Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования

• Название: Условия человеческого существования
• Автор: Дзюнпэй Гомикава
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

В центре повествования история японского парня, попавшего в водоворот событий второй мировой войны. Роман стал мировым бестселлером и вызвал, в своё время, много споров. Автор сумел отобразить всю сложность эпохи перемен в переплетении судеб отдельных людей и общества.

В русском переводе роман с разрешения автора был опубликован с некоторыми сокращениями.

---

Ихара спросил:

— По нам тоже будут бить из орудий?

— Кто его знает… — сказал Кадзи. — Они нашу артиллерию давить будут. Все зависит от того, где расположена наша артиллерия…

— Циньюньтай они со своей территории громили, да так, что, говорят, сопки с землей сровняли…

— На Филиппинах тоже всаживали в землю свыше тысячи тонн металла за день… — ответил Кадзи, загораживая рукой огонек сигареты. — А все-таки уцелели же некоторые…

— Да ведь там, говорят, укрепления находились в пещерах… А у нас что?

— Завтра на другом склоне каждый отроет себе индивидуальный окоп. Там и будем ждать… — Кадзи хотел сказать «смерти», но не сказал.

— А твоя девушка, Ихара, спит себе на мягкой постели, — вмешался Накараи, — и небось думает: уж мой Ихара постоит за меня…

— А твоя девушка? — спросил Кадзи.

— Его тоже спит, да хорошо, если одна… — пошутил кто-то. Накараи не обиделся.

Лишь бы осталась довольна!

— А ваша жена, господин ефрейтор? — спросил Ихара. — Вы нам никогда про нее не рассказывали.

— А чего рассказывать? Жена у меня хорошая. Вот кончится война, познакомлю вас с ней.

— Высокая? — спросил Накараи.

— Среднего роста. Сто пятьдесят с чем-то сантиметров… Вес — килограммов пятьдесят, — шутливо доложил Кадзи.

— Самый подходящий размер!

— Дурень!

Кадзи усмехнулся.

Сближение с противником на их участке ожидалось, по всей вероятности, послезавтра…

— Господин ефрейтор! — подошел Коидзуми. — Там с Энти творится что-то неладное. И Тэрада опять цепляется…

Кадзи поднялся.

— …Ты с родителями жил, потому так и рассуждаешь, — хрипло бормотал Энти. — А без кормильца как быть семье? Хорошо, если жена молодая, тогда еще полбеды, устроится как-нибудь. А если дети на руках и во второй раз замуж никак не выйти — такой что прикажешь делать?

— Нытик! — негодовал Тэрада. — Когда дело идет о судьбах государства, тут уж не до какой-то ничтожной семьи. В твои-то годы надо бы, кажется, понять! Если погибнет Япония, пусть все идет к черту!

— У тебя семьи не было, поэтому ты так и говоришь. Ну, допустим, погибнет это самое государство… Остался бы только хозяин в живых, тогда и женщине можно прожить на свете. Ведь если отец с матерью живы, они детей вырастят… Вот, скажем, убьют меня, кто позаботится о моей жене и детях? Государство? Налоги с нас государство драть здорово, это я понимаю, а чтобы заботиться о нас — что-то не припоминаю такого…

— Довольно! — вмешался Кадзи. — Хватит!

— Трус! — С приходом Кадзи Тэрада еще больше осмелел. — Прикрываешь свою трусость жалобными словами. Ты не о жене и детях тревожишься. Собственной шкуры жалко!

— Пусть трус, — тихим, словно из-под земли идущим голосом отозвался Энти. — А пока такие пустобрехи, как ты, твердили: «Победа! Победа!» — вон куда докатились!

— Военное счастье изменило нам потому, что народ недостаточно целеустремлен. Слишком много таких слюнтяев, как ты, которые пуще всего себя берегут!

— Прекратите! — еще раз прикрикнул Кадзи. — Энти и ты, Тэрада, вечно ты в спор лезешь!

— Я не лезу. Но когда в самые решающие для государства минуты находятся шкурники, которые думают только о себе… Им своей шкуры жалко, а прикрываются красивыми фразами…

— А тебе не жаль?

— Нет, меня иначе воспитывали.

— Вот как? А мне жаль.

— А я и не сомневался! Скоро нам в бой, так можно мне напоследок сказать откровенно?

— Отчего же, говори!

— Похоже, вы сами, господин ефрейтор, не хотите служить этой войне, как велит долг, вот что!

— Эй, Тэрада! — пытался остановить его Коидзуми.

— Оставь, пусть говорит! — Кадзи чиркнул спичкой. Огонек осветил лицо Тэрады, — Все? Ты совершенно прав, не хочу!

— Я, Тэрада, душу свою продал, чтобы выбиться из рядовых, вот я какой! И в войне участвовать не хотел, а на деле изо всех сил работал на войну. И в том бою, который нам предстоит, тоже не хочу участвовать. Только и думаю, как бы исхитриться, чтоб не воевать… А воевать все-таки буду, наверно. С дистанции в триста метров я даю пять из пяти возможных за четыре секунды и три из пяти за две секунды… Это я не из хвастовства говорю, пойми. Я к тому, что завтра я, наверно, буду убивать из моей винтовки, убивать людей из далекой, чужой страны, против которых у меня нет ни ненависти, ни злобы… А ты, бодрячок, из тринадцати выстрелов не дал ни одного попадания… Так что, если уж кому-нибудь и упрекать меня в том, что я не выполняю свой долг, так не тебе…

Тьма под деревьями, казалось, сгустилась еще сильнее.

— Сказать по правде, я гораздо охотнее взял бы на прицел тех, кто воспитывает таких, как ты… Вот так, Тэрада… Командир батальона еще не спит. Ступай, доложи ему о крамольных мыслях ефрейтора Кадзи. Или, если хочешь, унтеру Хиронаке…

Тэрада не шевелился.

— Я часто, когда приходилось к слову, упоминал о твоем отце. Если тебя обижало это, извини. Конечно, мне следовало приводить другие примеры. Но согласиться с воспитанием, которое дал тебе твой отец и твои учителя в школе, я не могу.

— Значит… вы против этой войны?

— Должен быть против… Вот что я имею в виду.

— Господин ефрейтор, — почему-то шепотом произнес Тэрада. — Это подлость… Вам присвоили звание, назначили воспитывать нас… А выходит, вы тоже как этот нытик Энти… Это я запомню!

— Да запомни еще, что мне здорово из-за вас доставалось от этих… — Он показал на палатку. — Не будь я, как ты говоришь, подлым, не страдал бы за вас… — Кадзи поднялся. — Ты круглый дурак, Тэрада, как есть дурак! Неспособный понять даже горечь тех слез, которые прольет твоя мать, когда получит по тебе похоронную. — Он повернулся, чтобы идти, но задержался и добавил: — А чтобы не было этой собачьей смерти, чтобы по тебе не лили слез, действуй с одной целью — как-нибудь остаться в живых! И не трусь, слышишь? Если дрогнешь — пропал!

Кадзи спустился к речушке. На душе было пусто. Слова, невольно сорвавшиеся с языка, теперь звучали в мозгу, как чей-то чужой голос, гулко отдающийся под пустынными сводами. Послезавтра он пойдет в бой. Как случилось, что он оказался у этого последнего рубежа? Ведь все его существо противилось этому…

«Тебя пошлют на фронт, я уверена… Поэтому так хотелось повидаться еще раз…»

Это было ровно год и четыре месяца назад.

Кадзи пытался представить себе в пустоте ночи образ Митико. Какая черная, какая страшная ночь, Митико! Вот я стою сейчас у лесного ручья… Отвечай же, как я должен был жить, по-твоему?.. Вот видишь, какой я! Как быть дальше? Неужели я буду воевать? Чего мы искали в жизни, если сейчас я жду смерти и жду спокойно… Любил ли я тебя? Митико, скажи, ты действительно веришь, что после войны снова наступит жизнь? Ты действительно веришь, что для нас с тобой еще осталось что-нибудь впереди?

31

Была глубокая ночь, когда отряд, высланный за оружием, добрался до этапного пункта. Вечером городок подвергся ожесточенному артобстрелу, кое-где среди развалин еще змеились языки пламени.

Этапный пункт спешно готовился эвакуироваться. По темному шоссе, вздымая клубы пыли, к пункту и обратно сновали грузовики, скрипели подводы. На территории в открытую валялось военное имущество, предметы самого различного назначения. Среди вещей бродили солдаты. Звучала площадная ругань, хриплые пьяные голоса, смех. Все это сливалось в раздражающий шум, от густой пыли першило в горле, пахло лошадиным потом, бензином, заплесневелыми мешками.

Все стояло вверх дном, не заметно было ни малейших признаков порядка, и невольно брало сомнение: полно, организованный ли это коллектив или беспорядочная орда дикарей?

Зауряд-офицер, молоденький подпрапорщик, пробрался со своим отрядом сквозь эту неразбериху к складу боепитания и, оставив солдат, пошел искать ответственного дежурного. В полутемной канцелярии, едва освещенной керосиновой лампой, несколько солдат и фельдфебель торопливо упаковывали документы. Все отлично видели, что вошел офицер, но никто даже не взглянул в его сторону. Некоторое время подпрапорщик стоял молча. Фельдфебель достал сигарету, закурил и принялся перелистывать накладные.

— Где дежурный офицер? — подавив нарастающий гнев, спросил подпрапорщик.

— В самом деле, куда это он запропастился? — как ни в чем не бывало откликнулся фельдфебель. — Затрудняюсь сказать, поскольку не состою при нем денщиком. Эй, ты, где дежурный? — спросил он у ефрейтора, проворно упаковывавшего свой вещевой мешок.

Тот ответил, почти не скрывая насмешки:

— Прощается с госпожой О-Хана, где же еще… Последнее свидание, так сказать…

— В таком случае, фельдфебель, распорядитесь вы. Я с командой прибыл за оружием. Мы торопимся. До рассвета нужно вернуться.

— Понимаю, господин подпрапорщик, но я здесь не уполномочен распоряжаться. Если будет письменное предписание от командования выдать оружие такому-то отряду, такого-то числа, в такое-то время — тогда я могу…