка.

Роман коснулся безжизненной левой руки, намереваясь проверить пульс, но Пуйме остановила его:

— Не за эту, за другую.

Правое запястье у старика было чуть теплее — что, в общем, ничего не меняло.

— Крепче возьми!

Роман чуть крепче сжал пальцы, уже сердясь на себя за потакание глупым детским фантазиям. Пора сказать ей, что здесь не место и не время для игр, подумал Роман, открыл было рот и…

Словно разрядом тока обожгло его пальцы, обхватившие тощее старческое запястье, и рука, которая, казалось, не принадлежала более этому миру, дрогнула, согнулась слегка в локте, шевельнула кистью.

Не понимая, что происходит, Роман перевел взгляд на лицо умирающего и едва не отпрянул, встретив ответный взгляд: Сэрхасава Сиртя смотрел на него широко открытым правым глазом. Глаз был водянисто-голубой, будто размытый старостью, мудрый и проницательный.

— Вы меня слышите? — громко спросил Роман. И, хотя губы старика почти не шелохнулись, услышал отчетливое и даже ироничное:

— Я слышу тебя очень хорошо, можешь не кричать. Болезнь забрала мое тело, но не разум.

— Ваша внучка сказала, что вы доктор?

— Это так. Я уже лечил людей, когда твои родители были младенцами. И видел много смертей. И потому знаю: мне не помочь. Не огорчайся. Ты хороший врач. Ты многим здесь удивлен, но ни о чем не спрашиваешь. Больной для тебя важней собственного любопытства.

— Вам не следует столько разговаривать, надо беречь силы.

— Зачем беречь? Нум[7] ждет, завтра к нему пойду. А сегодня жизнь надо вспоминать. Долго жил, хорошо…

Сколько же ему лет, подумал Роман. Восемьдесят? Сто? И тут же услышал в ответ:

— Старый совсем. Пуйме еще не было, а у меня в уголках глаз уже лебеди сели… Лет сто живу, думаю.

Телепатия, подумал Роман, стараясь сохранить спокойствие, самая обыкновенная телепатия. Самый обыкновенный шаман, который владеет самой обыкновенной телепатией. Ему захотелось ущипнуть себя и проснуться, и все же он знал, что происходящее с ним сейчас — не сон, и, несмотря на обстоятельства, надо действовать рационально. Проще.

— Ты шаман? — решившись, напрямую спросил он.

— Так ненцы меня называют, — хихикнул дед.

— А ты не ненец разве?

— Сиртя я. Сиртя давно здесь жили, еще до ненцев. Помаленьку умерли все, мало осталось.

— Так что же ты в глушь забрался, в пещеру? От людей спрятаться?

— Зачем прятаться. У каждого свое место в жизни, своя работа. У меня здесь дел мно-ого! Людей лечить надо, когда приходят? Надо. Нуму молиться надо? Надо. Священное Ухо охранять надо? Тадебце[8] кормить надо? Надо…

Молитвы, духи и священные уши мало интересовали Романа, но вот то, что шаман-сиртя — опытный лекарь, вдруг кольнуло его горьким предчувствием неизбежной и невосполнимой утраты. Ему представилось, что вместе с этим шаманом, может быть, последним представителем своего племени, человеком несомненно редкого опыта, силы ума, — вместе с ним скоро исчезнут бесследно уникальные знания, хотя бы даже гомеопатические. Господи, сколько же секретов народной медицины утеряно из-за такой вот глупой культовости, мистической самоизоляции. Эх, дед, дед…

— Кто же твои дела вместо тебя станет делать?

— Пуйме и станет.

— Этот ребенок малый? — удивился Роман. И сразу напомнил себе, что девочку надо обязательно забрать в поселок, устроить в школу-интернат. Он обернулся… и обомлел. Под котлом трещал сухим хворостом огонь, тепло костра ощущалось даже в углу, где лежал старик. А возле очага было просто жарко. Потому Пуйме уже скинула паницу и стояла, помешивая в котелке варево, обнаженная по пояс. Тело, которое увидел доктор в отблесках пламени, не было детским: перед ним стояла, нимало его не смущаясь, взрослая, полностью сформировавшаяся девушка. Роман понял теперь, в чем заключался диссонанс между поведением Пуйме и ее обликом; ей было не двенадцать лет, как он ошибочно предположил, а никак не меньше двадцати. Лишь рост у нее был детский, метр десять, от силы метр двадцать. Впрочем, и дед не выше. Может, генотип такой у сиртя?

— Сиртя — человек маленький, — подтвердил его мысли Сэрхасава. — Зато шаман большой.

— И Пуйме?

— И Пуйме. Большой шаман. Выдутана. Хорошо камлает. Всех табедце знает… Ид’ерв знает, Яв-Мал знает, Я-Небя[9]… — Мысленный голос старика ослаб, перешел в невнятный шепот.

— Дедушка устал, — сказала Пуйме. — Иди поешь. Пусть он пока отдохнет.

Деревянной поварешкой на длинной изогнутой ручке Пуйме выловила из котла гусиное мясо, одну миску — солдатскую, алюминиевую — наполнила почти до краев, поставила перед Романом. В другую, эмалированную, поменьше, положила лишь несколько кусочков. Заправила бульон двумя пригоршнями муки, передвинула котелок к краю огня, на его место повесила большой медный чайник с узким и изогнутым, как журавлиная шея, носиком. И только после этого села на шкуры напротив Романа, протянув ему тяжелую серебряную ложку с двуглавым орлом и вензелями на черенке.

После целых суток на одних сушеных ягодах соблюсти северный этикет — за едой держать язык за зубами — Роману не стоило ни малейшего труда. Гусятину он проглотил с волчьим аппетитом, на жирной пахучей похлебке сбавил темп и перевел дух только за черным и горьким, как хина, чаем.