Александр Крон - Вечная проблема

• Название: Вечная проблема
• Автор: Александр Крон
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Не помню, проходил ли я столь пугавший меня испытательный срок и обсуждали ли меня на собрании. Кажется, нет. Вероятно, к тому времени права общего собрания были уже несколько урезаны. Но я видел - ко мне присматриваются. Слухи оказались верными, новичков здесь не травили. Но и не баловали. Мне была предоставлена полная возможность ознакомиться со всеми сторонами жизни колонии. Но не в качестве туриста. Меня заставили поработать. Я полол огородные грядки и подрезал кустарники в саду, чистил птичьи клетки и менял воду в аквариумах, помогал чинить ульи и колол дрова для кухни, словом, делал то же самое, что все остальные, с той лишь разницей, что я еще не наблюдал природу, а скорее сам являлся объектом наблюдения. Работал я на первых порах медленно и неумело, но не жаловался и не отлынивал; к концу первой недели мои пальцы были в волдырях и кровавых ссадинах, верхняя губа раздута от пчелиных укусов, кожа на носу и спине лупилась. Но при всем при том спал я как убитый и аппетит у меня был превосходный.

Через неделю я окончательно убедился, что примерно девяносто процентов рассказов о порядках и нравах колонии - чистая правда. У колонистов действительно было "все общее". На рубахи и трусы это правило не распространялось, но уже башмаки, которых не хватало, фактически находились в общественном владении. Это не значит, что какие-либо вещи насильственно отчуждались в пользу коллектива, происходило это само собой. Прожив несколько дней в колонии, я уже не мог себе представить, чтобы у кого-то из колонистов, в том числе и у меня, была бы какая-нибудь вещь - к примеру мяч, фотоаппарат или интересная книга - и ею не пользовались бы все, кому она нужна. Существовал неписаный, но неуклонно соблюдавшийся закон, согласно которому все родительские и иные частные приношения сдавались в общий котел и затем распределялись поровну между всеми. Помнится, я был очень удивлен, когда на второй или третий день пребывания в колонии, явившись в столовую к утреннему чаю, нашел рядом со своей кружкой четверть бублика и крохотный кусочек пирога с повидлом - это была моя доля из "общего котла". Некоторым родителям этот обычай не очень нравился, но ни у кого из колонистов он не вызывал сомнений. Большая часть ребят была разлучена с родными, одни приехали издалека, у других родители воевали на фронтах гражданской войны, многие осиротели, - и считалось несовместимым с духом колонии, чтобы кто-нибудь из ребят оказался в худшем, а главное, в неравном положении по сравнению со своими товарищами.

Точно так же не далеким от истины оказался некогда напугавший меня рассказ об отсутствии секретов. Не то чтоб они были запрещены, просто в них не было особой нужды. Между колонистами и руководителями не было антагонизма, не было его и в своей среде. Конфликты возникали редко и обычно разбирались на собраниях, где все высказывались прямо и откровенно. Иногда на обсуждение выносились проблемы довольно интимного свойства, но обсуждались они с таким тактом и доброжелательством, что это нисколько не походило на "проработку". Кстати, и слова такого мы не знали. На общих собраниях руководители старались не выделяться, и если выступали в прениях, то, так сказать, на общих основаниях. Это были умные и интеллигентные люди, педагоги по призванию, а не по стечению обстоятельств, я ощущал их влияние, но никогда не ощущал их власти, пожалуй, только Борис Васильевич вызывал у нас некоторый трепет. Но Бориса Васильевича мы видели далеко не каждый день, а из сотрудников Биостанции ежедневно встречались только с так называемыми практикантами - молодыми парнями и девушками, руководившими кружковой работой. С практикантами у нас были отношения самые простые и товарищеские, и их образ жизни мало чем отличался от нашего.

Летом день начинался с купанья. Купались в Яузе, всегда в одном и том же месте, за огородами Биостанции. На берегу стоял шалаш, по ночам в нем дежурили практиканты и старшие ребята - охраняли огород. Мы, младшие, только облизывались. Еще бы - дозорным выдавались ружья и даже патроны, по одним данным холостые, по другим - заряженные солью. Практического значения это не имело - стреляли редко и только в воздух, - но какому мальчишке не хочется подержать в руках ружье?

Когда выяснилось, что я не умею плавать, мои новые товарищи недолго думая спихнули меня с мостков в реку. Глубина начиналась прямо от берега, и я порядком наглотался воды. День был испорчен. Больше всего меня возмущало, что инициатором коварного нападения был Боря Григорьев, милый парень, с которым мы уже успели подружиться. Но, по-видимому, Борька считал, что поступил так исключительно для моего блага, во всяком случае я не видел у него никаких признаков раскаяния. Так или иначе, на следующий день я уже барахтался самостоятельно, а через неделю переплыл Яузу.

Вообще нравы в колонии были спартанскими, белоручек и неженок здесь не жаловали. Но зато в них не было ни жестокости, ни сентиментальности, свойств, которые, как известно, часто идут рядом. В санаторной колонии я навидался и того и другого, и мне очень нравился резковатый, но чистый воздух Биостанции. Многое из того, к чему меня приучили юннаты, очень пригодилось мне впоследствии, в особенности в годы войны.

После утреннего чая все расходились по опытным участкам - наблюдать природу. Прежде чем выбрать свою будущую специальность, я встречал восход солнца с орнитологами, учившими меня распознавать птиц по голосам, ловил жуков и бабочек с энтомологами, часами лежал на плоту с водолюбами, наблюдая за жизнью заросшего ряской пруда. И в конце концов увлекся ботаникой. Впрочем, специализация не была чересчур жесткой, за годы, проведенные мной в колонии, я побывал в разных походах и участвовал в работе многих кружков.

Помимо основных - биологических - были еще другие кружки, в том числе ремесленные - столярный и слесарный; занятия в этих кружках были не только добровольными, но и считались преимуществом, верстаков было мало, инструкторов тоже, и на первых порах пришлось ограничить доступ. Со временем мастерские несколько разбогатели, а инструкторами стали сами колонисты. Одним из первых стал инструктором мой приятель Боря Григорьев, по прозванию "Слесаренок". Боря был душой мастерских, а душой физического кабинета - Ивик Плесков, по кличке "Профессор". "Профессор" был востроносый, худенький, но двужильный мальчик, носивший очки и крайне редко улыбавшийся. Об учености его ходили легенды. К слову сказать, слухи об учености колонистов оказались несколько преувеличенными, латыни у нас никто, даже Ивик, не знал, и все наши познания сводились к сотне-другой латинских названий, почерпнутых из определителей растений и бабочек. Определители эти были священными книгами юннатов, их берегли, как древние свитки. Но Ивик и в самом деле был на редкость образован. В комнату, служившую ему лабораторией, входить без стука не рекомендовалось, всякий, кто брался за дверную ручку, рисковал получить ощутительный электрический удар. Ивик умел добывать электричество, делать химические опыты, проявлять пластинки, печатать на стеклографе, он же сконструировал беспроволочный телеграф. Нынешних ребят, привыкших к транзисторам, беспроволочным телеграфом, конечно, не удивишь, но тогда все это было внове и воспринималось как чудо природы. Слова "реле" и "когерер" звучали таинственно, как магические заклинания. Реле было сделано из обыкновенного школьного магнита, а когерер представлял собой всего только запаянную стеклянную трубочку с железными опилками, но я прикасался к ним с благоговением. В лаборатории Ивика я впервые увидел простейшие химические опыты, научился извлекать кислород из бертолетовой соли и хлор из поваренной, в результате я всерьез увлекся химией и часами мучительно вчитывался в университетский курс Реформатского, других пособий у нас в то время не было. Конечно, я многого не понимал, но не жалею о потраченном времени, точно так же как не жалею о том, что слишком рано, не считаясь со школьной программой, стал читать Лермонтова и Гоголя. Нет ничего страшного, если подросток по первому чтению чего-то не поймет. Если он читает по своей воле, как читали мы, читает со страстью и упоением, он все-таки усваивает гораздо больше, чем если б читал по обязанности.

О радости наблюдать живую природу в ее непрерывном движении, о наших походах и экскурсиях я мог бы рассказывать долго, но не в этом сейчас моя задача. Недавно я вновь оживил в своей памяти многие подробности, перелистывая чудом сохранившийся у меня сборник "Ближе к природе!", изданный в 1921 году отделом народного образования МСРК и Кр.Д. "И Кр.Д." значит: "и красноармейских депутатов". Гражданская война еще не вполне закончилась, в стране голод и разруха, а Советы уже заняты проблемами воспитания. Достаточно процитировать несколько строк из редакционного предисловия, чтобы ощутить дыхание эпохи:

"По совершенно независящим от редакции обстоятельствам, связанным с трудностями переживаемого времени, сборник, посвященный работе Биостанции Юных Натуралистов и предполагавшийся изданием в начале 1920 г., выходит только теперь, в 1921 г.".