Лорен Оливер - Delirium/Делириум

• Название: Delirium/Делириум
• Автор: Лорен Оливер
• Жанр: Современные любовные романы

Роман Лорен Оливер — это ошеломительная история любви, произошедшая в мире, где любовь под запретом. Когда-то любовь была самой важной вещью в мире, люди могли отправиться на другой конец света, чтобы найти её. Они лгали во имя любви, даже убивали ради неё. Но, наконец, был найден способ лечения — его назвали Исцелением. Теперь всё иначе. Учёные в состоянии забрать у любого человека способность любить, и правительство постановило, чтобы каждый, достигший 18 лет, прошёл через процедуру Исцеления.

Лина Хэлоуэй всегда с нетерпением ждала, когда же наступит день ее Исцеления. Жизнь без любви — это жизнь без боли, размеренная, заранее спланированная и счастливая. Но за 95 дней до Процедуры с Линой происходит невероятное — она встречает Алекса. В результате Лине сначала приходится бороться с собственными предрассудками, а потом и в открытую бросить вызов обществу.

Огромная благодарность моему другу и лучшему в мире редактору Linnea. Эва, я тебя люблю!

sonate10

---

— Ты приглашаешь меня... — начинаю было я, но тут ко мне подскакивает Ханна и хватает за руку.

— О боже, — смеётся она. — Да ведь уже пять, представляешь? Нам надо идти! И поскорее.

Она тянет меня за собой вниз, не дожидаясь ответа или протестов. И к тому времени, как я решаюсь оглянуться — а вдруг Алекс подаёт мне какие-то знаки? — он уже скрылся из глаз.

Глава 6

Мама, мама, помоги! Я в чаще оказалась,
И на тёмной на дорожке с волком повстречалась.
Страшен оборотень мерзкий, злобен и вот-вот
Он, клыки оскалив острые, вопьётся мне в живот.

Мама, мама, помоги! Я в чаще оказалась,
И на тёмной на дорожке с вампиром повстречалась.
Стар упырь с гнилою пастью, голоден — вот-вот
Он клыки оскалив острые, мне горло разорвёт.

Мама, мама, не помочь мне, гибну я, родная!
Я Изгоя повстречала — и вот умираю.
Злыми чарами своими он меня прельстил:
Улыбнувшись лучезарно, сердце мне разбил.

— Из «Детского уголка», собрания сказок и народных песен под ред. Кори Левинсон.

Вечером у меня всё валится из рук. Накрывая на стол, наливаю в стакан Грейси вино, а в дядин бокал — апельсиновый сок. Натирая на тёрке сыр, обдираю костяшки пальцев до такой степени, что тётушка в конце концов прогоняет меня с кухни, заявляя, что не желает посыпать равиоли обрывками моей кожи. А у меня из головы никак не идут слова Алекса, его бесконечно изменчивые глаза, странное выражение лица... «Около восьми тридцати небо как будто загорается, особенно хорошо это видно с берега Бэк Коув. Тебе бы понравилось...»

Можно ли допустить крохотную, исчезающе малую возможность, что он действительно посылал мне скрытое сообщение? Неужели он просил меня встретиться с ним?

От этой мысли у меня кружится голова.

Всё время вспоминаю слово, сказанное тихим низким голосом прямо мне в ухо: «серый». Он был там, он видел меня. Он меня запомнил! В мозгу роится множество вопросов; можно подумать, что порождение океана — знаменитый портлендский туман — покинул своё обычное место обитания и вселился в мою голову, так что я в нём совершенно потерялась и не могу нормально мыслить.

Наконец тётушка замечает, что со мной что-то не так. Перед обедом я, как обычно, помогаю Дженни делать домашнее задание — проверяю таблицу умножения. Мы сидим на полу гостиной, смежной со «столовой» (на самом деле это крохотная проходная комнатка, в которой едва умещаются стол и шесть стульев), я держу на коленях тетрадь Дженни для домашних заданий, объясняя, где у неё ошибки, но на самом деле мой ум работает на автопилоте, а мысли за миллион миль отсюда. Хотя нет, они ровно в 3,4[7] мили от этого дома, на топком берегу Бэк Коув. А такое точное представление о расстоянии я имею потому, что это — один из моих беговых маршрутов. Сейчас сижу и прикидываю, как быстро я могла бы преодолеть эту дистанцию на велосипеде, и тут же мысленно задаю себе трёпку только за то, что просто подумала об этом.

— Семью восемь?

Дженни кривит губы:

— Пятьдесят шесть.

— Девятью шесть?

— Пятьдесят два.

С другой стороны, нет такого закона, который бы запрещал разговаривать с Исцелённым. Исцелённые опасности не представляют. Они могут быть наставниками и учителями для Неисцелённых. Хотя Алекс всего на год старше меня, между нами пропасть, непроходимая и бездонная — Процедура. Он с таким же успехом мог бы быть моим дедушкой.

— Семью одиннадцать?

— Семьдесят семь.

— Лина? — Тётушка покинула кухню, протиснулась мимо обеденного стола и теперь стоит у Дженни за спиной. Я дважды смаргиваю, пытаясь сосредоточиться. Лицо Кэрол озабочено.

— У тебя что-то случилось, Лина?

— Нет.

Я быстро опускаю глаза. Терпеть не могу, когда тётушка смотрит на меня так. Будто забирается в самые тёмные уголки моей души. Чувствую себя виноватой только за то, что думаю о парне, пусть даже и Исцелённом. Если бы тётушка сумела прочитать мои мысли, она бы сказала: «Ах, Лина, будь осторожна. Помни, что случилось с твоей матерью». Она бы сказала: «Склонность к Заразе — у тебя в крови».

— А что? — спрашиваю я, не отрывая глаз от потёртого ковра на полу.

Кэрол наклоняется, хватает тетрадь с моих колен и громко объявляет своим чистым, высоким голосом:

— Девятью шесть будет пятьдесят четыре! — Она захлопывает тетрадь. — Не пятьдесят два, Лина. Я полагала, что уж ты-то таблицу умножения должна бы знать?

Дженни показывает мне язык.

Мои щёки загораются.

— Простите... Я, кажется... отвлеклась...

Томительная пауза. Кэрол так и приклеилась глазами к моему затылку — такое ощущение, будто там прожглись две дырки. Ещё немного — и я или закричу, или заплачу, или во всём признаюсь.

Она наконец вздыхает:

— Всё думаешь об Аттестации?

Испускаю неслышный вздох облегчения, с плеч как будто гора свалилась.

— Ага. Думаю.

Отваживаюсь взглянуть на неё — тётушка улыбается своей мимолётной улыбкой.

— Понимаю, не очень-то приятно снова проходить через тот же процесс. Но взгляни на дело иначе: у тебя есть шанс подготовиться получше!

Я быстро-быстро киваю и стараюсь выказать побольше энтузиазма, хотя и ощущаю лёгкий укол вины: об Аттестации я не вспоминала с самого утра — как только узнала, что результаты не засчитаны. Но охотно соглашаюсь:

— Да, конечно, вы правы, тётушка.

— Ну ладно, ладно. Время обедать!

Мой лоб словно овевает холодным ветерком — это тётушка в знак утешения проводит по нему кончиком ледяного пальца. Огонёк вины разгорается в пламя, и в этот момент я сама себе не верю, что ещё совсем недавно допускала мысль о том, чтобы отправиться к Бэк Коув. Это абсолютно, на все сто процентов никуда не годная идея! Отбросив сомнения, встаю и иду обедать с чистой душой, лёгкая и счастливая, словно выздоровела после долгой болезни.

Но за обедом любопытство возвращается, и сомнения вместе с ним. Я еле успеваю следить за застольной беседой, в голове крутится только: идти? не идти? идти? не идти? В какой-то момент замечаю, что дядя рассказывает историю об одном из своих постоянных покупателей, и все смеются, так что я тоже смеюсь, но немножко слишком долго и слишком громко. Все оборачиваются и вперяют в меня взгляды, даже Грейси — и та морщит носик и запрокидывает голову, как собачка, принюхивающаяся к какому-то незнакомому запаху.

— С тобой всё в порядке, Лина? — спрашивает дядя, поправляя очки, словно желая рассмотреть меня получше. — Ты сегодня какая-то странная...

— Нет-нет, со мной всё хорошо, — уверяю я, ковыряясь в тарелке с равиоли. Обычно я могу в одиночку умолотить полпачки, особенно после хорошей пробежки, и даже ещё место для десерта останется. Но сейчас я едва в состоянии проглотить несколько штук. — Просто переволновалась.

— Оставьте её в покое, — говорит тётушка. — Она никак не отойдёт от Аттестации. Всё пошло не совсем так, как планировалось.

Она делает дяде знак глазами, тот отвечает ей быстрым взглядом. Меня охватывает волнение: тётя с дядей очень редко вот так обмениваются взглядами — безмолвными, но полными значения. По большей части их общение ограничивается тривиальными вещами, типа: дядя рассказывает о происшествиях в магазине, тётя делится сплетнями о соседях. «Что у нас на обед? В крыше дырка. Бла-бла-бла». Всё. Неужели же настал знаменательный момент, и они упомянут Дебри или Изгоев? Но куда там! Дядюшка трясёт головой.

— Такая путаница — обычное явление, — говорит он, втыкая вилку в равиоли. — Вот позавчера: прошу Эндрю заказать три ящика апельсинового сока. Но этот растяпа путает коды и что, вы думаете, приходит в магазин? Три ящика детского питания. А ведь я ему говорил: «Эндрю...»

Он продолжает разглагольствовать, но я его уже не слышу. Какое счастье, что дядюшка у нас болтун, и какая радость, что тётушка приняла мою сторону. У застенчивости есть, по крайней мере, одно преимущество — никто не шпыняет, когда хочется, чтобы тебя оставили в покое. Я украдкой бросаю взгляд на кухонные часы: семь тридцать, а обеду ещё конца не видать. И ведь мне ещё придётся убрать со стола и помыть посуду — страшно канительное занятие; посудомоечная машина жрёт слишком много энергии, говорит тётя, так что нам приходится мыть вручную.

Солнечные лучи за окном превращаются в золотые и розовые нити. Они похожи на волоконца сладкой ваты, которую продают в кондитерской лавке в центре города — блестящие, разноцветные и воздушные. Да, сегодня вечером закат будет потрясающий. В это мгновение желание пойти на Бэк Коув так велико, что я вынуждена вцепиться обеими руками в сиденье стула, чтобы не сорваться и не выскочить за дверь.

Наконец, я решаю прекратить накручивать себя и оставить всё на произвол судьбы. Как само повернётся, так и будет. Если мы закончим обед и я управлюсь с уборкой поскорее, то пойду. Если нет — останусь. Как только я принимаю решение, то сразу чувствую себя в миллион раз лучше, и даже умудряюсь проглотить ещё несколько равиоли. И тут Дженни (о чудо из чудес!) вдруг ни с того ни с сего принимается молотить еду с удвоенной скоростью и сметает всё с тарелки, а тётя объявляет, что я могу начать убирать посуду, как только доем.