Дарья Симонова - Шанкр

• Название: Шанкр
• Автор: Дарья Симонова
• Жанр: Современная проза

---

На соседней кровати жила пловчиха Лера. Она лежала здесь повторно. Т.е. со вторичным. Через год после этой больницы непокорный шанкр у нее возродился. Сам по себе. Правда лечащий врач активно убеждал Риту и еще пару впечатлительных пациенток, что Лера просто снова поимела неудачный контакт. Где-то на задворках разума, конечно, шевелилась мыслишка о странности подобного невезения, но Маргарита решила, что с нее треволнений хватит. Она не станет вдаваться в чужие тревожные подробности и влезать в чужую шкуру. Хватит. Она здесь вылечится раз и навсегда. А другие пусть как хотят.

И пусть врачи будут ласковыми, а сон - безмятежным...

Потом, правда, все испортит Толик, который кривым безжалостными пальчищем укажет на подозрительные детали, которые легко утекли мимо маргаритиных глаз. Особенно он будет издеваться над предписанием в течение года не иметь любовников и даже забыть о половом возбуждении. Толик хохотал, задрав ноги в зеленых носках и предлагал Рите обколоться бромом, а лучше просто лечь в дурдом. А также - успокоить по части любви всех вокруг и пусть ходят с тазепамными физиономиями: возбуждение - такая зараза, лечить от нее нужно всех, хором...

Но прозрения случились позже, а в больничном покое Рита ощущала ретивую готовность год не есть шоколад, воблу, соленых орешков, берлинское печение - все любимое - лишь бы кошмар не повторился. И лишь бы не лицезреть более Катерину...

Катя - глубокая тема, ибо чем непонятней тема, тем глубже, даже если ларчик открывается просто. Она появилась в Орлином и тут же стала дублером. Прибилась, как щепочка, к Елизавете, и вот они уже ютились втроем на корявых веничкиных фото. Катя казалась славной, только чересчур утомительной. Бодро интересующейся. Вроде того, что "как ты думаешь, если б Ницше не страдал головой, он бы стал Ницше?" Рита, основательно путаясь в философиях и опаздывая на свидание, из вежливости держала лицо. Т.е. сохраняла образ "умненькой". Т.е. любой вопрос щелкала, как гнилой орешек. Обычно она без зазрения совести порола отсебятину, а потом быстро выбрасывала ее из головы. Она не помнила, что говорила. Зато помнила Катерина. Приходилось проявлять изнурительную вежливость, чтобы выслушивать "а помнишь, ты говорила..." и вплетать все это в одну канительную косичку якобы логики и смысла...

Если Рите вдруг приспичило купить четки - она через неделю хотела чего-нибудь еще. Не пыхтеть же из-за этого специально, вот если б случайно подвернулись... Катенька, однако, четки находила. Именно те, о которых жужжала Маргарита. Та расцветала в предвкушении подарка, - а зря. Катя ничего такого и не думала, она покупала себе. "Ей-то зачем, - удивлялась озадаченная Марго, она же не чует, что вещи бываю живыми, а рука, их хранящая - святой... Катя - приятная барышня, такая распахнутая на все пуговицы, в общем, славный одуванчик... но, пардон, - и длинное многоточие. Она лезет в чужую оперу. Куда конь с копытом..." Такие словечки, конечно, даже ночью шепотом в колодец не произносились,(а Господь, видать, и впрямь карает за мысли), но сейчас уж можно было сбросить покрывальце хорошего тона. Лучше бы его сбросить гораздо раньше, но задним умом все сильны, а в Орлином было не до ума. Гроздья людей, слепые котята днем, бешеные мартовские коты ночью... Габе тщательно оберегал риткину любовь. Друзья - святое! Рита с Веней обнимались на матрасе, испробовавшем уже столько тел, что дорога ему светила в археологический музей. "Матрас любви" в бывшей кладовке, все виз-а-ви свершались здесь и только здесь, но Маргарита положила конец доброй традиции, она отвоевала комнату для себя и для Вени. Надо же было начать с чего-то личного; уж если двое пожелали скромный двухэтажный домик на побережье "гольфстримного" моря. То начать хотя бы нужно с собственного матраса. Впрочем, возможно это заблуждение. Вениамин по утрам безмятежно соскребал с лица куцую щетину, которая напоминала паутину, раскручивал очередного доброго самаритянина, забредшего на огонек в Орлиный, и покупал завтрак. Совал под подушку шоколадку и ждал пробуждения любимой... Глотал счастье, судорожно дергая кадыком. Маргарита даже смущалась. Вениамин удивлял ее пропорциями - и сейчас он помнился симпатяшкой с чертами Св. Себастиана. С той картины, не вспомнить с чьей. И до Тициана доберешься, умиляясь своеобразием любимой физиономии.

Неприятно, что даже холодно расставшись, помнишь детали, вроде родинки на левой ягодице. Голова - мусорница памяти, и кое-кто умеет делать из нее конфетку, складывая из своих историй сказки "Тысяча и одной ночи". А кое-кто сходит с ума. Рита бросалась в обе крайности. Но главный вопрос до сих пор звенел в ушах: к Катерине - это страсть? Сама мысль эта была только-только утихшей ранкой, которую жуть как хочется потрогать и которая от прикосновения тут же заноет вновь. Самое сильное увлечение человеческое - вредить себе. И что же, как не страсть, если выгода от Кати невелика. Выгода или страсть - и первую, как ни странно, простить легче. На Веню, в общем-то, быстро стало плевать, он стерся, как фломастер со стекла, но эта, столь чуждая его натуре, страсть, каковую преподнес другой женщине, а Маргарита и мизинцем ту струнку не задела, и на их матрасе Веня был скромен, исполнителен и быстр, как кролик... Камень на душу!

Катерина беременная - Соня проговорилась, и кто теперь родится... о боже, это уже выше или ниже всякого разумения. Такие подробности уже некстати, но Соне невдомек, она - приветливое чудовище, Пандора, не ведающая, что творит, открывая рот. Ее не перепишешь.

"Да ты, пигалица, - спрашивала себя Марго, - понимаешь ли вообще, что творится в мире?" Нет, не понимаю, сама себе отвечала. Что в мире, то и во мне, значит, внутри - полная неразбериха и суета. За что же ей все-таки мстил Веничка, хлюпик, вздрагивавший в подворотнях от черных силуэтов, шагавших мимо. В школе Веню поколачивали, в институте недолюбливали, и был один-единственный, прошедший огонь и воду друг Яша. Странный друг, с готовыми сплетнями о друге, с явным избытком женских гормонов, по слухам "двушка", но лезущий где ни попадя за друга в баталии. Яша, поющий Билли Холидей, вообще - поющий и делящий женщин на "скорее оральных" и "скорее анальных". Именно он и сунул Вениамину в руки фотоаппарат, ибо оставаться до старости только водителем грузовика неприлично. Параллельно нужно искать в себе гения, даже если он размером с левретку.

Трагикомизм на грани фантастики - Веня искал в себе гения, а Маргарита плакала в подушку от жалости. Умиление, немного злости. Пирожки с капустой - все это Марго приносила Вене на подносе и верила, что такая гамма чувств - единственная в ее жизни. Она, разумеется, всякий арз в это верила, но "этот раз" оказался вероломней некуда. Вся эта история смахивала на победу безнадежно слабого противника, воспользовавшегося всеми запрещенными приемами сразу...

Рита не любила уже... и, вероятно, платила за то, что и сразу не любила. Платила за зернышко брезгливости, за "делаю ему честь", за коварное бессознательное. Рука ласкала, а голова придумывала определения вроде "голодающий евнух". Марго изредка упражнялась в красноречии, - чтобы написать, наконец, великую песню, - ловила за хвост четкость определений. Веня играл роль прекрасного материала для подобных экзекуций, и кое-что Марго рисковала произнести вслух. Она думала, что если у мужчины глаза кровью не налились, то он и не обиделся... Иначе, что за мужик! Тут и аукнулось мамино воспитаньице в духе в духе "дяди - петушки, тети - курочки", это псевдопервобытное толкование вопросов пола. Рита смотрела на Веню обожающими глазами, а где-то на уровне желудка признавалась себе: на безрыбьи, мол, и рак сгодится. Господь прощает такие игры только ловким обманщикам.

Потом Рите надоело ловить призрак за хвост. Потихоньку выяснялось, что с Веней они просто проводили жизнь на матрасе за чаепитиями, мечтами о приморском домике и воспоминаниями о бывших женах и одноклассниках. На это бы закрыть глаза, но ковшик, которым Марго благоговейно вычерпывала Веню, неумолимо скреб по дну. Если они шли за хлебом - Вениамин рассуждал о плохом хлебе, если они пили пиво - Веня трендел о хорошем пиве, но не здешнем. Если он терзал приемник, то ругал гитаристов. Сначала над этим можно было смеяться - потом стало несмешно. Однажды, в день неудавшийся и долгий, как испанская пытка, Веня несмело заговорил о браке - в условном наклонении. Вот, мол, если бы ты и я... Маргарита даже удивилась тому, что Веничка изменил своему принципу акына "пою, что вижу". Она встрепенулась, пробормотала нечто вроде "ну, конечно, я не против", но тут же почуяла, что даже вялой готовности к браку от нее никто не ждал. Она даже вздохнула с облегчением, будто закончился давно ожидаемый экзамен, на котором пронесло. Веничка, впрочем, любил задавать вопрос ради вопроса, а не сносного ответа. Вроде того: "А сигареты ек?" "Да я сейчас сбегаю". "Да не надо". И так раз двадцать на дню.

Веня был рассадником и вдохновителем "вопросительного" образа жизни. То бишь интеллигентного дуракаваляния. А эта зараза поприлипчивей сифилиса...